Россия в эпоху Петра Великого. Путеводитель путешественника во времени - Зырянов В. В.

По всей видимости, приказ Петра приучить московитов к западной привычке объясняется не только страстным желанием как можно более полно европеизировать народ, но и собственным многолетним увлечением государя. Тот пристрастился к заморскому продукту еще в Немецкой слободе, где с Францем Лефортом пробовал запретное зелье. Уже во время Великого посольства, в ходе путешествия по передовой Европе, ничто не мешало царской шалости прорасти и стать привычкой. Тот укрепил свою привязанность и решил открыть русскому народу доступ к европейскому обыкновению закуривать. Советник Петра Федор Алексеевич Головин во время визита государя в Лондон приезжал к нему и способствовал подписанию договора о поставках табака с лордом Кармартеном. Правда, в этом случае Петр вряд ли думал о внедрении привычки. Здесь сказался чисто коммерческий фактор. Нужно было скорее оплатить поставки оборудования, чему это соглашение очень способствовало.

11 февраля 1697 года выходит Указ государя, разрешающий свободную продажу табака: «Продавать оный явно в светлицах при кабаках». Указ имел оглушительный эффект: московиты привыкли под страхом смерти или ссылки бояться прикасаться к запретному зелью. Казни, пытки за табак были привычными реалиями допетровского периода, их неотъемлемым временным маркером. Теперь достаточно легко представить, насколько неожиданным было решение государя легализовать курение. Невероятный контраст! С этого момента можно смело отсчитывать начало повсеместного распространения вредоносной привычки в Царстве Русском, будущей Российской империи. Уже в 1718 году учрежденные ассамблеи способствовали распространению табачной моды среди родовитых господ: в специально оборудованных комнатах располагали трубки для закуривания, чтобы прибывающие гости без стыда и стеснения ими пользовались. В 1705 году появляется «казенная табачная продажа» наподобие винной, что было несказанно к месту для терпящего военные убытки бюджета.

При всем перевесе моральных и исторических аргументов сторона противников табака терпела поражение, даже не успев расчехлить оружие веры. Патриарх Адриан, лицо высшего духовного звания, к тому моменту уже научился «жить из-за куска, беречь мантии и клобука белого», по едкому выражению современников тех дней. Перечить государю, заплечных дел мастеру, не было никакой возможности. Например, английские купцы было замешкались и спросили Петра, будет ли патриарх протестовать против свободного продаваемого курева. Государь же ответил: «Не беспокойтесь: патриарх при мне блюститель только веры, а не табачный надзиратель».

Чтобы снабдить многомиллионный народ царства табаком, необходимо было наладить его полноценное тиражирование. Петр лично велел выписывать мастеров из Голландии, перенимать инженерные приемы, строить мельницы, где высушенные листья крошили, измельчали, вили в рули, – все по западным образцам. В январе 1716 года Осип Соловьев, поверенный государя в Амстердаме, получил письмо такого содержания: «Понеже у нас в черкасских городах довольно табаку родится, только оного не умеют строить на такую манеру, как из Голландии отвозят в расход для продажи на Остзей, и для того приищи в Голландии нанять в нашу службу на 3 года подмастерья или доброго работника, который бы знал табак отбирать, вить и жать и чтобы при нем были две табачные прясельцы и два колеса и двои тиски простые, железом окованные, которого (подмастерья) ищи из служителей Яна Тесина, понеже оных искуснее в Голландии на сие нет, и смотри, чтоб был трезвой, трудолюбивой и не старой человек, а именно, чтоб не было более 40 лет, и, наняв такого человека, пришли сюда и сколько возможно делай сие тайно и как оного наймешь, купи сиропу или масла табачного сколько на 50 000 фунтов табаку же надлежит». Как видно, здесь упоминается тот самый Ян Тессинг, один из отцов-основателей гражданского книгопечатания, приближенный Петра.

