Иса Гусейнов - Судный день
Насими верил, что ему удастся добиться в Шемахе мер против вооруженного отряда, даже против Дива. Но судьба и будущее каравана сосредоточились сейчас здесь, и не может он уйти, не переубедив своих спутников на пути единства и не добившись полного признания и победы символического меча.
- У Фазла-Хакка одно-единственное оружие - священный символ! - сказал он, держа высоко над головой деревянный, в две пяди длиною меч. - Святое слово наше "Я есмь бог" утвердилось силою символического меча и той же силою завоевывает все больше людей на земле. А День Фазла, Царство справедливости с центром в Тебризе и война - дела преходящие, неистинные, ложные и чуждые учению! Я докажу вам это, мюриды!
По слитой массе народа снова пробежало волнение, раздался ропот; ропот перешел в сильный гул, поглотивший даже зычный голос Юсифа; который кричал, взобравшись на плечи мюридов.
- Дожили! Насими - и тот бросает камень в Царство справедливости! долетело до Насими. - Если Царство справедливости - ложь, то что же правда?! Если Насими переменился - кому же верить?!
Это был бунт, а на бунт надо отвечать бунтом, иначе Насими не умел.
- У Фазла-Хакка одно царство на земле - царство истины! - крикнул он.
Никто не слушал его.
- Нельзя опираться на оружие на тысячелетнем пути к единству, ибо это половинчатость! - крикнул он. - Кровопролитие сломит вашу веру в человека и переменит вас изнутри! Победа ваша станет вашим поражением!
Но никто не слушал его.
Насими был привычен к тому, что его проповеди и стихи прерывали, когда он читал в среде невежд; даже проклятья, ругательства и угрозы были там делом обычным. Но в караване ему - Дыханию уст Устада - всегда внимали восторженно; здесь ценили остроумное слово и сладкозвучные стихи поэта; здесь, как говорил Устад, он был любимец и баловень.
Но сейчас его никто не слушал. Слова его тонули в возмущенном гуле толпы.
- Доверьтесь мне, мюриды, я заменю Фазла в стане врага! - крикнул он, но, отчаявшись быть услышанным обезумевшей толпой, готов был уже отвернуться от нее и уйти с обидой в просторы вольного дервишества. Глаза его из-под натянутых, как тетива, бровей заметались в поисках родного лица, понимания, одобрения. Он увидел Фазла - тот стоял в одиночестве и страдании. Он увидел Фатьму, свою несчастную, безвинно загубленную возлюбленную, - она лежала без чувств и признаков жизни на обочине. Он увидел упрямые лица Юсифа и его мюрддов, тупую решимость отринуть все и вся, и взяться за оружие. И если бы он увидел их белоснежные хирги окрашенные людской кровью, то и тогда не расстроился бы больше, ибо не было для него большей беды, чем ограниченность людей, носящих хиргу и звание мюрида Фазла.
Насими сунул свой меч за кушак, скрестил руки, горько вздохнул и оглядел всех. Он был терпелив, очень терпелив, бесконечно терпелив. Просто меж его терпением и нетерпением не было грани. Не для того же он, отрекшись от дома, уюта, тепла родственного общения, оставив отца и мать, воспоминание о которых больно сжимало ему сердце, не для того же он поверил в идеал совершенного человечества, чтобы смотреть, как люди, надевшие белоснежную хиргу-бабочку и произносящие "Я есмь бог", превратились вдруг в невежественную толпу, отринувшую все святое, и требующую лишь оружия да власти?
Фазл запретил, сказали ему, раскрыть тайну измены халифов. О халифах, сказали ему, ему дозволено говорить по возвращении из Рума, не раньше. Фазл доныне терпит присутствие властолюбца - изменника, ограничившись лишь временным отлучением его от дел.
Но Насими не станет терпеть. Он выявит нутро Юсифа и навсегда рассеет пленившие мюридов чары Царства справедливости.
Насими посмотрел на Юсифа, который, стоя на плечах мюридов, что-то горячо говорил.
- Эй, начало всех наших бед! - обратился к нему Насими, но Юсиф, спустившись с плеч мюридов, которых по мере надобности превращал в свой минбар, пересекая бурлящую массу, шел к Фазлу.
Выпученные глаза его горели яростью. Проходя мимо бугра, где стоял Насими, он смерил его взглядом с головы до ног и подошел к Фазлу.
- Я не могу не вмешаться в безумную речь Сеида, хоть и отлучен тобой, Устад! - сказал он. - Я принимаю позицию мюридов как позицию Хакка и не принимаю позицию Насими и твою личную! Удали его из среды мюридов и прикажи ему дервишествовать. Иначе я могу волею всех мюридов лишить его хирги за отрицание Дня Фазла и Царства справедливости!
Фазл, опустив голову, тяжело дышал.
