Самые громкие мистификации от Рамзеса до Трампа - Келер Петер

Журналисты, в основном прикормленные буржуазией, мыслили националистически, происходящее вскружило им головы. Даже инакомыслящих могло увлечь всеобщее воодушевление. Все дело в выборочности восприятия. Сам радикал-демократ и пацифист Курт Тухольский, сын банковского работника, заблуждался, принимая за правду общее «опьянение войной», и вспоминал в очерке, написанном в 1925 году для французского военного альбома, лишь о том, как «по обе стороны границы кидали вверх фуражки и, разевая пасти, славили генералов».

Не только Тухольский, но и многие другие художники и писатели, тоже в основном выходцы из буржуазного класса, участвовали в духовной мобилизации. В 1914 году Томас Манн написал в своем эссе «Мысли о войне»: «Война! Мы ощущали очищение, освобождение и небывалую надежду». Однако среди низших слоев общества распространялись страх и беспокойство. Простые люди понимали, что станут пушечным мясом. Кроме того, семьи, страдавшие от нищеты и в условиях мира, едва знали, как свести концы с концами в военное время.

Благодаря тому что оппозиция потерпела неудачу с СДПГ и 4 августа 1914 года та одобрила военные кредиты в рейхстаге, могло создаться впечатление сплоченности всего немецкого народа. Тем не менее неверно было бы говорить о военном воодушевлении, затронувшем все классы и слои населения. Даже фракция рейхстага СДПГ совершила роковую ошибку не из энтузиазма, а потому, что попалась на специально разработанную пропаганду, заверяющую, что в противном случае беззащитная Германия станет жертвой реакционной царской империи, жаждущей войны.

Сплошь ложь и обман. А воодушевление, с которым некоторые уходили на войну, вскоре сменилось разочарованием. «Выдержка покинула даже меня, — сделал запись студент Андреас Вилмер вечером 1 августа 1914 года. — Как и все мои однокурсники, я вызвался немедленно». Возможно, вскоре он пожалел об этом. Один из этих юных добровольцев написал своей матери из Фландрии осенью 1914 года: «Сейчас я сижу здесь, потрясенный ужасом».

Легенда об ударе в спину

Ноябрь 1918 года. Непобедимая на поле боя немецкая армия вероломно заколота предателями на родине! Германия потерпела поражение в Первой мировой войне не из-за безнадежности военного положения, а из-за революции, ударившей солдатам в спину. Такова легенда, распространенная в Веймарской республике немецкой национальной партией. Вину возложили на социал-демократов, коммунистов и евреев.

Юрист и политик Эрнст Мюллер-Майнинген, чьи изначально либеральные взгляды на мировую войну обернулись националистическими, воспользовался этой идеей за несколько дней до свержения монархии. Он отмечал революционные волнения в народе, измученном войной, и 2 ноября 1918 года в мюнхенском пивном зале Левенбройкеллере призывал держаться: «Нам пришлось бы краснеть перед детьми и внуками, если б мы предали фронт и нанесли ему удар в спину».

Эти слова зазвучали вновь 17 декабря 1918 года. Газета «Нойе Цюрихер Цайтунг» сослалась на английскую газету «Дейли Ньюс», следующим образом процитировавшую генерал-майора армии Великобритании Фредерика Мориса: «Что касается германской армии, то общее мнение можно выразить в следующих словах: удар в спину ей нанесло гражданское население». Генерал опроверг цитату, но она распространилась. В тот же день ее подхватила «Дойче Тагесцайтунг», и то, что автором высказывания был неприятель, сделало его особенно правдоподобным.

Таким образом, слова про «армию, заколотую в спину» разошлись по миру, и верховное командование в лице генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга и генерал-квартирмейстера Эриха Людендорфа подхватило их, стремясь прикрыть этой легендой собственные ошибки. Людендорф высказался в своих военных воспоминаниях, опубликованных в 1919 году, Гинденбург — 18 ноября 1919 года перед комиссией рейхстага, занимавшейся поиском ответственных за развязывание войны в 1914 году и за поражение в 1918-м. В своих мемуарах Aus meinem Leben («Из моей жизни»), опубликованных в 1920 году, Гинденбург обогатил метафору об ударе кинжалом, обратившись к предательскому убийству героя эпической поэмы Зигфрида: «Подобно Зигфриду, павшему от вероломного копья озлобившегося Хагена, пал наш изнуренный фронт. Напрасно армия пыталась почерпнуть новую жизнь в иссякшем источнике сил Родины».

