Лев Прозоров - Мифы о Древней Руси. Историческое расследование
Однако вскоре Русь окончательно поставила Орду на место на Угре, и церковники – тут же, «и мужниных еще сапог не износивши» – кинулись примазываться к победе над завоевателями. Так посмертно «постригли» в троицкие монахи полуязычников из дремучих брянских лесов, братьев-бояр Ослябю и Пересвета.
Исторический же Александр Пересвет никогда не был монахом, обитель Сергия разве что мимо проезжал. Я знаю, что эта статья мало что изменит – как были, так и останутся бесчисленные картинки с Пересветом, вопреки всякому здравому смыслу, скачущему на врага в долгополой сутане, как звучали, так и будут звучать экстатические завывания штильмарков и уткиных про «подвиг схимника Пересвета, благословленного на бой святым Сергием». Что ж, вольному – воля, вольному – правда, а «спасенным» – их рай, их краденые герои и ворованные подвиги. Каждому свое. Я писал не для них…
СЛАВА ПРАВДЕ!
СЛАВА РУССКИМ ВОИТЕЛЯМ, ПЕРЕСВЕТУ ХОРОБРОМУ И БРАТУ ЕГО ОСЛЯБЕ – ГЕРОЯМ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ!
ПОЗОР ЛЖЕЦАМ – НАСЛЕДНИКАМ ПРЕДАТЕЛЕЙ И ВОРОВ!
P.S. Внезапно наткнулся на весьма вдохновляющую поддержку некоторых мыслей, изложенных в этой статье. Причем с совершенно для меня неожиданной стороны.
Егора Станиславовича Холмогорова представлять не надо, я полагаю. Его безусловная преданность православию также ни в каких дополнительных комментариях не нуждается.
Поэтому особенно отрадно, и, не скрою, удивительно, было прочесть у этого видного публициста такое:
«Мы воспитаны на картине Куликовской битвы, сформированной гениальным эпическим памятником, созданным через столетие после сражения – «Сказанием о Мамаевом побоище». Именно в нем мы впервые находим самые памятные детали сражения. Но писать о Куликовской битве по «Сказанию» – это почти то же самое, что писать историю Ронсевальской битвы, где восставшие баски разбили маркграфа Хруоланда, по «Песни о Роланде».
(…)
Здесь-то в гуще битвы и сражается отважный брянский боярин Пересвет-чернец. Был ли он монахом именно Сергиевой обители, стал ли чернецом до сражения или умирая от ран после, – нам неизвестно. Но он совершил великие подвиги, сделавшие его одним из центральных героев «Задонщины». Поэма приписывает ему восклицание обращенное к князю: «Лутчи бы нам потятым быть, нежели полоненым быти от поганых татаръ!» Судя по тому, что в «Задонщине» говорится о «суженом месте», куда приводят Пересвета (то есть месте «суда Божия»), Пересеет мог и в самом деле сразиться в поединке, но не в начале сражения. И не погиб, хотя был тяжело изранен, после него, продолжая участвовать в битве»[253].
То есть православные авторы публично отказывают в исторической достоверности «Сказанию о мамаевом побоище» как в целом, так и в отношении данных о монашестве Пересвета с братом на момент сражения.
Тут, кстати, можно заметить, что и благословение, полученное-де Дмитрием на битву с Мамаем у Сергия Радонежского, тоже впервые появляется в этом позднем – и уже откровенно признаваемом фантастичным даже православными публицистами – источнике.
Нимало не льщу себе надеждою, что это моя заслуга – ведь это только иеромонах Гумеров и его читатели наивно полагают, что в достоверности «СоМП» сомневаются-де одни злодеи-неоязычники. Егор Станиславович, полагаю, в курсе и исследований историка и археолога А.Л. Никитина на эту тему – я в своё время лишь популяризировал изыскания покойного исследователя – и работ более ранних авторов. Впрочем, господин Холмогоров так и говорит: «Он мог бы поставить под сомнение визит к преподобному Сергию, поединок Пересвета с «Челубеем», (…) – и при этом привести ссылки на десятки современных работ серьезных исследователей, которые доказывают сомнительность всех этих привычных нам деталей битвы»[254]
Вопрос тут не в моём честолюбии.
Вопрос в том, что историческая правда понемногу выходит на поверхность. И это не может не радовать.
Почему Дмитрий бился не под знаменем
Одной из загадок Куликовской битвы является более чем странная история с обменой доспехами и конями князя Дмитрия и боярина Михаила Бренка. Как мы помним, Дмитрий снял княжеские доспехи и, отдав их вкупе с конем Михаилу Бренку, оставил его под знаменем, сам уехал в передовой полк на чужом коне и в простых доспехах.
