Вольдемар Балязин - Русско-прусские хроники
А Флегонт Васильевич, гадко улыбнувшись, добавил почти шепотом:
- Что там хвост, отче Андрей, за такие, как у него, дела - головы лишиться можно.
Сбитый с толку, Николка беспомощно озирался, перебегая глазами с одного лица на другое.
Молчавший дотоле Тихон пояснил спокойно, негромко, почти ласково:
- Ты о Шлянце-немце расскажи, Николай.
- Ох ты, Господи! - изумился Никола.- Да какая же тут тайна, господа хорошие!
- Вот мы и послушаем, какова она, твоя со Шлянцем тайна,- пробурчал Флегонт Васильевич.
- Да ничего потаенного и нет! - загорячился Николка.- Приехал Шляйниц в Боровск, а оттоле я его с Михайлой Львовичем в одном возке до Москвы довез. Вот вам и вся тайна.
- Вся, да не вся,- сухо отрезал Флегонт Васильевич. '
- Чего - не вся? - взъерошился Николка.
- А то, что всю его тайну тебе придется разузнать и о том нам, государевым слугам, довести доподлинно.- И Флегонт Васильевич так на Николку зыркнул, что пригрози ему дьяк дыбой или плахой, и то не испугался бы, а тут аж пот его с перепугу прошиб.
- А как я о том узнаю? - спросил он тихо.
- Про это мы тебе, Николай, сами скажем,- спокойно и уверенно произнес дьяк, указав на скамью: садись-де, разговор коротким не будет.
***
Через три дня Никола снова явился в избу к дьяку Флегонту. Тот встретил его как родного брата. Обняв за плечо, посадил на лавку рядом с собой. Проговорил задушевно:
- Ну, дружок, сказывай.
- После нашей с тобой беседы, Флегонт Васильевич, стал я разговорам Михаилы Львовича с немцем Христофором внимать с превеликим тщанием. А что я по-немецки немного разумею, того ни князь мой, ни Шляйниц не знают и при мне меж собою говорят по-ихнему без утайки.
Флегонт Васильевич одобрительно закивал головой: умник-де, Николай, так же и впредь поступай.
Николка, ободренный вниманием дьяка, продолжал с горячностью:
- И вчера слышал, как немец князю говорил: "Я-де не только от великого магистра немецких Божьих рыторей Фридрикуса ныне в Москве обретаюсь по большим делам, но и иные многие тайные дела иных государей должен свершить".
- А каких государей дела, того Шлянец не говорил?
- Называл еще некоего Георга и императора Максимилиана.
- Так,- проговорил Флегонт Васильевич задумчиво и постучал по краю стола пальцами. Затем, встав из-за стола, прошелся по избе вперед-назад. Сев на место, снова надолго задумался и спросил вдруг шепотом: - А Михаила Львович что немцу в ответ сказывал?
Николка замер: одно дело о пришлом немце говорить, другое - о князе Глинском. Подумав немного, как бы в растерянности, Николай ответил простодушно:
- А ничего, господине, Михаила Львович немцу не говорил.
- Значит, слушал князь и молчал?
- Слушал да молчал,- подтвердил Николка. Флегонт Васильевич улыбнулся лукаво:
- Тот добрый слуга, который господина своего не выдает.- И, подсев к Николке, снова обнял его за плечо.- Ты, Николай, уразумей главное. Твой князь, конечно, тебе хозяин, однако же надо всеми нами, и над князем твоим, и над иными многими князьями и боярами, один на всю Русь господин - великий князь Василий Иванович. И все мы - и я, и ты - прежде всего ему и государству его слуги, а/уж иным - потом.
Юноша чувствовал в словах государева дьяка какую-то новую, до сих пор неведомую ему правоту. Однако от старого отстать не мог: как это он, верный слуга, своего господина и благодетеля Михаила Львовича Глинского предаст, ради хотя бы и самого великого князя всея Руси?
Флегонт Васильевич, зорко следя за выражением глаз и лица парнишки, мысли его будто читал. Крепко сжав пальцы на плече, сказал особенно проникновенно:
- Врагов, Николай, вокруг нас - тьма. Татарские юрты на Волге и в Крыму теснят с юга и востока. Литва и Польша с немецкими рыторями из Ливонии прут с запада. Срейские немцы воюют супротив нас на севере-в Карелии. И каждый внутри Российского, государства ищет себе сообщника.
- А нешто есть такие? - спросил Николка с изумлением.
- Есть, Николай, есть,- ответил Флегонт Васильевич с печалью в голосе.
- Пьяницы и бездельные то, поди, люди?
- Если бы, Николай, только они, забот у меня, почитай, не было бы.
- Неужто начальные люди супротив государя могут такие злые дела замышлять?