На самом деле причиной поражения стала не революция, а обстановка на фронте, оборот, который приняла война после того, как население четыре года подпитывали пропагандой победы, а побежденная Россия всего полгода назад вышла из войны по Брестскому мирному договору, заключенному 3 марта 1918 года.

Тем не менее еще в 1916 году высшее военное руководство признало, что победа невозможна, и одобрило предложение правительства рейха о мирных переговорах. В 1917 году на Западном фронте Германия окончательно ушла в глухую оборону. С момента вступления США в войну ситуация постоянно ухудшалась и резко обострилась летом 1918 года, когда последняя попытка немецкого наступления провалилась и противник прорвался в нескольких местах. В августе высшее военное руководство признало положение на фронте безнадежным и 29 сентября 1918 года призвало правительство Германии незамедлительно приступить к мирным переговорам. Немецкая армия широким фронтом отступала, дисциплина среди солдат упала и поддерживалась изо дня в день все меньше, союзные государства одно за другим заключали перемирие.

На публике высшее военное руководство все еще заливало про «победный мир», который стремилось форсировать. За кулисами обсуждалось немедленное заключение мирного договора. Он был подписан 11 ноября 1918 года. Гинденбург и Людендорф умело держались и попрекали буржуазных политиков. Маттиаса Эрцбергера, члена партии католического Центра, возглавлявшего немецкую делегацию, три года спустя убили националисты.

Легенда об ударе в спину опровергнута парламентскими расследованиями и судом еще в 1920-х годах — в частности, в ходе так называемого мюнхенского процесса об ударе в спину, имевшего место в октябре-ноябре 1925 года. Правые партии, несмотря на это, цеплялись за нее, поскольку она вредила провозглашенной социал-демократами республике.

Уже обезоруженная версия о «непобедимых в поле войсках» прижилась и в либеральном социал-демократическом лагере. «Непобежденная и неповерженная» немецкая армия — так назвал обер-бургомистр Кёльна Конрад Аденауэр возвращавшиеся домой войска, и президент Германии Фридрих Эберт считал, что нация тоже заслужила подобные слова утешения.

Таким образом, они, сами того не подозревая, подкидывали дрова в огонь, разведенный политиками-патриотами и их избирателями. «Ноябрьские предатели» опорочены, в то время как генералов никто не привлек к ответственности. Курт Тухольский в 1922 году написал эссе Revolution beim preubischen Kommib («Революция в прусскую кампанию»), где вспоминал последние дни войны: «Я ни от кого — ни от солдат, ни от офицеров — не слышал ничего о том, что наша Родина нас предала. <…> Про это заговорили позднее, когда Людендорф в счастливом изумлении осознал, что все еще на коне».

Письмо Зиновьева

В 1933 году Курт Тухольский язвительно заметил, что «можно спокойно» голосовать за СДПГ. Его сатира Ein älterer, aber leicht besoffener Herr («Пожилой, но слегка поддатый господин») заканчивалась следующим выводом: «Вы стремитесь к революции, но всем совершенно ясно: с этой партией ее не будет».

СДПГ тогда считалась марксистской партией, но ее политика была буржуазной. Подобно своей британской сестре, партии лейбористов, СДПГ была радикальной только на словах. Тем не менее власть имущие пришли в ужас, когда в январе 1924 года лейбористы в коалиции с маленькой либеральной партией вошли в правительство, а шотландец Рамсей Макдональд стал премьер-министром Великобритании. Строить социализм он не собирался. Все, что Макдональд смог сделать во внутренней политике, — это отменить налог на чай и кофе.

Макдональд, занимавший также пост министра иностранных дел, во внешней политике оказался более честолюбив. Он дипломатически признал Советский Союз, приняв тем самым события 1917 года, и начал переговоры относительно британско-советских кредитных соглашений.