Владимир Муравьев - Святая дорога
В семь утра к шести подъездам здания направлялось множество сотрудников ОГПУ. Они приходили так рано, чтобы успеть сходить в буфет на восьмом этаже, в котором предлагались хорошие завтраки из молока, яиц, ветчины и фруктов, и все бесплатно.
Коридоры здания были выкрашены в светло-зеленый цвет и освещались большими белыми плафонами. Ковры отсутствовали. Тот же зеленый цвет царил в кабинетах. Они были просторны, но почти без мебели. Стоял обычно стол и несколько стульев с прямыми спинками. Удобств явно не предусматривалось. В каждом кабинете был стальной сейф, который в конце рабочего дня опечатывался.
В коридорах дежурили солдаты из подразделения внутренней охраны. Они носили бежевые гимнастерки, на воротниках которых были синие петлицы с красными кантами. Эти петлицы считались знаками чести, достоинства, уважения и страха.
Кабинет Лазаря отличался от большинства других. Там стоял массивный письменный стол из дуба, три деревянных стула и еще один стол для заседаний. На одной стене висел портрет Дзержинского, на другой - Сталина. На письменном столе несколько телефонов. Два - особо важные. Справа аппарат прямой связи со Сталиным. Слева "вертушка" - специальная сеть, к которой подключены телефоны членов ЦК".
В официозной советской литературе двадцатых-тридцатых годов, особенно в поэзии, образ чекиста рисуется в романтико-героическом плане. Это абсолютно положительный герой.
Хрестоматийно известны строки из поэмы Маяковского "Хорошо!", содержащие совет юноше делать жизнь "с товарища Дзержинского".
В 1927 году Маяковский написал стихотворение "Солдаты Дзержинского": "Солдаты Дзержинского, - утверждал он, - Союз берегут" и считал их существование "железной необходимостью". В другом стихотворении - "Дачный случай" (1928 г.) - он рассказывает, как однажды в подмосковное Пушкино, где поэт летом жил на даче, приехали гости-чекисты. Они были по-домашнему, в штатском, в дорогих английских костюмах, им подстать спутницы - "будто "мадам" шелками обчулочены". После обеда все, в том числе и Маяковский, пошли прогуляться в лес. Сначала "вола вертели и врали", потом чекисты достали "из кармана из заднего браунинги и маузеры" и стали стрелять "за пулей пуля" в пень, в цель - газету, которая стала "как белое рваное знамя". Отстрелявшись, "компания дальше в кашках пошла" и вновь их беседа "в меру пошла".
Заканчивается стихотворение выводом, довольно странным на сегодняшний взгляд, но для Маяковского, вероятно, логически вытекающим из рассказанного эпизода: "революция... всегда молода и готова".
Чекисты плотно окружали поэта: секретными сотрудниками ГПУ-НКВД были его ближайшие друзья Брики - "Ося и Лиля", завсегдатаем в Лефе был один из высших чинов НКВД Я.С.Агранов, которого Маяковский по-дружески называл Яней, Агранычем. Маяковский поддерживал приятельские отношения и с целым рядом других работников НКВД.
"На лефовских вторниках, - пишет в своих воспоминаниях Е.А.Лавинская, дочь художника-лефовца, - стали появляться все новые люди - Агранов с женой, Волович, еще несколько элегантных юношей непонятных профессий. На собраниях они молчали, но понимающе слушали, умели подходить к ручкам дам и вести с ними светскую беседу. Понятно было одно: выкопала их Лиля Юрьевна. Мне по наивности они казались "лишними людьми" нэповского типа".
Маяковский полагал, что чекистов к нему привлекают дружеские чувства и интерес к литературе, но это была высокопрофессиональная и артистически организованная слежка.
Интеллигенция, как ныне хорошо известно, с первых дней создания ЧК находилась под ее пристальным наблюдением и была постоянной жертвой террора. Яков Саулович Агранов (1893-1938) - комиссар государственной безопасности 1-го ранга (высшее звание в органах, его имели лишь девять чекистов, причем ни Ягода, ни Ежов этого звания не имели), зампред ОГПУ, 1-й замнаркома Внутренних дел, начальник секретно-политического отдела был главным специалистом по "работе" с интеллигенцией; ему поручали самые сложные дела, с которыми он всегда успешно справлялся: дело о Кронштадтском мятеже, дело Таганцева, по которому был расстрелян Н.С.Гумилев, Шахтинский процесс, процесс Промпартии, Союзного бюро меньшевиков, дело историков, академиков-славистов и другие. В 1937 году Агранов был обвинен "во вредительстве в органах НКВД" и в 1938-м расстрелян. Его сотрудники в своих свидетельских показаниях рассказывали о методах его следственной работы: "Агранов требовал от нас готовить схемы показаний заблаговременно и брать показания только по этим схемам" (т.е. создавать выдуманные, фальшивые дела), "Агранов инструктировал: на первом же допросе подследственному нужно объяснить, что его все равно расстреляют независимо от того, признается он или нет. Но если признается и напишет Ежову заявление об этом, то есть маленькая надежда, что ему оставят жизнь", в случае же, если подследственный отказывается давать требуемые показания, то его следует припугнуть: "Мы с вами стесняться не будем, язык вырвем, все равно заговорите". В то же время сам Агранов использовал для получения "признательных показаний" широкую палитру способов морального воздействия: от выражения дружеских чувств к подследственному до провокаций и прямых угроз.
