Дмитрий Безьев - Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в.
Именно таким образом определяли цели и задачи внешней политики России в годы правления первых двух царей новой династии классики отечественной исторической мысли (хотя они иногда и расходились в деталях).
У В. О. Ключевского в этой связи читаем: «Как только стало завершаться политическое объединение Великороссии, тотчас выяснились дальнейшие задачи внешней политики. Великий князь Иван Третий, подбирая последние самостоятельные русские миры, в то же время заявил в борьбе с Польшей, что объединенная Великороссия не положит оружия, пока не воротит всех остальных частей Русской земли, оторванных соседями, пока не соберет всей народности. Внук его, царь Иван, стремился распространить территорию Русского государства до естественных географических границ Русской равнины, занятых враждебными иноплеменниками. Так были поставлены на очередь две задачи внешней политики: завершение политического объединения русской народности и расширение государственной территории до пределов Русской равнины»[276].
После Смуты российское правительство новой династии вернулось к этой политической доктрине Рюриковичей. «С первого царствования она и ведет ряд войн, имевших целью отстоять то, чем она владела, или воротить то, что было потеряно. Народное напряжение усиливалось еще тем, что эти войны, по происхождению своему оборонительные, сами собою, незаметно, помимо воли московских политиков, превратились в наступательные, в прямое продолжение объединительной политики прежней династии, в борьбу за такие части Русской земли, которыми Московское государство еще не владело дотоле»[277].
С. Ф. Платонов пишет по этому же поводу: «…назрел и внешнеполитический вопрос, исторически очень важный, – вопрос о Малороссии. <…> До сих пор Литва и Польша играли в отношении к Руси наступательную роль; с этих пор она переходит к Москве»[278] (имеется в виду время конца первого – начала второго царствования династии Романовых).
В. О. Ключевский не вполне согласен с С. Ф. Платоновым в оценке приоритетов Российской политики в отношении Речи Посполитой в 1630-е – первой половине 1640-х гг.: «Трудно сказать, предвидели ли в Москве это восстание (Богдана Хмельницкого 1648–1654 гг. – Б. Д.) и необходимость волей-неволей в него вмешаться. Там не спускали глаз со Смоленской и Северской земли и после неудачной войны 1632–1634 гг. исподтишка готовились при случае поправить неудачу. Малороссия лежала еще далеко за горизонтом московской политики, да и память о черкасах Лисовского и Сапеги была еще довольно свежа. Правда, из Киева засылали в Москву с заявлениями о готовности служить православному московскому государю, даже с челобитьем к нему взять Малороссию под свою высокую руку, ибо им, православным малороссийским людям, кроме государя, деться негде. В Москве осторожно отвечали, что, когда от поляков утеснение в вере будет, тогда государь и подумает, как бы веру православную от еретиков избавить»[279].
Особо хочется отметить высказывание В. О. Ключевского относительно «памяти о черкасах Лисовского и Сапеги». Во время Смуты, да и после нее, «черкасы», то есть запорожские казаки, проявили себя таким «братским народом» и «борцами за православную веру» на территории Московского государства, что память о них, действительно, осталась надолго. Безусловно, эти воспоминания весьма охлаждали желания российского правительства ввязываться в борьбу за Малороссию с Речью Посполитой. О деятельности запорожцев в это время у Б. Н. Флори читаем: «Так, в письме кн. Романа Ружинского Сигизмунду Третьему от 27-го февраля 1610-го года встречаем упоминание о жалобах бояр и “патриарха” на действия запорожцев, разоряющих Зубцовский уезд, в то время как жители Зубцова больше других расположены к королю»[280].
«Во второй половине марта (1610 г. – Б. Д.) военные действия развернулись вокруг главных городов Северской земли. Самуил Горностай, подкоморий киевский, набрав отряд, сжег Чернигов, а отряд Запорского 25-го марта взял Почеп. Запорский сообщал, что штурм продолжался до самого вечера, крепость была полностью разрушена. Погибло около 3000 посадских людей и крестьян из округи, около 2000 стало добычей казаков. Запорскому удалось спасти лишь сдавшихся воевод Почепа и священников. Обеспокоенный происходящим Запорский просил, чтобы гетман воздействовал на казаков, “чтобы его слушали и убийств таких не чинили”»[281].
«Хотя пушки в конце концов были поставлены, обстрел крепости не начинали, ожидая прихода казаков. Когда казаки, наконец, прибыли, их оказалось гораздо меньше, чем ожидалось: часть погибла в боях за Брянск, часть с дороги ушла грабить окрестные села. У осаждающих, как видим, вплоть до середины июля 1610-го года не было никаких реальных возможностей для того, чтобы силой овладеть Смоленском»[282].