Раздраженный молчанием и отключенностью Фазла, Юсиф, как если бы он обращался не к могущественному Хакку, а к провинившемуся мюриду, прикрикнул:
- Почему не отвечаешь?! Шестеро твоих халифов отвергли тебя! Седьмой ушел, не удостоив тебя намаза! Очень возможно, что он сейчас, как и некогда прежде, служит Диву! А восьмой твой халиф, вот он... перед тобой! Подняв, как знамя, давно отжившую свой век деревяшку, мечтает с ее помощью одержать победу в стане врага! Единственно верный тебе халиф стоит перед тобой. Почему ты не отвечаешь ему, Устад?!
Фазл стоял с закрытыми глазами, и никто не слышал, как проговорил он про себя: "Ложь, опять ложь..."
Юсиф еще раз громко потребовал удаления Насими и, опять не получив ответа, гневно крикнул:
- Повели наказать его! Если этого не сделаешь ты, то я волею мюридов прикажу, и его закидают камнями!
Мюриды стихли. Ярость Юсифа заставила их смолкнуть. И тут с бугра раздался голос Насими:
- Эй, невежда, если даже распнут меня, как Ису (Иса - Иисус Христос ред.), от истины своей не отрекусь! Если в твоей воинственной голове есть местечко, не занятое жаждой войны и власти, то наберись терпения и выслушай доводы в подтверждение моей истины!
Достоинство и выдержка Насими привели Юеифа в бешенство. Не сломившись от одиночества, человек этот, высившийся на бугре во весь свой рост, оказался опасным врагом. Юсиф никогда не любил его, но опасным не считал. Когда халифы, прощаясь с ним на берегу Куры, сказали: "Берегись Насими!" - он ответил с улыбкой: "Что может Насими против воли мюридов?" И позже, когда, назвавшись Дервишем Ватином, он призывал к самопожертвованию и вместе со сходом поджидал Всадника вечности, он ни разу не вспомнил Насими. Он привык считать халифов и себя всевластными и только сейчас ощутил силу одинокого, отлученного от дел халифа. Оставив безмолвствующего Фазла, Юсиф с криком пошел на Насими:
- Что ты можешь нам доказать? Только с позиции врага можно отрицать Царство справедливости! - И, обратившись к мюридам, бросил подстрекательский вопрос: - Как мы поступим с тем, кто сомневается в Царстве справедливости?
Юсиф в бешенстве не постоял бы перед тем, чтобы закидать Насими камнями.
- Царство справедливости - наша святыня! - загудела толпа в ответ. - Нет пощады тому, кто бросит камень в святыню!.. Не поглядим - кто, лишим хирги! Насими должен отречься от своей позиции!
Юсиф бросал короткие быстрые взгляды на Фазла. Молчание его, так же как и молчание Насими, просившего выслушать его доводы и замолчавшего, было чревато взрывом. И, чтобы еще больше разжечь бунт мюридов, заставить навсегда замолчать обоих молчащих и окончательно утвердить свою власть, Юсиф заговорил, не давая передышки ни себе, ни тем, кто его слушал:
- Нам известно, почему Фазл не поощряет оружие! Мы слышали. Он говорил нам на реке Кюрделем: "Восстание наше требует жертвы". И о том мы слышали, что он решил пожертвовать собой ради сохранения в нас Хакка! Но мы полны решимости воспротивиться этому и самим пойти на самопожертвование ради сохранения Хакка в Фазле-Хакке! Я уверен, что мы в конце концов придем к согласию с Устадом. А Насими известный упрямец, Его упрямство можно сломить только всеобщей волей! Изъявите же свою волю, мюриды! Изъявите!
Юсиф всколыхнул толпу своей короткой речью; она пришлась им по душе, она была понятна им и близка.
Фазл, обрадованный и гордый интуицией и проницательностью любимого ученика, вобравшего, как принято было у них говорить, "в себя все черты своего Устада" и говорившего словами Устада, как если бы он присутствовал в Малхаме на намазе, был настолько же огорчен и угнетен потрясением мюридов-скитальцев, когда открылось, что семь лет они жили ложным обещанием. Раскрыта тайна Хакка, и обещание Царства справедливости врагом и разоблачителем религии, которая лживо обещала людям рай в потустороннем мире, тоже ложно. Ему нечего больше таиться, он откроется мюридам до конца. Он скажет им, как и мовлане Таджэддину в Малхаме, что вовсе не против того, чтобы взять власть и занять свое место у трона повелителя, опирающегося на учение хуруфи, - напротив, он мечтал бы увидеть своих скитальцев счастливыми, у родных очагов, в кругу семьи. Именно с этой целью он и включил когда-то в резиденции Ахи Гассаба в программу День Фазла и предназначил тебризский трон Высокоименитому и наследнику его, верному Амину Махраму. И если все сложится счастливо, то мюриды и союзники изопьют еще из чаши победы и, посадив Высокоименитого или же его достойного наследника Амина Махрама на тебризский трон, объявят его государем Азербайджана и Ирана и создадут Царство справедливости. Но мюриды должны знать, что оружие - не единственное средство создания Царства справедливости, и если дела пойдут, как намечено им, Фазлом, то все обойдется без оружия. Второе, что должны знать мюриды, это то, что Царство справедливости, созданное на ограниченной территории невозможно оградить от окружающего царства гнета и тирании, и тому убедительный пример Страна спасения.
