Юлия Лунева - Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908–1914)
С Сазоновым и Сухомлиновым был солидарен и Григорович, который тоже считал, что до тех пор, пока Россия не создала на юге необходимых сил для превращения Босфора и Дарданелл в «свое достояние», важно, чтобы «соответственное время Турция была достаточно сильна на европейском берегу, дабы не пустить к Константинополю и Дарданеллам Болгарию» [597]. Но в то же время для России очень важно, чтобы Турция еще долго не имела денег на покупку или постройку за границей военных судов и чтобы «она вообще не развивалась на море», заключил морской министр.
На тот момент проблема Проливов представлялась Франции в несколько ином виде. 24 апреля (7 мая) Извольский писал Сазонову, что французское правительство и банкиры крайне обеспокоены положением Турции. Российский посол также информировал Сазонова о том, что Грей предложил сохранить султана в Константинополе посредством установления международного контроля над страной (с ограничением расходов и вооружений в Азиатской Турции), ибо предвидимая уже «ликвидация этого государства может (в отличие от ликвидации Европейской Турции) привести к столкновениям, не поддающимся учету»[598]. Однако Грей не сказал ни слова о том, как этот контроль может отразиться на режиме Проливов и на будущей судьбе Константинополя. В письме Бенкендорфу от 1 (14) мая Сазонов назвал программу Грея очень соблазнительной, поскольку дело идет об ограничении военных расходов Турции, но поставил обойденный Извольским вопрос: «Если турецкие вооружения будут ограничены, — где гарантия, что Константинополь и Проливы будут действительным образом защищены?» Согласно новому территориальному разделу, граница между Турцией и Болгарией будет весьма длинной, поэтому Османской империи придется приложить величайшие усилия, чтобы быть в состоянии защитить столицу.
«Когда мы ставим этот вопрос, — продолжает не без юмора Сазонов, — это, конечно, повергнет в изумление тех, кто подозревает Россию в завоевательных планах. Мы, конечно, не хотим предупреждать будущее, но не можем не заметить, что, если оборона Константинополя и Проливов в решающий момент не будет достаточно обеспечена, это обстоятельство явится лишь опасным искушением для болгар»[599]. Далее Сазонов углубился в противоречивые рассуждения: «Мы не станем мешать Турции принимать меры, необходимые для того, чтобы отразить нападение на Константинополь и Проливы, но, с другой стороны, мы не должны опасаться слишком значительного усиления Турции после того, как только что она понесла беспримерное поражение. Итак, как вопрос о Проливах влечет за собою целый ряд других проблем, разрешение которых требует планомерной подготовки, то было бы опасно и преждевременно теперь же, до того как вся эта программа разработана, говорить об уменьшении оборонительных средств слабой самой по себе Турции»[600].
Затем Сазонов перешел к критике британского проекта по существу: «Если цель международного контроля будет достигнута, то есть финансы Турции придут в порядок, то ничто не помешает ей усилиться и в военном отношении; если же этого не случится, то международный контроль приведет к гегемонии какой-либо одной державы и, во всяком случае, к борьбе между конкурирующими державами»[601]. У министра иностранных дел появляется невольное опасение, что «учреждением европейского контроля свобода действий России в отношении Турции будет слишком ограничена. События складываются таким образом, что мы, не увлекаясь несбыточными утопиями, можем считаться с возможностью установить с Турцией лучшие отношения, чем это было до сих пор».