«С приходом казаков трудности сразу не исчезли. Казаки были готовы лезть по лестницам на стены, но требовали отдать им город на разграбление, и военноначальники были вынуждены согласиться на это»[283]. Вообще же штурму Смоленска запорожцы «предпочитали грабить деревни в районе Брянска»[284].
С. Ф. Платонов отмечает, что и после завершения Смуты в Московском государстве, в первые годы правления царя Михаила (Михалека, как называли его поляки), «польские шайки (иррегулярные) делали постоянно набеги на русские, даже северные области, воюя Русскую землю “проходом”, как метко выражается летопись; точно так же поступали и малороссийские казаки, или черкасы»[285].
Таким образом, как мы видим, повод для тяжких раздумий по поводу политики по отношению к Малороссии и к запорожскому казачеству, в частности, у московского правительства, был. Трудно было решить что-то определенное в отношении того, как относиться к этим борцам за православие на Украине и насколько безопасно для государства иметь таких подданных, ведь и со своими донскими, терскими и волжскими казаками хватало хлопот у российского правительства. Другое дело – Смоленщина и Белая Русь. За них стоит и воевать.
Хотя периодически из украинских земель в Москву и прибывали эмиссары от различных малороссийских деятелей (светских и церковных) с просьбами взять под покровительство то запорожское казачество, то весь народ Малороссии, российскому правительству было крайне затруднительно определить, насколько влиятельны персоны, пославшие этих челобитчиков. Как уже упоминалось выше, сбор информации о состоянии дел в Речи Посполитой, вообще, и на Украине, в частности, был далеко не на высоте в первой половине XVII в.
Например: «26-го февраля 1620-го года в Москву прибыли посланцы гетмана П. Сагайдачного Петр Одинец “с товарищи”. Принятые боярами Посольского приказа, они заявили: “прислали их все Запорожское Войско, гетман Саадачной с товарищи, бити челом государю, объявляя свою службу, что оне все хотят ему, великому государю, служить головами по-прежнему, как оне служили великим прежним российским государям, и в их государских повелениях были”»[286].
Нам остается только отметить здоровый цинизм гетмана П. Сагайдачного, памятуя о вышеприведенных отрывках из работы Б. Н. Флори и том факте, что совсем недавно, в 1618 г., вышепоименованный гетман возглавлял войско запорожцев, участвовавших в походе королевича Владислава на Москву.
«Через пять лет, в начале 1625-го года, во время восстания под предводительством Жмайла, в Москву было отправлено посольство из восьми человек во главе с полковником И. Гирей “з граматами” на имя царя. Некоторый свет на содержание этих грамот, которые не сохранились, проливают показания священника Филиппа в Посольском приказе. По его словам, восставшие намеревались просить, чтобы царь “пожаловал их всех, велел им помочь учинить своими государевыми людьми на поляков. И они де козаки станут служить тебе, государю, и города литовские станут очищать в твое государево имя”»[287].
Московское правительство, видимо, ясно отдавало себе отчет в том, что в лице запорожских казаков оно имеет дело с крайне неустойчивой, легко поднимаемой на бунт, массой. В XVII в., называемым в отечественной историографии «бунташным», в плане обеспечения внутригосударственного спокойствия и без малороссийского казачества в России хлопот было достаточно. Кроме всего прочего, было весьма хорошо известно и о том, насколько легко запорожцы относятся к присяге. Как было принято в отечественной политике той эпохи, московское правительство решило ни в коем случае не форсировать ход событий в отношении установления тесных контактов с запорожцами. Вместе с тем Украине в трудные периоды оказывалась некая экономическая помощь, поддерживались связи с украинским православным духовенством, а главное, собиралась информация о действительном положении дел на Украине. Кроме того, переходящим из Речи Посполитой малороссам и казакам предоставлялась возможность поселиться в пределах России (территория, так называемой Слободской Украины, более или менее совпадающая с территорией современной Харьковской области). Отметим в этой связи, что переход границы между Россией и Речью Посполитой происходил в обоих направлениях. Часть малороссов, пожив в России, возвращалась обратно, так как ввиду административного беспорядка в польско-литовском государстве там, на землях Украины, можно было сравнительно легко уклоняться и от закрепощения, и от уплаты налогов. В России же со сбором налогов дело обстояло куда жестче.