В 1930 году Агранов вел дело Трудовой крестьянской партии - очередной фальшивки ГПУ; в создании ТКП обвинялись выдающиеся ученые-аграрники А.В.Чаянов, Н.Д.Кондратьев, Н.П.Макаров, А.А.Рыбников и другие. Полтора месяца Чаянов, которого допрашивал Агранов, отказывался признать существование Трудовой крестьянской партии, полтора месяца держался и лишь по истечении этого срока был сломлен и стал подписывать заблаговременно подготовленные следователем показания. О том, какому воздействию подвергался Чаянов, можно судить по тому факту, что трое его "подельщиков" в тюрьме сошли с ума, один повесился...
В 1930 году Михаил Светлов написал стихотворение "Площадь Дзержинского", в котором описывает, чту видит чекист, глядя на площадь из окна своего кабинета. Это стихотворение также представляет собой своеобразный образ площади Дзержинского - бывшей Лубянки.
Бессонная ночь. Человек
Подходит к окну.
Сквозь дым предрассветный
Он обозревает страну.
Он смотрит за город,
За трубы,
За дым - на поля,
Не в службу, а в дружбу
Кругом колосится земля.
Товарищ доволен.
Он вверх поднимает глаза,
Он смотрит на небо,
Которое - как бирюза...
Бессонная ночь. Человек
Все глядит из окна
На площадь Дзержинского...
Утро.
Рассвет.
Тишина...
Стихотворение Светлова написано, когда на Лубянке шла подготовка к агитационному открытому процессу над вредителями-аграрниками, и в нем есть обращающий на себя внимание штрих - деталь, которую "человек" из окна Лубянки ни при каких условиях увидеть не мог. Это - колосящиеся поля.
Но в общем-то понятно, как появились в стихотворении эти поля, ясна логика поэта и его представление о психологии героя. "Человек" провел бессонную ночь и, подойдя утром к окну, все еще находится во власти своей ночной работы, он ею "доволен" и думает о ней. А думает он, естественно, о том, что разоблачил вредителей сельского хозяйства и спас для народа "колосящиеся поля". Их-то образ и встает в его воображении. Этим "товарищем" в это время, на этом месте, с этой проблемой и попавший в стихи Светлова мог быть только Агранов, ведущий дело Чаянова и его товарищей.
Михаил Светлов, тогда уже популярный поэт, входил в окружение Маяковского и, естественно, встречался с его друзьями-чекистами. Он мог узнать в 1930 году о вредителях-аграриях только из устных рассказов, так как открытых публикаций об этом не было. Друзья-чекисты о своих служебных делах всегда говорили скупо и таинственно, общими словами, лишь то, что они "берегут", "хранят", "защищают", "борются с врагом". Именно на таких общих словах построено стихотворение Маяковского "Солдаты Дзержинского", посвященное его приятелю-чекисту В.М.Горожанину. Светлов также вынужден был ограничиться весьма скупым конкретным штрихом, но игнорировать его в создании привлекающего его образа он, конечно, не мог. Так появились в стихотворении "поля", непонятные для читателя, но много говорящие посвященному человеку, знающему шифр образа.
В комнату Стахеевского дома в 1918 году Маяковский вселился, полный надежд и сил, в ней пережил высокие творческие радости, невыносимые разочарования и в ней 14 апреля 1930 года нашел свой трагический конец.
До 1980-х годов единственной версией смерти Маяковского считалось самоубийство. После частичного рассекречивания архивных данных о деятельности ГПУ-НКВД-КГБ в печати появились сведения о том, что Маяковский не был самоубийцей, а был убит органами НКВД. Видимо, только в будущем, когда исследователям станут доступны все материалы, разъяснится тайна его смерти. А пока в исследовательской литературе на равных существуют обе версии - убийство и самоубийство.
