Дмитрий Волкогонов - Ленин: политический портрет. Кн. 2.
Правда, после XX съезда партии пришлось искать другие методы пленения человеческой мысли. Интеллект продолжал быть схваченным обручем примитивного догматизма под неусыпным контролем партии и спецслужб.
Ленин создал такую удивительную систему, что на протяжении десятилетий все так и было. Даже малейшая попытка выйти за рамки дозволенного вызывала властный окрик наследников вождя.
Я приведу здесь один внешне совсем малозначительный факт с заседания Секретариата ЦК КПСС 26 апреля 1983 года. Совсем не хочу осуждать людей, фамилии которых буду вынужден назвать, прежде всего потому, что мы все (почти все) были такими же. Читая стенограмму, я испытывал ощущение, что это пластинка, поставленная на диск старого граммофона где-то в начале двадцатых годов. Не конкретные, живые люди, наши современники, реально управлявшие нами, говорят с пластинки, а идет ритуальная идеологическая церемония Системы… Выдержки из пространной стенограммы приведу с сокращениями. На секретариате обсуждалась пьеса Л.Разумовской "Дорогая Елена Сергеевна".
"Горбачев: Вопрос серьезный. Я просил остаться здесь заведующих отделами ЦК, представителей Министерства культуры СССР и РСФСР, Совета Министров Российской Федерации, чтобы тщательно в нем разобраться. Тов. Бара— баш, расскажите, пожалуйста, как могло случиться, что такая ущербная в идейном отношении пьеса много месяцев шла на сценах наших театров. Как могло получиться, что вопрос о необходимости снятия этой пьесы поставило не Министерство культуры, а Комитет государственной безопасности?
Барабаш (первый заместитель министра культуры СССР): Постановка пьесы Л.Разумовской "Дорогая Елена Сергеевна" — серьезное упущение Министерства культуры СССР, его органов в республике и на местах… Мы приняли к сведению, что Министерство культуры РСФСР дало поручение местным органам рассмотреть вопрос о возможности показа в дальнейшем спектаклей по пьесе Разумовской. Она сейчас перерабатывается, так как в том виде, как она есть, ее ставить на сценах нельзя.
Горбачев: То, что данный вопрос вынесен на рассмотрение Секретариата ЦК КПСС, — это уже ненормально… Не будем же мы в ЦК партии обсуждать постановку каждой пьесы. Нужно строго наказывать тех, кто допускает такие ошибки.
Барабаш: Надо только отметить, что в большинстве театров текст пьесы был несколько скорректирован, видоизменен и переработан.
Пономарев: Что можно было перерабатывать в этой убогой пьесе и надо ли ее вообще перерабатывать?
Горбачев: Министерство культуры ушло в кусты, не желая заниматься трудными вопросами воспитания авторов драматургических произведений. Но до каких пор мы, коммунисты, будем стесняться защищать свои партийные позиции, свою коммунистическую мораль?
Пономарев: А кто такая эта Л.Разумовская?
Барабаш: Этой женщине 35 лет, она работает преподавателем в профессионально-техническом училище, беспартийная. Написала до этого четыре пьесы, которые нигде не шли…
Горбачев: А Министерство культуры молчало целый год, когда пьеса уже показывалась в театрах страны.
Рыжков: Были ли какие-либо публикации по этой пьесе в нашей прессе?
Барабаш: В защиту этой пьесы на страницах "Литературной газеты" выступил Виктор Розов. В газете "Советская культура" была помещена положительная рецензия на эту пьесу.
Зимянин: История с пьесой "Дорогая Елена Сергеевна" не единственная. Такие попытки критики негативных явлений в нашей жизни, переходящие в очернение советской действительности, бывали и раньше… Партия исходит из того, чтобы предотвращать подобные явления в зародыше, работать с литераторами, с драматургами, поправляя их в ходе создания своих произведений… Когда пьеса готова, для ее оценки у нас есть репертуарные комиссии, есть, в конце концов, Главлит (политическая цензура. — Д.В.), отвечающий за то, чтобы в нашей печати не публиковалось ничего антисоветского…
Соломенцев: Работники Министерства культуры не хотят сами портить отношения с драматургами и литераторами. Они хотят, чтобы эти отношения портил с деятелями культуры Центральный Комитет партии…
Шауро (заведующий отделом культуры ЦК КПСС): Министерство культуры Союза ССР и министерства культуры Российской Федерации, Литвы, Эстонии, Грузии, к сожалению, плохо еще работают с драматургами… Им надо помогать разбираться в сложных явлениях действительности с партийных позиций. Всего по стране пьеса "Дорогая Елена Сергеевна" прошла 98 раз, на ее постановках присутствовало около 50 тысяч зрителей. На мой взгляд, пьесу эту дорабатывать нельзя и не нужно. Она, видимо, не поддается переработке.
