Франсуа Фонтен - Марк Аврелий
Exit Lucius[44]
Зиму 168/69 года императоры провели в Венеции (Аквилее), как будто готовили весеннюю кампанию, но в январе Марк Аврелий отправил письмо в сенат, оповещая об их возвращении. Говорят, что он уступил настояниям Луция, но причина была, несомненно, серьезнее: ставка сочла тотальную войну неизбежной, и требовалась мобилизация всех ресурсов. Стало понятно, что германская коалиция, оформившаяся впервые в истории, тотчас не распадется. Даже само количество объединившихся племен отрезало им путь назад. Кроме того, были серьезные подозрения, что маркоманы уже заключили тайное соглашение со своими соседями — сарматами-язигами. Марк Аврелий в сопровождении Луция отправился объяснить положение сенату. Но недалеко от Аквилеи, в Альтине, Вера разбил апоплексический удар. «Его вывели из повозки, пустили кровь и отвезли в Альтин, где он и умер на третий день, не обретя дара речи». Ему было тридцать девять лет. В Рим прибыл траурный кортеж. «Марк Аврелий поместил его в число богов и похоронил в мавзолее Адриана. Он дал ему фламина и жрецов. Теток и сестру он осыпал дарами». Но ему так и не удалось успокоить недовольство ни клана Цейониев наверху социальной лестницы, ни азиатов-отпущенников внизу: лишившись императорской власти, они распустили клеветнические слухи. «Ни один государь не защищен от клеветы, и его во всеуслышанье обвиняли, что он лишил жизни Вера — либо ядом, либо при помощи врача Посидиппа, который, как говорили, дурно лечил принцепса».
Приведя это обвинение, Капитолин оправдывает в нем Марка Аврелия, но выдвигает не менее фантастическое предположение: он приписывает преступление Фаустине, якобы сделавшей это, чтобы Вер не проговорился об их связи или чтобы помешать Веру составить заговор против Марка Аврелия вместе со своей сестрой Фабией. Как-то забылось, что и отец Луция, Цезарь Цейоний Коммод, умер молодым от кровохарканья. Оба, как было известно, злоупотребляли застольями. Порой Вер на них даже засыпал. Но дело не в диагнозе: ненадежный, путающийся под ногами человек вернулся в небытие, из которого был извлечен приемным, а может быть и родным, дедом Адрианом. Благодаря великолепным статуям и одной плохой хронике небытие обернулось бессмертием. Луций, как говорят, был добрым и мягким человеком. Вполне возможно: если бы он был не таков, удача, титулы и сластолюбие, да еще при таком окружении, втянули бы его во всяческие злоупотребления абсолютной власти. В следующее правление это окружение — искатели приключений, подобранные в Антиохии, — показало себя во всей красе. Если бы в Рим вернулся один Вер с телом Марка Аврелия, можно себе представить, что мировая история пошла бы совсем иначе.
Теперь наконец установилась нормальная ситуация: в Империи остался только один хозяин. В сорок девять лет Марк Аврелий получил возможность принимать решения, не будучи принужден советоваться с другим государем. Но теперь он тем более нуждался в приватных советах. Он усилил свой кабинет. Особенно выделял двух доверенных лиц, которых быстро возвысил. Прежде всего вместо погибшего в сражении Фурия Викторина он назначил префектом претория Бассея Руфа. Этот человек сделал исключительную карьеру. Говорят, в юности, когда он был работником у крестьянина, сосед увидел его сидящим на дереве и в шутку крикнул: «Эй ты, великий префект, слезай!» Это не то чтобы пророчество, но явно говорит о его властной и внушающей уважение натуре. Бассей Руф прошел все ступени военной службы и, став центурионом, был принят в сословие всадников. Затем он стал префектом вигилий, префектом Египта. Его административные таланты оказались так велики, что на этих постах, связанных с большой властью, он не задерживался. Теперь его перевели из Египта и поручили самую главную префектуру. Фактически он стал главой правительства. Без всяких колебаний Марк Аврелий приблизил к себе и другого человека — сирийского всадника Клавдия Помпеяна.