- Пока ничего я тебе, Николай, не отвечу. Придет время - сам поймешь. А теперь иди. И ко всем, кто с Шлянцем говорит ли, приходит ли свидеться, товар ли какой приносит,- обо всех мне тотчас же доводи. Даже если это будет боярин какой или князь, хотя бы и сам Михаила Львович.
***
С этого дня Николка стал внимательно приглядываться и прислушиваться ко всему, что окружало его на подворье Глинского. И совсем скоро дом Михаила Львовича и близкое княжеское окружение предстали иными, чем казались прежде. Уже через неделю Николка поразился, что за годы службы, проведенные возле князя Глинского, он не замечал многого очевидного.
Он вспомнил свой приезд в Туров, условные слова, после которых его тотчас же повели к Глинскому. Вспомнил и многое иное...
В Малоярославце князь Михаил Львович жил так же, как и в Турове: обнес усадьбу высоким забором, ворота велел открывать не каждому. Поговаривали, что побаивается князь изменных литовских людей, лазутчиков и убийц, коих мог подослать Сигизмунд Казимирович.
Как и в Турове, в Малоярославце к князю приходило много странных людей: нищебродов, купцов, богомольцев. Привратная стража хорошо знала свое дело:
иного слепого нищего под руки вводила во двор, а неприглянувшегося купца гнала от ворот взашей. Для впущенных враз топили баню, потчевали на славу и поселяли в отдельной избе, коя и называлась "странноприимной". Со своими гостями всегда беседовал сам князь. Панкрат же только и ведал, кого к нему допустить, а кого отставить.
И на московском подворье у Глинского были такие же порядки: и стража, и высокий забор, и странноприимная изба. И как-то так повелось, что всяк во дворах и домах Глинского знал только свое дело и правил свою службу, а в иные дела не лез. И потому хоть и прослужил Николка возле Михаила Львовича более двух лет, порядки эти как бы вовсе его не касались; то дело панское, а его казацкое. Прикажут - сполняй. И лишь после разговора с Флегонтом Васильевичем призадумался Николка над многим, над чем прежде никогда не думал. Что за человек Михаил Львович? Чего он хочет? Ради чего живет?
Ведь так получалось, что и слуги его - хотели они этого или нет - жили для того, чтобы их господин мог все, что задумал, исполнять. Они князю во всех тех делах помогали верно и ревностно.
А во всем ли надо было помогать князю? Можно ли вообще исполнять дело, если не знаешь, для чего то дело делается, кому на пользу идет, а кому во вред? Да ведь слуга-то, казак ли, холоп ли, все едино - слуга. Ему велят он и делает.
Припомнил Николка, сколько раз посылал его князь с письмами и просто так, без бумаг, приказав запомнить то, что нужно передать тому или иному человеку. А сколько раз встречал он в условленных местах разных людей и привозил к князю? Сколько раз провожал из усадьбы вон?
И первое свое большое дело вспомнил Николка: как повел он отряд Шляйница под Гродно, как указал немцу хутор панны Ванды, как катилась по столу отрубленная голова пана Заберезинского...
"Кровью связал меня Шляйниц,- подумал Николка.- А там поди разбери, виноват или не виноват я во всем, что вместе с Михайлой Львовичем делал?"
И тогда понял Николка, что знал ли он, не знал ли, заодно с Глинским дела творя, незнаньем да неведаньем не отговориться ему от соучастничества, в глазах высших властей они сообщники. Хотя князь Глинский Михаил Львович всегда ведает, что творит, а он, Николка Иванов сын по прозвищу Волчонок, того не ведает - перед Вышним Судом разница меж ними невелика. Если князь переступил закон, то и Николка тот закон переступил вместе с князем, и, стало быть, оба они - преступники.
А кто скажет ему, что плохо, а что хорошо? Где правда, а где кривда? И подумал Николка: "Флегонт Васильевич".
И дальше допытывать самого себя не стал. Мог бы спросить: "А почему Флегонт Васильевич?" - да вот не стал: нутром чуял - у дьяка правда.
Вскоре Глинский приказал заложить золоченую карету. Понял Николка, едет князь к царю. В карету вместе с Глинским сел разодетый Шляйниц, на козлы бородатым идолом взгромоздился Панкрат.
Возвратились они из Кремля поздно. Вылезали из кареты навеселе. Смеющийся князь поддерживал под руку непривычного к кремлевским пирам немца.
Николка, всякую минуту державший ухо востро, тут же выскочил во двор, взбежал на крыльцо, бережливо обхватил немца за талию. Немец спьяна бормотал два каких-то незнакомых слова. Николка разобрал только, что слова немецкие, но смысла понять не мог - раньше слышать не довелось. На всякий случай, повторив их несколько раз, Николка крепко слова те запомнил. Князь же, смеясь, отвечал саксонцу:
- Конечно, Христофор, конечно.
Николка сопроводил немца до опочивальни и отправился восвояси, а утром, почитай чуть свет, отправился в Кремль.