Найджел Клифф - В поисках христиан и пряностей
В такой праздничной атмосфере обе стороны несколько расслабились. Стали появляться новые любопытные туземцы, которые на сей раз привели с собой не только стада быков и овец, но также своих женщин и маленьких мальчиков. Женщины остались на невысоком холме за чертой песчаного пляжа, а мужчины собирались группками на берегу, снова танцевали и играли разные мелодии. Когда приплыли португальцы, к ним подошли старики, обмахиваясь опять же опахалами из лисьих хвостов, и обе стороны кое-как сумели объясниться знаками. Ничто не предвещало беды, пока матросы не заметили, что в кустах притаились молодые мужчины племени с оружием в руках.
Отведя в сторонку переводчика Мартима Аффонсу, да Гама велел ему попытаться купить за браслеты еще одного быка. Взяв браслеты, африканцы вдруг погнали свой скот назад в буш, а Аффонсу потащили к ближайшему водопою, где португальцы наполняли пресной водой бочки. Почему, гневно спросили туземцы, чужаки забирают их драгоценную воду?
У главы экспедиции начали зарождаться дурные предчувствия. Собрав вокруг себя своих людей, он крикнул Аффонсу, мол, пусть бросает африканцев и идет к шлюпкам. Сев в шлюпки, португальцы направились вдоль берега к открытому пляжу, где высадились в первый раз. Туземцы последовали за ними, и да Гама приказал солдатам надеть нагрудные пластины, натянуть арбалеты, приготовить тяжелые и легкие копья и выстроиться вдоль воды. Демонстрация силы как будто сделала свое, и африканцы отступили.
Да Гама приказал солдатам сесть в шлюпки и ялик, которые на веслах отошли на небольшое расстояние от берега. Хронист отметил, что командор старался устроить так, чтобы никого не убили по ошибке, «но чтобы доказать, что мы способны, хотя и не желаем, причинить им вред, он приказал дать залп из двух бомбард в ялике» [318]. Теперь африканцы смирно сидели сразу за чертой пляжа. Когда выстрелили пушки и над головами у них засвистели ядра, бушмены вскочили и бросились бежать, побросав в панике свои звериные шкуры и оружие. Через минуту двое мужчин выбежали подобрать разбросанные пожитки, и все туземцы исчезли за гребнем холма, гоня перед собой скот. Несколько дней кряду от них не было ни слуху ни духу.
Когда подошли к концу работы по разборке грузового корабля для починки остальных судов, да Гама приказал поджечь его голый остов. На протяжении нескольких дней остов тлел и дымился в предостережение туземцам. Впрочем, матросы вскоре забыли про неприятности на берегу – они были заботой командора – и снова начали искать развлечений. Одна группа отправилась на веслах к островку в середине залива, чтобы получше рассмотреть колонию тюленей. Животные лежали так тесно, что издалека сам остров казался массой гладких шевелящихся камней. Особи покрупнее были размером с медведей, ревели как львы и нападали на людей без тени страха; копья, брошенные самыми крепкими матросами, соскальзывали с их шкур. Другие особи были много мельче и кричали как козы. Хронист и его группка любителей достопримечательностей насчитали три тысячи голов, после чего сдались и развлечения ради выстрелили по ним из бомбард. Также им встретились незнакомые птицы, которые ревели по-ослиному и были «размером с утку, но они не умеют летать, потому что на крыльях у них нет перьев» [319]. Это были пингвины, и первооткрыватели забивали и их тоже, пока им не прискучило.
К двенадцатому дню стоянки три оставшихся корабля были почти готовы к отплытию, и матросы вновь отправились заполнять бочки водой. В одну такую вылазку они взяли с собой падран, каменную колонну с королевским гербом, – несколько таких падранов флотилия везла с собой из Португалии. Из бизань-мачты грузового корабля да Гама велел изготовить большой крест, и когда колонна была вкопана, крест водрузили на ее верхушке.
На следующий день, когда небольшой флот поднял паруса, наконец вышли из буша африканцы. Они все время следили за невоспитанными чужаками и теперь увидели свой шанс отомстить. На глазах у уплывающих португальцев десяток мужчин подбежали и разбили на части крест и колонну.
Стояло 7 декабря, и на борту кораблей ясно чувствовалось нервное возбуждение. Пройдя еще совсем немого, Бартоломео Диаш повернул вспять, и люди Васко да Гамы вот-вот должны были вторгнуться в потаенные области природы. Многие были убеждены, что плывут к непроходимому порогу, и вскоре худшие их страхи как будто подтвердились.