Горбачев: Так открывается вид на наши беспорядки в очень важной сфере идеологической работы.
Кочемасов (заместитель Председателя Совета Министров РСФСР): Правда, были статьи не только в центральных, но и в местных газетах. В основном это были положительные рецензии. Только иркутская комсомольская газета резко раскритиковала пьесу Разумовской как идеологически вредную…
Горбачев: Почему же вы не ухватились за эту статью, не сделали должных выводов?
Кочемасов: Здесь, конечно, есть и моя вина. Нам давно пора перестраивать работу с деятелями культуры, повышать ответственность.
Горбачев: Но раз вы понимаете, почему же тогда не перестраиваетесь?
Кочемасов: Здесь просто не сработала наша система контроля.
Горбачев: Но как же все-таки получилось, что в наших газетах идейно вредная пьеса получила такую поддержку?
Стукалин (заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС): Мы в отделе об этом ничего не знали, в том числе не обратили внимания на статью Розова в "Литературной газете".
Соломенцев: Когда Виктор Розов выступает в защиту какого-либо произведения, это всегда должно настораживать.
Замятин: …Я совершенно согласен с тем, что многие люди в Главреперткоме не хотят ссориться с драматургами. Сейчас в Москве снято с постановки девять пьес. Но ведь все они были пропущены Главреперткомом (комиссия, разрешающая постановку спектакля на сцене. — Д.В.)
Бобков (заместитель председателя КГБ СССР): Главная причина выпуска на сцену такой идейно порочной пьесы — отсутствие контроля. Но надо учитывать, что иногда и заявка на пьесу хорошая, и текст пьесы неплохой, а спектакль выходит идейно вредный, то есть до таких кондиций его доводит режиссер…
Соломенцев: …Рассматривать надо этот вопрос под более широким углом зрения… Мы уже не раз сталкивались с протаскиванием на сцену и в кинематограф идейно вредных произведений, которые рассчитаны на незрелую публику, на молодежь… Кому, например, нужно такое произведение, как идущая во МХАТе пьеса Вампилова "Утиная охота"? Она очерняет весь наш строй.
Горбачев: Не возводя этот случай в абсолют, надо прямо сказать, что мы обязаны давать бой такого рода явлениям и ничего не спускать на тормозах. Ведь послушайте, что заявляет один из персонажей этой пьесы в своем разговоре с отцом: "Какие, говорю, бать, сейчас идеалы, что ты народ смешишь, какие, ну хоть один, говорю, назови? Трясется весь. Сволочь, говорит, народ стал. Буржуй и быдло. Без закона живут. Успокойся, говорю, время нынче такое…" Разве можно пройти мимо этих слов? Уже одно это, с позволения сказать, изречение должно было бы насторожить любого советского человека. И уж тем более работника культуры или цензора.
Мы должны констатировать, что допущены бесконтрольность и отсутствие политической бдительности…
Я не буду комментировать довольно обычный, но очень характерный для советской системы документ. Ведь фактически еще в начале перестройки, например, секретарями творческих союзов могли стать лишь те кандидатуры, которые одобрены всемогущим Политбюро. По существу, сталинский порядок сохранился на десятилетия. Например, 25 января 1939 года Политбюро принимает постановление: "1. …Утвердить состав правления Союза писателей СССР в составе: тт. Герасимова, Караваева, Катаева, Федина, Павленко, Соболева, Фадеева, Толстого, Вишневского, Лебедева-Кумача, Асеева, Шолохова, Корнейчука, Мошашвили, Янко Купалы.
2. Секретарем президиума правления утвердить т. Фадеева…"
О какой творческой свободе могла идти речь? Такой порядок сохранялся десятки лет. Поэтому приведенная стенограмма — историческое свидетельство не только узурпации прав интеллигенции, но и неистребимости стремления ее к свободе самовыражения, мысли, творчества.
И десятилетия спустя интеллигенция была способна на протест, на интеллектуальное сопротивление, хотя и пассивное. Как и раньше, партийное руководство уже на самом пороге явления, которое Горбачев назвал "перестройкой", стремилось сохранить монополию не только на власть, но и на мысль. Даже Горбачев, человек-реформатор, который видел дальше и глубже своих коллег по Политбюро, в то время вынужден был делать как все, как всегда, поступать "по-ленински".
