Эрнест Лависс - Том 5. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть первая
Экономический вопрос; финансовый вопрос. Клерикалы были благодарны императору за этот шаг, но в глубине души испытывали чувство беспокойства и недоверия. Следует заметить, что в экономической области все их вожди были крайними протекционистами, а в пользу интересов, задетых торговым договором 1860 года, ничего не было сделано. Тщетно раздавались красноречивые протесты; личная воля императора была по прежнему законом; французские фабриканты сносили теперь эту диктатуру не без содрогания. Что же касается бесконтрольного хозяйничанья императора в области финансов, то все просвещенные и предусмотрительные элементы нации стали понимать, к какой пропасти оно рискует привести страну. Законодательный корпус обязан был вотировать бюджет по министерствам. Правительство имело возможность переводить Отпущенные ему суммы из одних статей в другие, и, что влажнее всего, император мог распоряжаться производством общественных работ и открывать чрезвычайные кредиты посредством простых декретов; неудивительно, что подобный режим скоро начал приносить горькие плоды.
За десять лет сумма государственных расходов возросла с полутора миллиардов до двух; в такой же пропорции увеличились и налоги. Непокрытые чрезвычайные расходы составляли почти три миллиарда, и правительству пришлось заключить крупные займы, которые легли тяжестью на грядущие поколения. Ежегодный дефицит составлял около 100 миллионов; к концу 1861 года текущий долг достигал почти миллиарда. Пришлось снова прибегнуть к займу; в деловом мире чувствовалась заминка и глухое недовольство, побудившее близкого к императору финансиста Фульда открыть Наполеону III глаза на всю серьезность положения. Фульд сделал это в конфиденциальном докладе, который был публично одобрен императором. В известном письме (14 ноября 1861 г.) Наполеон заявил, что он отказывается от своего права открывать кредиты в отсутствие палат и от системы вотирования бюджета по министерствам. Фульд был приглашен в министерство финансов; а 1 декабря того же года император постановил, чтобы ни один декрет, связанный с увеличением предусмотренных бюджетом расходов, не предлагался ему для подписи иначе как с представлением по этому поводу от министра финансов.
К несчастью, все эти распоряжения были превращены в сенатский указ (сенатус-консульт) 31 декабря 1861 года с такими оговорками, которые лишали их всякого серьёзного значения. Было постановлено, что отныне бюджет будет вотироваться не по целым министерствам, а по секциям, обнимающим каждая по нескольку статей и, следовательно, настолько широким секциям, что фактически администрация нисколько не стеснялась контролем парламента. Кроме того, правительство оставило за собой право переводить суммы из одной статьи в другую и даже из одной секции в другую, хотя бы этот перевод был связан с отпуском дополнительных кредитов; наконец, император всегда мог собственной властью сделать распоряжение о производстве обширных общественных работ. Таким образом, эта реформа имела чисто призрачный характер. В 1862 году сверхсметные кредиты достигли 300 миллионов, а дефицит и текущий-долг еще более возросли.
«Либеральный союз» и выборы 1863 года. Все недовольные империей элементы объединились и составили коалицию, чтобы на общих выборах 1863 года бороться совместными силами против империи. Вожди клерикальной оппозиции (Кольб-Бернар, Лемерсье, Келлер, Флавиньи, Жувенель и др.), лишенные милости быть официальными кандидатами, выступали теперь в роли друзей свободы и требовали установления парламентского режима. Протекционисты чистой воды, прекрасно чувствовавшие себя в прежнее время — при императорской диктатуре, находили ее теперь совершенно невыносимой. Конечно, это не были непримиримые противники империи, но многие из них шли в данный момент рука об руку с прежними руководителями либерально-католической партии, всеми силами стремившимися к ее низвержению.
Последние, со своей стороны, действовали солидарно с лидерами орлеанизма и легитимизма, которым надоела тактика бесплодного воздержания и которые решили перейти к активным действиям и присягнуть императору, чтобы проникнуть в Бурбонский дворец. Тьер, более подвижной и честолюбивый, чем когда бы то ни было, снова вмешался в избирательную свалку; озабоченный, в сущности, не столько восстановлением Орлеанской династии, сколько стремлением к достижению власти; сгорая желанием угодить католическому большинству страны; напуганный притом в своем патриотизме быстрым ростом итальянского объединительного движения, которое явилось прелюдией германского объединения; проникнутый, наконец, глубокой антипатией к политике свободной торговли Наполеона III, — он поставил во главе своей программы сохранение светской власти папы и возвращение к системе протекционизма.