Едва флотилия вышла из залива, как ветер спал, паруса повисли, и целый день корабли провели, стоя на якоре. На следующее утро, в день Непорочного зачатия, как благочестиво пометил Хронист, они тронулись в путь – лишь для того, чтобы попасть в ужасающий шторм [320].
Волны вздымались водяными утесами. Суда то подбрасывало в чернильные облака, то швыряло в пропасти. Пронизывающий холодный ветер бил в корму, и тьма сделалась непроглядной. Учитывая, что корабли шли под всеми парусами, их носы зарывались в волны, и капитаны спешно приказали убрать фоки.
Ледяная вода обрушивалась на палубы, пропитывая шерстяные плащи матросов. Все свободные матросы стояли у насосов в трюмах, но вода просачивалась и перехлестывала быстрее, чем они могли ее вычерпывать, и трюмы скоро затопило. Рев ветра заглушал команды штурманов, и даже при том, что по несколько человек висели на румпеле, корабли почти невозможно было контролировать. Когда буря достигла своего пика, каравелла Николау Коэльо исчезла из виду, и даже самые закаленные матросы полагали, что пришел их смертный час. Они плакали и исповедовались друг другу и, выстроившись в процессию за крестом, молились Господу явить им милосердие и сохранить их от ужасной беды.
Наконец небо посветлело, и на закате смотрящие разглядели на горизонте «Берриу» – в целых пяти лигах от них. Два корабля вывесили сигнальные огни и легли в дрейф. Около полуночи, под конец первой вахты Коэльо наконец нагнал флотилию, но лишь благодаря случаю. Он не видел других кораблей, пока не подошел к ним почти вплотную: он плыл в их сторону, потому что упавший ветер не оставлял ему иного выбора.
Флот отнесло далеко в море, и он снова взял курс на сушу. Через три дня вахтенные различили череду плоских островов. Перу де Аленкер распознал их сразу: в пяти лигах, на выдающемся в море мысу находилась последняя колонна, установленная Бартоломеу Диашем [321].
На следующий день, 16 декабря, три корабля миновали устье реки, где восставшая команда Диаша вынудила своего капитана повернуть вспять. Теперь они плыли туда, где не плавал ни один европеец, – возможно, вообще никто. Той ночью они легли в дрейф, и беспокойный сон каждого моряка наводняли загадки предстоящих опасностей.
На следующее утро первооткрыватели бодро поплыли вперед, подгоняемые крепким вестом, но вечером ветер сменился на восточный. Кораблям пришлось снова выйти в море, и два дня они как могли старались не потерять из виду сушу. Когда ветер наконец изменился снова, они опять направились к побережью, чтобы определить, где находятся. Вскоре показался знакомый пейзаж: остров, на котором Диаш воздвиг крест, в шестидесяти лигах от того места, где они, по их расчетам, должны были находиться. Сильное, идущее от берега течение оттащило их на половину пути к заливу, который они покинули две недели назад.
Многие матросы были уверены, что корабли натолкнулись на невидимую стену, которая отделяет Восток от Запада. Васко да Гама, чья железная решимость с каждым днем становилась все очевиднее, и слышать об этом не желал. Флотилия взяла прежний курс.
На сей раз крепкий кормовой ветер дул три или четыре дня кряду, и корабли понемногу продвигались против течения.
«Отныне, – записал Хронист, испытавший облегчение не меньшее, чем все остальные, – Господу в милосердии Его было угодно позволить нам продвинуться дальше. Нас не погнало назад снова. Да будет Ему угодно, чтобы так было всегда!» [322]
Теперь они проплывали мимо густых лесов, и чем дальше они продвигались, тем выше тянулись к небу деревья. Штурманы сочли это добрым предзнаменованием. И действительно, берег теперь явно уходил к северу.
После десятилетий поисков и столетий мечтаний первые европейцы, несомненно, вошли в Индийский океан.
Глава 9
Побережье Суахили
Рождество года 1497-го прошло в молитвах перед корабельными алтарями. В честь святого дня первооткрыватели окрестили землю, мимо которой проплывали, Натал [323], но времени на отдых не было. Зарисовки и карты закончились, с этого момента предстояло заполнять чистые листы. Все следовало отмечать и записывать, и наваливались обычные беды – треснувшая мачта, порвавшийся якорный канат, противный ветер, – которые еще более замедляли ход. Хуже всего было то, что питьевая вода почти закончилась, и кокам приходилось варить солонину в соленой морской воде – с тошнотворным результатом. Необходимость причалить становилась все более насущной.
