Андрэ Моруа - О тех, кто предал Францию
Никто, конечно, не ждал взрыва энтузиазма. Пресса твердила, что молчание, которым была встречена война, было знаком благородной решимости, символом того, что французы намереваются положить конец нестерпимому положению — il faut en finir. Но это было совсем не так. С тяжестью в сердце уходили французы на войну. В лучшем случае люди готовы были покорно претерпеть все тяготы этой войны. Но они ставили под сомнение ее необходимость.
Политики, на которых была возложена миссия крепить стойкость народа, спасовали перед этой непосильной для них задачей. Да и как могло быть иначе? Правительство заявляло: «Единство в наши дни — все». Но само оно было расколото. Первые полосы газет кричали о небывалом мужестве, проявляемом французским народом. А на второй полосе не смолкали прежние дрязги, споры и раздоры.
О каком же единстве можно было мечтать? Единство не достигается праздными разговорами. Оно возникает вокруг большой идеи, вокруг необходимости. В этой войне народ не чувствовал ни того, ни другого. Борьба за демократию? Этот лозунг потерял свою привлекательность для большинства народа,—ведь демократия у всех на глазах уживалась с предательством и бесчестием.
Борьба против гитлеризма? Но этот пароль был не по нраву тем, для кого Гитлер являлся оплотом против большевизма. Истинный враг, считали они, находится не по ту, а по эту сторону Рейна.
Национал-социалистская пропаганда превосходно учитывала магическую силу этого лозунга. Она ловко оперировала им до войны. Она продолжала оперировать им и во время войны. Мощная «пятая колонна», окопавшись на руководящих постах в государственном аппарате, проводила его в жизнь. Когда началась война, разложение уже проникло в сердце Франции. Бастион Франции был взорван изнутри раньше, чем он был захвачен извне.
Война Франции с Германией продолжалась десять месяцев. В течение восьми с половиной месяцев это была война позиционная. Нервы населения непрестанно подвергались обстрелу германской пропаганды, и французы, видимо, не располагали никаким действенным заслоном против нее. Всего за полтора месяца немцы завершили свою молниеносную войну против Франции. Исход стал ясен уже в первые две недели. Французская кампания была проиграна, когда германские войска совершили прорыв у Седана и достигли Ламанша. Дважды за семьдесят лет судьба Франции была решена в одной и той же географической точке — Седан стал для Франции символом катастрофы. После Седана 1870 года была создана Третья французская республика, в Седане 1940 года она была умерщвлена.
Десятимесячную кампанию во Франции можно разбить на пять периодов. Они сменяют друг друга неумолимо, словно акты греческой трагедии.
Первый период охватывает время от начала войны до падения Варшавы. Он длился двадцать семь дней сентября.
В течение этого времени Гитлер обнаруживал самые дружелюбные чувства к Франции. «Я не воюю с французами. Я не собираюсь нападать»,—заявил он в своей речи в рейхстаге, подводя итоги первых дней военных действий. То же самое неустанно твердили его радиостанции и его французская агентура.
Помню, я беседовал с женой одного журналиста, который работал военным корреспондентом во французской армии. Она слово в слово повторяла мне целые абзацы из речи Гитлера. Продавец, у которого я имел обыкновение покупать газеты, говорил мне: «Что касается нас, то немцы с нами очень милы».
За эти первые четыре недели войны Франция быстро применилась к условиям военного времени. Затемнения превратили Город Света в город тьмы. Первые воздушные тревоги прошли без каких-либо серьезных последствий. Когда впервые загудели сирены, у моей молодой соседки, служившей в министерстве колоний, началась истерика. Но большинство женщин нашего дома спокойно стояли на своих местах в противогазах. Уже с третьей тревоги завыванье сирены стало восприниматься как нечто заурядное. Никто не пугался и не впадал в панику. Сначала мы все таскали с собой противогазы и даже гордились ими, словно военным отличием. Постепенно они стали исчезать с улиц.
Французская армия осторожно продвигалась по «ничьей земле» и по минированной территории Саарской области. Впереди армии высылались стада свиней, чтобы обезопасить минное поле. Газеты сообщали, что это продвижение французов вынудило Германию перебросить шесть дивизий с польского фронта на линию Зигфрида. Но им так и не довелось вступить в бой: за исключением нескольких мелких стычек между разведывательными отрядами не произошло ни одного столкновения между французскими и немецкими войсками, которое заслуживало бы упоминания. «Пятая колонна» использовала отсутствие английских войск для агитации среди солдат. «Где же англичане?» — раздавались со всех сторон раздраженные, негодующие голоса.