Мало найдется карьер столь образцовых, как у Помпеяна. Он постепенно, но неуклонно шел к самым высоким постам, причем, по всей видимости, не прибегая к интригам, не пользуясь случаем. По многолетней верности и скромности как Помпеяна, так и Руфа можно судить о человеческих достоинствах не только главных помощников императора, но и его самого. Помпеян официально играл роль вице-императора, как Агриппа при Августе или другие серые кардиналы, от которых в истории остались заметные следы. Мы уже встречали его в должности легата Нижней Паннонии, и впоследствии он тоже командовал легионами, но прежде всего он играл роль начальника главного штаба и доверенного советника. Вслед за ним возвысились другие малоизвестные люди: для Империи это был вопрос жизни и смерти, а для императора — личная, можно сказать, структурообразующая необходимость. Он дал понять сенату — разумеется, не прямыми словами, — что «теперь, потеряв коллегу, от которого не имел никакой помощи, он начнет управлять Республикой». Сенаторы отсюда сделали вывод, что он рад смерти Вера. Пожалуй, это будет преувеличением. Но облегчение он почувствовал — появилась возможность действовать энергичнее, в чем мы скоро убедимся.
Реконструкция вооруженных сил, глубоко дезорганизованных восточной войной, чумой и первыми пограничными сражениями, продолжилась. К концу года завершились набор и обучение новых наемных солдат, формирование двух дополнительных легионов, получивших название Италийских. Оставалось найти источники финансирования. Марк Аврелий, «не решаясь поразить провинции чрезвычайным налогом», принял редкое и эффектное решение: выставил на публичные торги, устроенные на Траяновом форуме, имущество из дворца: картины знаменитых мастеров, посуду, украшения, шелковую парчу — все сокровища, унаследованные от Адриана. «Торги длились два месяца и принесли достаточно денег, чтобы довести до конца, согласно его решению, войну с маркоманами. Позднее он позволил покупателям вернуть драгоценности обратно за ту же цену, за какую они их купили, и нимало не сердился ни на тех, кто вернул их, ни на тех, кто оставил себе». Ведь и вправду, как то, так и другое можно было счесть неприличным, и мы еще не знаем, насколько пострадало самолюбие Фаустины и Луциллы. Зато мы знаем, как они сопротивлялись плану Марка Аврелия выдать дочь замуж еще до окончания вдовьего траура, который согласно обычаю должен был продолжаться до конца года. Он торопился по многим причинам: несомненно, уже тогда был виден трагически проявившийся много лет спустя бурный и буйный характер молодой вдовы, имевшей от Вера дочь. Ей было всего двадцать лет, и она могла мечтать о самой роскошной партии столетия. Может быть, наоборот: она хотела бы, именуясь Августой, пожить на свободе. Но как такой брак или же вольная жизнь сочетались бы со стилем жизни императора? И какую опасность для престолонаследия мог таить честолюбивый молодой зять? Марк Аврелий — пожалуй, единственный раз в жизни — проявил твердость перед женщинами своей фамилии. Он заявил: Луцилла станет женой Клавдия Помпеяна.
Неравный брак
С его точки зрения, это был блестящий брак, рассчитанный психологически и благоразумный политически. Встреча с Помпеяном была великой удачей его царствования. Как бы превосходны ни были другие друзья, именно Помпеян приходился под стать Империи на любом месте, на которое его ставили. В случае чего из него получился бы регент, о котором можно только мечтать. То, что он был тридцатью годами старше Луциллы, отца ничуть не смущало — даже напротив. Ведь выбрал же Август в мужья своей честолюбивой и легкомысленной дочери Юлии Агриппу, который был намного старше, и это решение окупилось бы, не умри несколько человек преждевременно. Наконец, Марку Аврелию очень нравилось, что этот выдающийся ум, всегда желавший служить ему и больше ничего, всегда будет поблизости.
У Фаустины и Луциллы было много причин для обоюдной вражды: равная гордыня и потребность кружить головы, конкуренция в вопросах дворцового этикета. Но уж, отстаивая свою независимость, они явно были сообщницами. Помпеян в их глазах имел четыре неискоренимых порока: недостаточно знатен, слишком стар, некрасив и предан Марку. И они были правы. Брак с сыном антиохийского торговца был мезальянсом. Теперь он стал сенатором, но это не меняло его происхождения, не говоря уж о том, что он был сириец. К тому же этот старый семит действительно был дурен собой. Человек с морщинистым лбом и крючковатым носом, несколько раз изображенный рядом с Марком Аврелием на колонне с Марсова поля, наверняка и есть Помпеян. В Риме не наблюдалось серьезных расовых проблем. Император многих сирийцев сделал сенаторами, а среди слуг на Палатине их было еще больше. Не пройдет и двадцати лет, как в течение трех поколений будет править афро-сирийская династия. Но в жилах Антонинов еще текла испано-латинская кровь. Фаустина и Луцилла были ее хранительницами, без этого власть становилась нелегитимной. «Этот брак был так же противен Фаустине, как и нареченной».
