Иса Гусейнов - Судный день
Обернувшись, чтобы посмотреть, кто схватил его за руку, Фазл встретил тот же взгляд и услышал страшное обвинение.
- Не любовь наша превратилась в болезнь, Устад, а безжалостная воля Хакка, породившая столько горя и страданий! - сказал Насими, и слова его обдали лицо Фазла жаром.
Фазл даже отступил на шаг. Он сам всегда понимал, что безжалостная и бесчеловечная воля Хакка - это вынужденное средство противостоять миру гнета и тирании - сама может перейти в тиранию, но то, что Насими назвал это болезнью, больно ударило его, за сердце задело.
- Свет очей моих, и ты обвиняешь меня?! Разве, без тебя мало обвинителей? Свет очей моих! - сказал он дрогнувшим голосом.
Но Насими в гневе своем был неукротим.
- Посмотри на эту несчастную, наследницу вечного духа! Не по твоей ли вине она так больна и жалка?! Посмотри на своих мюридов! На меня, наконец, посмотри! Мы стремились походить на тебя даже желтизной своих лиц, потому что были страстотерпцами за великую любовь! Во имя чего наши муки сейчас, Устад? Как мне не упрекать тебя, если ты так упрямо идешь на смерть и не видишь спасения ни в чем, кроме самопожертвования?
Нет, не все он, очевидно, сказал им. Опустив голову, Фазл начал говорить, и слова его падали словно бы в безлюдное безмолвие ущелья, не нарушаемое даже дыханием.
- Не на смерть я иду, сын мой. Я иду на важное дело. На счастливое дело.
- Ты идешь на смерть! - крикнул Насими. - Я тотчас уразумел, что встреча в назначенном месте и намаз перед Высокоименитым означают твою сдачу! Обезопасить же Дива ты намерен своей смертью!
Мюриды поднимались и все теснее обступали Устада с его любимым учеником.
- Насими прав! Ни для кого уже не тайна, что ты идешь на верную смерть! сказали они.
- Не надо словопрений, Устад! Вернись в безопасное убежище! - сказали они.
- Объяви День Фазла! Призови нас к самопожертвованию! Позови союзников! сказали они. Фазл огляделся в волнении.
- Дети мои! Я верно называю это дело счастливым! Оно должно свершиться, дети мои! Я должен идти, даже если впереди смерть! - сказал он. - Ибо не мною началось, не мною кончится. Умер Джазидан (Джавидан - основоположник движения сопротивления халифату (IX в.) - ред.) - вечный дух пробудился в Бабеке, умер Бабек - дух явился в Гусейне Халладже! После гибели Гусейна Халладжа - в ахи Фаррухе, после Фарруха - в шейхе Низами, а после Низами - в шейхе Махмуде (Шейх Махмуд Шабустари - знаменитый на Ближнем Востоке философ-пентеист (XIII в.) - ред.). Цепь наша не мною началась, не мною и кончится. Я лишь звено Великой цепи. Сегодня высший дух во мне, завтра объявится в другом. Вы забыли эту великую истину! И если нет выше славы, чем смерть во имя сохранения Великой цепи, то почему я не могу сам распорядиться своей судьбой? Повелеваю: сойдите с пути моего!
Мюриды вокруг заволновались.
- Не сойдем, Устад! Твоя смерть - это наша смерть! - сказали они.
- Мы не хотим безопасности ценою твоей жизни! - сказали они.
Фазл попытался перекричать их.
- Но я ведь не на смерть иду, дети мои! - воскликнул он. - Как это похоже на Насими: назвать каплю морем, а дождик - грозою. Я не отрицаю, что путешествие мое небезопасно. Очень возможно, что по прибытии я окажусь в темнице. Кто из моих дервишей, творивших намаз перед правителями, не знает, как это бывает? На пути к единству, темница - вещь обычная. А в шемахинской темнице я смогу часто видеться с Высокоименитым, с Амином Махрамом, багадурами, с Дервишем Гаджи, учеными и купцами и держать связь с теми, кто имеет доступ в армию Дива. А связь с армией Дива - вопрос судьбы нашей, дети мои! Вам известно, что Див обеспокоен приближением Тохтамыша и связывает это с активностью наших союзников. Раис Юсиф не зря так часто поминает Ильдрыма Баязида. Мои халифы связаны с Румом, и Див, несомненно, знает о том и ждет одновременного нападения Тохтамыша, Ильдрыма Баязида и нашего. И, конечно же, полагает, что и я поставил себе целью большую войну. У меня есть основания так говорить. Мовлана Махмуд сказал мне, что в Белом шатре теперь только и разговоров, что обо мне. Услыхав же, что я в темнице, Див успокоится на наш счет и немедля вступит в войну с Тохтамышем, после чего, если останется жив, года на полтора-два лишится военной силы, не сможет воевать и вернется в Самарканд. А что может быть для нас лучше этого? За полтора-два года мы с помощью Очага Хакка в столице и Ключа к дверям Дива приобщим к истине влиятельных военачальников Дива, может статься, и его наследников! Да, Дети мои, я сказал - наследников. Будь здесь мовлана Махмуд, он поведал бы вам о плодах своего намаза перед наследниками Дива, о том, как они отчаялись от непрерывных войн и как жаждут истины! Знайте же, что "Джавиданнамэ" делает свое дело и в армии. И помните, что век Дива недолог. Война уже съела его нутро, он близок к концу. В нем самом произойдут перемены. Нужно терпение, дети мои, терпение и еще раз терпение! Запаситесь терпением, а я в стане врага, переделав нутро Высокоименитого, с его помощью буду влиять на Дива. И отпадет тогда нужда в войне, и наступит день, когда я снова вернусь к вам.