Даладье, разумеется, реорганизовал свой кабинет. Наконец-то, с большим опозданием, Жорж Боннэ был удален из министерства иностранных дел. Даладье взял и этот портфель себе. Боннэ перешел в министерство юстиции, где он укрывал от преследований агентов «пятой колонны».
Около середины сентября мой редактор получил достоверные сведения о том, что Боннэ создал солидный фонд, предназначенный для ведения кампании за соглашение с Германией. Это движение возглавлялось двумя группами политических деятелей. Около пятнадцати депутатов группировалось вокруг Марселя Деа. Человек тридцать других парламентариев образовали вторую группу вокруг бывшего премьера Лаваля и Адриена Марке, депутата и мэра Бордо. Боннэ был чем-то вроде связиста между обеими группами. Он и Лаваль в основном финансировали все эти интриги.
Первые два заседания Верховного военного совета состоялись в этот начальный период войны. Чемберлен в сопровождении нескольких своих министров встретился с Даладье «где-то на территории Франции». Темой их бесед служили отчаянные мольбы поляков о помощи, необходимость ускорить ход мобилизации в Англии и дальнейшая политика в отношении Италии и России. Премьер-министры решили воздержаться от посылки самолетов в Польшу, ибо там все равно уже не вернуть потерянного, и продолжать наступление французской армии на Западном фронте с целью отвлечь немецкие силы от востока, но избегая при этом всякого риска. Чемберлен говорил о трудности проведения мобилизации в Англии из-за недостатка обученных офицеров, а также отсутствия снаряжения для новых войск. Было достигнуто соглашение относительно новых попыток отдалить Италию от Германии. Предполагалось отдать Муссолини порт Джибути, пойти на территориальные уступки в Британском Сомали, а также на увеличение итальянских акций и мест в управлении Суэцким каналом и на расширение итальянских прав в Тунисе; предполагалось также предоставить Муссолини огромные кредиты.
Генерал Вейган получил звание командующего французскими силами в Сирии.
В середине сентября Красная Армия вступила в Восточную Польшу. После этого русский посол в Париже поставил в известность Даладье, что Советская Россия намерена оставаться нейтральной.
Пока польская кампания подходила к концу, Даладье не терял времени: он совещался с генеральным штабом и министром внутренних дел Альбером Сарро о мерах по борьбе с коммунистами. Один из помощников Даладье рассказал мне, что премьер при обсуждении этого вопроса вступил в ожесточенный спор с генералом Гамеленом. Гамелен возражал тогда против роспуска коммунистической партии. Он считал, что каждый десятый человек в армии — коммунист и что подобный акт может вызвать широкое недовольство даже среди тех рабочих, которые не симпатизировали коммунистам. Он боялся ухудшения морального состояния войск, но, в конце концов, подчинился воле Даладье. Сарро в прениях поддерживал премьера. Коммунистическая партия была объявлена вне закона. Варшава пала. В тот же самый день французские войска начали отступать с «ничьей земли», куда они частично продвинулись. Они вернулись на линию Мажино.
Следующий этап охватывает весь октябрь и ноябрь до начала русско-финляндской войны.
За эти месяцы французские газеты, за небольшим исключением, стали открыто называть русских «врагом номер первый». Германия была разжалована на второе место. Помню, один из членов британского парламента сказал мне как-то на митинге в Париже: «Читаешь французскую прессу, и создается впечатление, будто Франция воюет с Россией, а с немцами она разве что находится в натянутых отношениях».
В начале октября Гитлер выступил в рейхстаге с речью, в которой он огласил свои «последние мирные предложения». Через несколько дней мы получили по почте в адрес редакции листовку, по всем данным отпечатанную за границей, она содержала основные пункты предложений Гитлера. Листовки эти, видимо, распространялись по всей Франции во множестве тысяч экземпляров. Впоследствии полиции удалось установить, что листовки были контрабандой ввезены во Францию через Швейцарию с помощью группы членов «Боевых крестов», проживавших на франко-швейцарской границе, близ Женевы.