Что касается демократов всех оттенков, которые одобрительно относились к итальянской революции и к политике торговых договоров, то, так как они прежде всего стремились разрушить империю или принудить ее принять их условия, они находили уместным действовать заодно со старыми партиями против общего врага. Таким образом составился Либеральный союз, с помощью которого республиканцы помогли Тьеру быть выбранным в Париже, Берье — в Марселе и Ланжюинэ — в Нанте, тогда как монархисты или клерикалы оказали поддержку кандидатурам Жюля Фавра, Жюля Симона, Мари, Глэ-Бизуэна, Геру и Гавена.
Общие выборы 31 мая и 1 июня 1863 года ознаменовались значительным успехом оппозиции и сильно подняли ее дух. Правда, они дали империи еще огромное большинство, но большинство менее покорное, менее доверчивое, менее преданное, чем в-первые годы. С другой стороны, вместо группы пяти, теперь перед правительством стояла решительная группа 35 оппозиционных депутатов (в том числе 17 республиканцев); почти все они были люди талантливые и популярные, которые скоро должны были привлечь на свою сторону новых приверженцев, При этом все прекрасно знали, что оппозиция провела бы гораздо больше своих кандидатов, если бы правительство посредством ловкого перекраивания избирательных округов не постаралось заранее нейтрализовать вотум враждебных ему городов голосами пока еще преданных ему деревень. Париж, который в 1857 году выбрал пять официальных кандидатов (из десяти), на этот раз не выбрал ни одного. В общем число голосов, поданных во всей стране за нежелательных администрации кандидатов, достигло двух миллионов. И это при условии, что печать была скована, что права собраний не существовало, что правительство фактически еще пользовалось неограниченной властью.
Эти выборы были для Наполеона III грозным предостережением. Но он, по видимому, не понял его и ограничился следующими мерами: отнял портфель у бестактного министра внутренних дел Персиньи, излишнее усердие которого немало содействовало относительному успеху оппозиции; вручил портфель народного просвещения антиклерикалу Дюрюи, что должно было понравиться демократам, но глубоко возмутить ультрамонтаиов, и, наконец, отменил должности министров без портфелей. Отныне от имени правительства перед палатами должен был выступать в качестве главного оратора государственный министр.
Только наивные люди могли думать, что эта последняя мера была со стороны Наполеона III уступкой сторонникам ответственности министров. На самом деле император просто создал таким образом должность премьер-министра с целью придать отношениям между правительством и палатами более согласованный, тесный и авторитарный характер. Он определенно предполагал, что, согласно букве и духу конституции 1852 года, министр, которому придется говорить от его имени, будет находиться в полной от него зависимости. На деле так и случилось. Новый государственный министр Бильо, останься он в живых, не играл бы в Вурбонском дворце иной роли, чем та, которую он играл там с 1860 года, — роли безответственного адвоката императора. Однако он скоро умер (октябрь 1863 г.). Преемник его, Руэр, соучастник декабрьского государственного переворота, принял эту должность, подобно Бильо, с единственной целью всегда хвалить политику императора, хотя бы для этого ему приходилось самому себе противоречить и самого себя опровергать изо дня в день, подобно этой самой политике.
Образование «третьей партии». В 1864 году оппозиция энергично возобновила в Вурбонском дворце свою кампанию против цезаризма и его политики. Ораторы демократической левой заговорили громче и решительнее прежнего; они знали, что на их стороне стоит подавляющее большинство городского населения, и для него-то они главным образом и говорили, так как еще не надеялись привлечь на свою сторону большинство Законодательного корпуса. Но могучие союзники, доставленные им старыми монархическими партиями, начали уже морально разлагать большинство, которое, не видя в этих ораторах оппозиции носителей революционного духа, охотно поддавалось обаянию их красноречия. Когда такие люди, как Верье или Тьер, не склонные снисходительно относиться к демагогии, начинали доказывать, что финансы Франции расстроены, национальные интересы скомпрометированы, армия дезорганизована, престиж и авторитет Франции во внешних делах подорваны, — и все это вследствие отсутствия необходимых свобод, которых бывший министр Луи-Филиппа требовал с умеренностью, но в то же время с энергией и убеждением, — то народные представители, до сих пор желавшие быть глухими, не только внимательно слушали ораторов, но, не сознаваясь в том, склонны были согласиться с ними. Многие в душе уже произносили формулу покаяния теа culpa (моя вина) и раскаивались в своем прежнем поведении. Среди них почти не было таких, которые в 1864 году в глубине души не оплакивали бы безумия мексиканской авантюры, но это не мешало им оправдывать ее своим голосованием.