Вот каково то "дело счастья", на которое я иду, дети мои! Народ слушал его, зачарованный.
- Не вернешься! - сказал Насими. - Сдашься - и сразу повезут тебя и казнят перед крепостью Алинджа! - сказал и в миг один рассеял чары. - Слушайте, мюриды! Не в темнице "дело счастья", а в тайне, которую я прочитал в лице Фазла! Слушайте я открою вам ее!
Когда мюриды, подняв свои факелы, еще плотнее сомкнулись вокруг, Насими, расколов людскую массу, взошел на бугор у обочины.
- Я был в смятении накануне ухода Фазла из Страны спасения, - начал он. Я видел крушение в том, что Самитом при Натиге назначен Юсиф, что ему доверены резиденция Ахи Гассаба и подготовка восстания в День Фазла. Я полагал, что ошиблись не только халифы, но и сам Фазл, я не допускал мысли о том, что Устад не понимает своей страшной ошибки. Мне предоставили вольное дервишество, но какая это воля - одно горе и стенания! Я устал наконец от собственных стенаний и послал Фазлу весть, умоляя его не скрывать своего лица от меня. Ответа не последовало, мюриды! Остерегаясь моей откровенности так же, как переменчивые халифы, Фазл ушел, завесив от меня свое лицо. Я долго думал... и сорвал завесу с лица его... и узнал его тайну! Вот она, мюриды, я возвещаю ее вам: в программе Фазла нет оружия!
Заколебалось пламя факелов, заколыхалась толпа в белеющих хиргах, что-то похожее на озноб прошло по ней.
Насими знал какое действие возымеют слова "в программе Фазла нет оружия" на этих людей, на этих скитальцев, которые живы были единой мечтой о возвращении на родину, в добытое с оружием в руках Царство справедливости с центром в Тебризе. Но он по длительном и мучительном размышлении понял всю тщетность этих надежд, непоправимые бедствия, в которые они ввергнут Караван единства, понял и то, что Фазл, обещая им Царство справедливости еще при жизни, сам в это не верил.
- Не изумляйтесь, мюриды! Выслушайте мое толкование, - сказал он. - Война, к которой призывает раис Юсиф, уводит вас от истины. Не сам ли Фазл изрек: "Восстание наше внутри человека"? Остановитесь, вглядитесь в себя: способны ли вы убивать и проливать кровь? И явись сейчас перед вами Див - тиран и изверг, то разве вы поднимете на него руку? Нет, вы победите его не силой оружия, а силой слова Хакка! Такими я вижу вас, мюриды, такими вас знаю. И если сами вы возбуждены до такой степени, что не способны заглянуть в себя, то оглянитесь на путь, вами пройденный, на все этапы вашего образования и приобщения к великому учению. Слыхали ли вы на первом этапе обучения хоть слово против Корана и шариата? Говорили ли вам о том, что Мухаммед двадцать три года проливал кровь и арабов, и иных народов? Мы толковали вам Коран, вкладывая мысли Фазла в уста пророка и восхваляли его. И только освоив новое толкование Корана и "Джавиданнамэ", вы осознали, что истины, высказываемые от имени Мухаммеда, по сути были открыты и поведаны нам Фазлом. Не раскрывая своей тайны, он от имени ложного пророка поведал нам свою правду и тем уничтожил ложь. Стало быть, тайна Хакка необходима, и лицо его до поры сокрыто от нас множеством завес, срывая которые он постепенно открывает нам свое подлинное лицо. Я сорвал последнюю завесу, и вот вам истинное лицо Хакка, читайте - в нем нет ей слова о войне и оружии. Рыцари символического меча, узревшие в лице Фазла лик Иисуса, странствуя по свету, завоевывают сердца человеческой заповедью "не убий". Вдумайтесь: почему Фазл покинул Ширван, отлучил от дел Юсифа, расценил сход и призыв к самопожертвованию как нарушение воли Хакка? Потому что обнаружил в вас решимость вооружиться и вступить в войну.
Насими высоко поднял руку с символическим деревянным мечом и увидел, как Юсиф, опершись на двух дюжих мюридов, собирается, как это у него было в привычке, взобраться на плечи им; в позах как Юсифа, так и окружавших его людей ясно прочитывалась стойкая воля к оружию и войне. Сознавая, что он, как всегда, поторопился, начав дело спасения судьбы каравана и возвращения его на истинный путь здесь и сейчас, а не так, как предписывал ему Фазл в Руме, в резиденции анкарского суфия гаджи Байрама Вели, Насими тем не менее не видел возможности откладывать и ждать, ибо, если сейчас он со всею решительностью не отвратит этих людей навсегда от оружия и не восстановит веру в священный символ, не найдется уже силы, способной сломить решимость к войне. Фазл после поражения в споре со своими халифами на берегу Куры, так же как и там, устанет от бесплодных пререканий и поторопится тайно уйти и сдачей в плен отвратить беду. И наглец, которого мовлана Таджэддин велел с позором стащить с высокого минбара, воспользовавшись отчаянием наследницы духа, почти потерявшей рассудок, заставит объявить День Фазла.