Немалые планы государь имел насчет полей Малороссии: ее мягкий, благоприятствующий сельскому хозяйству климат должен был как раз подойти для выращивания табака в солидных объемах. Помимо гостеприимного неба и мягкого солнца, с Малороссией традиционно ассоциируется образ свободолюбивого, а нередко и жестоковыйного казака. Традиции независимого казацкого воинства, несомненно, имели отличия от среднерусских, и существенные: курение здесь не считалось пороком, а, напротив, было расхожей и почти обязательной привычкой. Потеря курительной трубки приравнивалась к потере головы. Образ казака немыслим без вечной люльки в руках и облачка сизого дыма. Итак, в 1716 году нужный человек был завербован на русскую службу, и в маленьком малороссийском городе Ахтырка (что ныне находится в Сумской области Украины) застучали молотки и засновали мастеровые: начались приготовления к возведению первой табачной фабрики. Первой в Европе, между прочим. Ведь знаменитое производство в Бадене было начато только в 1718 году, а Берлинская фабрика запущена лишь в 1738 году. В том же 1718 году была открыта вторая в России табачная фабрика, в Петербурге. Но внятные сведения о ней отсутствуют, что позволяет предположить, что существовала она недолго. Уже в 1717 году образцы табака, выращенного на полях Малой России, отправляются в Ревель, а годом позже – в Шведскую Финляндию. Биограф Петра Иван Голиков так пишет об ахтырской фабрике: «В уезде же Ахтырском была знатная фабрика табачная, на которой табак, разведенный из семян Американских, вили в рули подобные голландским, а для курения резали в картузы, который (табак. – Прим. авт.) продавался и на месте и развозился в столицы и многие другие города». Дело шло скоро, споро. 50 десятин запросто приносили ежегодно внушительную цифру в 115 тонн, достаточную, чтобы удовлетворить аппетиты империи. Обслуживать все это поручали мальчишкам, набранным из местных. В 1717 году государь пишет вице-адмиралу Корнелию Ивановичу Крюйсу: «Письмо ваше, от 7 января писаное, до нас дошло, в котором пишете, что табачная работа начинает происходить изрядно; за которые ваши труды вам благодарствуем; и о размножении того дела по вашему предложению обстоятельнее писали мы к шаутбенахту, князю Меншикову». Работников после непродолжительного обучения допускали к нехитрому ремеслу. За процессом присматривали голландцы, они же проектировали простейшие механизмы для работы.

Несмотря на поразительные объемы, которые созданное с нуля хозяйство осваивало уже в начале своей работы, государство терпело убытки. Сказывалась, как это традиционно бывает, слабо развитая инфраструктура. Ужасающего качества дороги не позволяли своевременно доставлять все выращенное покупателям. Значительно дешевле и логичнее было закупать европейский продукт и доставлять его морем в столицу, чем бороться с дурным сообщением, которое становилось еще дурнее в распутицу. Еще одним бичом этого начинания была откупная система, существенно тормозившая прогресс. В конце концов в 1722 году было принято решение передать фабрику в частное владение. Странным образом из желающих получить этот лакомый кусок не выстраивалась очередь, и неведомыми путями чуть позже она оказалась под попечением купца Матвеева. Нельзя сказать, что это кардинально переменило ход дел в лучшую сторону. В 1733 году фабрику передают Ахтырскому полку, командование которого вело дела вплоть до 1759 года, когда петровское детище окончательно пришло в упадок и было закрыто.

Учреждение ассамблей

За границей Петр был не только наблюдателем, но и активным участником повседневной жизни, наблюдал за традиционными там увеселениями, праздниками. Принятая за рубежом организация досуга, привычки заметно впечатлили Петра, замыслившего радикальным образом модернизировать досуг в родной Московии. Если быть честным, никаких полноценных стандартов досуга в России тогда не было: государь не раз жаловался на затворничество московской аристократии в душных теремах.

Элементарным мог показаться перенос западной технической надстройки на русские верфи, мануфактуры и мастерские. Печатные, красильные, плавильные и прочие технологии переходили по принципу прямой связи от мастеров и инженеров Голландии, Англии и германских курфюршеств плавно и постепенно. Другой же стороной модернизации был категорический разрыв между технической новизной и умственной стариной: русский культурный код попросту не стыковался с привнесенными извне новшествами.