Сазонов сделал вывод, что турки придут к осознанию того, что наилучшим средством против Болгарии является использование ими того влияния, которым Россия располагает в Софии. Турция должна отдавать себе отчет в том, что Константинополь и Проливы находятся под сильной угрозой в будущем. Эта опасность в глазах турок будет перевешивать их традиционное недоверие к России; наш, до известной степени, общий интерес — предотвратить переход Проливов во владение другой державы — сблизит нас с Турцией. За Болгарию Сазонов спокоен. «Последняя знает очень хорошо, что Проливы принадлежат к неоспоримой сфере интересов России и что в этом направлении с нашей стороны не может быть никаких колебаний и уступок»[602]. Эту точку зрения Сазонова решительно поддержал посол России в Константинополе Гире, телеграфировавший министру 10 (23) мая, «что хотя лично он уверен в близком и окончательном крушении Турции, но сами турки отнюдь не расположены подчиниться кондоминиуму европейских держав и найдут опору в некоторых из них (в Германии, конечно)», а с русской точки зрения «введение международного элемента в наши до сих пор прямые отношения с Турцией может только затруднить и отдалить осуществление нашего исторического стремления овладеть Проливами»[603]. Османская империя не является крупным рынком сбыта для российской торговли, поэтому наиболее выгодным для России было бы, если бы в Турции в достаточной степени восстановился порядок для обеспечения личной и имущественной безопасности жителей, без различия религии и национальности.
Подобно тому, как Англия добивалась в прежние годы усиления оборонительных средств Константинополя и Проливов против России, так теперь русское правительство было озабочено способностью Турции противостоять нападению болгар. Сазонов опасался «преждевременной» постановки вопроса о Проливах, но за будущее он был спокоен: чрезмерного усиления Турции он не боялся. По его мнению, времени было достаточно, чтобы планомерно подготовить разрешение проблем, связанных с вопросом о Проливах, но надо только позаботиться, чтобы «больной человек» протянул до нужного момента, чтобы он был даже в состоянии защищаться против случайных претендентов на его имущество в ожидании, когда оно будет взято у него «законным наследником»[604].
Сазонов не отвергал как утопическую саму возможность сближения Турции с царской Россией на почве «совместной» защиты Проливов. Он твердо верил в нее и собирался сделать целью своей политики. «Очевидно, в течение подготовительного периода, нужного для разработки известной программы, наилучшая комбинация — это русофильская ориентация турецкого правительства»[605]. Однако в действительности в тот момент невозможно было разработать программу, которая склонила бы Османскую империю на сторону России.
Пока российский министр предавался умозрительным размышлениям, в Лондоне посчитали, что настало время заключить мир на Балканах. Как заметил помощник статс-секретаря Министерства иностранных дел Эйр Кроу, «все положение Англии в мире зиждется в значительной степени на уверенности, что по меньшей мере в вопросах, не затрагивающих ее собственные жизненные интересы, она решает вопрос строго по существу, в соответствии с общепринятыми нормами добра и зла»[606].
13 (26) мая 1913 г. Грей пригласил в свою резиденцию поочередно все делегации воюющих стран и заявил им в категорической форме, что великие державы вновь настаивают на подписании мирного договора в таком виде, в каком он существует. Согласно ему Турция теряла все свои европейские владения, за исключением Константинополя и небольшой территории к западу от него до линии Энес-Мидье. Османская империя также уступала союзникам остров Крит и отказывалась от прав на владение другими островами Эгейского моря. Вопросы о границах и внутреннем устройстве Албании и об участи Эгейских островов передавались на рассмотрение великих держав.
Британский министр напомнил всем делегатам, что английское правительство, предоставляя Лондон для мирных переговоров, желало им счастливого прибытия в британскую столицу и успешной работы. Поэтому делегаты воюющих сторон не должны злоупотреблять гостеприимством, а подписать мирный договор или покинуть Лондон. Подписание договора состоялось в Сент-Джеймсском дворце, где и проходила конференция.
17 (30) мая к 11 часам все прибыли во дворец. Грей прочитал на французском языке речь, после чего делегаты в алфавитном порядке подходили к столу и подписывали заготовленный в Форин оффис текст[607]. Так завершилась Первая Балканская война.
В Лондонском договоре не говорилось о том, как союзникам следовало разделить плоды своих побед. Территориальная проблема не была окончательно решена в сербско-болгарском и болгаро-греческом договорах. Как писал «Современник»: «Именно завоевание Фракии с Адрианополем, давшее Болгарии гораздо больше, чем она рассчитывала в начале войны, усилило аппетиты Сербии и Греции и дало им формальное основание предъявить к болгарам требование, далеко выходившее за пределы их собственных первоначальных планов и договоров»[608].