Что бы сие значило? Можно, конечно, допустить, что это очередное сочинительство безвестного автора «Сказания о Мамаевом побоище»[255], благо с фантазией у него было все в порядке – и который год как мертвый Ольгерд литовское войско на Москву ведет, и татарин-мусульманин Мамай к Перуну и Хорсу (а за одним к «Реклею»-гераклу и «Бохмиту»-Магомету) взывает.
Однако, вообще говоря, в его выдумках обычно прослеживается некая логика или хотя бы следование шаблону. Мамай поганый, значит, язычник, значит, должен к идолам взывать. Вон, у французов в «Песни о Роланде» мавры из Кордовского эмирата Аполлона и Юпитера славят. С Литвой Москва враждует за русские земли, значит, изобразим, как подлые литвины хотели нашим в спину ударить (а когда умер Ольгерд, во времена написания «Сказания, более чем сто лет спустя после Куликовской победы, уже мало кто помнил). Почитаемого в только что подмятой Моской Рязани князя Олега Ивановича сделаем из ведущего свою политику государя предателем. Александр Пересвет, боярин брянский, уже однозначно превращается в монаха и становится участником эпического поединка с печенегом (!!!). И так далее.
Но какой смысл в истории с переодеванием, чего ради было ее выдумывать? Аналогов тоже не припоминаю. И простой небрежностью, вроде именования «князя» (темника) Мамая «царем» (ханом), чего современные битве русские источники себе не позволяли, тут тоже дело не решается.
Позднее изобрели дивное объяснение: оказывается, Дмитрий сделал это, чтоб войско не смущалось, если флаг упадет и сражающиеся под ним погибнут – мол, зато князь, может, и жив. У меня просто слов нет для определения гениальности такого объяснения. Нет слов и для описания того «воодушевляющего» эффекта, что окажет на войско факт бесследного растворения князя неизвестно где. Ну, или еще немногим лучше – факт нахождения его в первых рядах, среди, фактически, смертников.
На мой взгляд, многое объясняет малоосвещаемый официальной историографией факт: на момент битвы князь пребывал отлученным от церкви митрополитов Киприаном. Что самое интересное, мы знаем об этом из письма Киприана к Сергию – тому самом Сергию Радонежскому, что многими десятилетиями после сражения внезапно объявится на страницах его описаний «благословляющим» анафемствованного князя, (на случай, если кто станет твердить, что «Киприан не анафемствовал Дмитрия, а только отлучил» – вот мнение человека, в вопросе безусловно компетентного: «На богословском языке отлучение от Церкви есть анафема. И, соответственно, верно обратное определение: анафема есть не что иное как отлучение от Церкви»[256]).
Итак, анафема Киприана[257]:
«Но раз меня и мое святительство подвергли такому бесчестию, – силою благодати, данной мне от пресвятой и живоначалыюй троицы, по правилам святых отцов и божественных апостолов, те, кто причастен моему задержанию, заточению, бесчестию и поруганию, и те, кто на то совет давали, да будут отлучены и неблагословенны мною, Киприаном, митрополитом всея Руси, и прокляты, по правилам святых отцов».
На самом деле, как мы знаем из третьего письма Киприана Сергию, Сергий его анафему поддержал, и, по всей видимости, распространил – а об этом можно судить по количеству списков, в котором дошло до нас содержащее отлучение письмо Киприана.
Летом 1380 года Киприан находился в Константинополе, куда поехал жаловаться на Дмитрия. Снять оттуда отлучение он не смог бы даже при желании – не было еще ни телеграфа, ни радио, ни сотовой связи. Покинув Москву летом 1378 года, он прибыл в Константинополь весною 1379-го – вряд ли обратно он мог добраться быстрей.
Хуже того, кандидат в митрополиты, выдвигавшийся самим Дмитрием, Михаил-Митяй, русский, а не грек или болгарин, выходец из белого духовенства, стоявший, в отличие от Киприана, епископа суздальского Дионисия и Сергия Радонежского, за независимость русской церкви от Константинополя, приплыв в Константинополь летом 1379 года, почти тут же умер.
О смерти, ожидавшей Митяя в Константинополе, перед его отъездом откровенно говорил тот же Сергий.
Итак, посмотрим теперь на начало Куликовской битвы с этой позиции.
Великий князь отлучен от церкви, его ставленник умер – что многими могло восприниматься как доказательство неугодности Митяя – и его покровителя! – Христу. Сам Дмитрий Иоаннович не мог не чувствовать себя более чем неуютно.
Но Мамай и его орда не собирались считаться с этим. Орда шла на Русь. Орду надо было остановить – но как, если во главе войска стоит отлученный, неугодный богу князь-анафема?!
