Френсис Кроуфорд - Две любви
- Мужчина имеет право выбирать,- ответила она, когда наконец Беатриса замолчала.
- Да, но предлагаемый ему выбор,- возразила молодая девушка,- очень жесток.
- Как? - спросила королева.
- Посмотрите на меня и на себя,- сказала Беатриса,- разве мужчина будет раздумывать два раза, прежде чем выбрать вас и однако...
Слабая улыбка осветила ее страдальческое выражение.
- В Константинополе... в саду...
Она остановилась на мгновение, счастливая от воспоминания, что он тогда защищал ее. Королева молчала и слегка покраснела, думая о своих жестоких словах, произнесенных в тот день. Она могла бы сделать худшие дела и менее стыдиться.
Но Беатриса продолжала, повернув свои страдальческие глаза на Элеонору.
- К тому же ваша любовь преступна, а моя нет.
Внезапно у королевы появилось мрачное выражение. Теперь они перешли на совершенно другую почву.
- Оставьте священников говорить об этом со священниками,- сказала она отрывистым тоном.
- Это скоро будет разговором других лиц, а не священников,- возразила Беатриса.
- Будет ли вам от этого лучше? - сказала Элеонора.- Не вы ли мне говорили, что ваш отец женился на матери Жильберта? Разве не существует запрещения, благодаря степени вашего родства? Вы так же, как и я, не можете выйти замуж за Жильберта Варда. Где же разница?
- Вы это знаете лучше меня,- сказала девушка отворачиваясь.- Вы знаете так же, как и я, что церковь может миновать это простое, легальное правило, предназначенное воспрепятствовать браку, который заключается только из материального интереса. Я не такая невежда, какой вы меня считаете, и вы хорошо знаете, какова ваша любовь в Жильберту Варду пред Богом и людьми!
Кровь поднялась к ее бледным щекам, пока она говорила, и на мгновение водворилось молчание, но вскоре королева снова стала махать веером и машинально положила руку на одеяло. Есть поступки, которые женщина, действительно женщина, почти бессознательно сделает для своих худших врагов, а Элеонора была далека от ненависти к Беатрисе. Энергичная, привыкшая с детства непринужденно действовать, разочарованная в браке, она считала себя существом выше земных и небесных законов, не обязанным никому давать отчет в своих действиях. Женщина сердцем, страстью, она была совершенный мужчина по складу своего ума. Если исключить вопрос о Жильберте, она любила Беатрису, однако в том положении, в каком находился этот вопрос, она смотрела на молодую девушку, как на препятствие. В то же время ей было жаль Беатрису, так как она не верила в любовь Жильберта. Беатриса же, которую она сожалела и почти любила, была настолько ее соперницей, насколько могла быть самая красивая женщина в Европе.
Беатриса сделала жест, как будто она не хотела, чтобы ее обмахивала рука ее противницы, но королева не обратила на это никакого внимания. Молчание долго длилось, и она первая тихо заговорила с задумчивым видом:
- Вы имеете право говорить, что хотите,- начала она,- так как я здесь только женщина рядом с другой женщиной, и вы меня поймали на слове. Любовь равноправие. Вы порицаете меня, а я вас не порицаю, хотя против вашей любви и выставила на вид правила церкви. Вы правы во всем, что говорите, а я виновна. Я охотно в этом соглашусь с вами; я также соглашаюсь, что, если бы вопрос шел о правосудии, то я должна была бы на коленях молить об искуплении вместо того, чтобы защищаться против вас. Но неужели вы думаете, что наши дурные поступки будут взвешены сравнительно с недосягаемым совершенством жизни святых и мучеников, а не с торжествующим искушением, которое составляет лучшее украшение греха? Бог справедлив, а справедливость произносит законный приговор; у нее нет неизменного правила. Один греческий ученый в Константинополе рассказывал мне на днях историю некоего Прокруста, страшного разбойника больших дорог. У него была кровать, которую он предлагал своим пленным, и если человек был слишком длинный, то он отрубал ему ноги, но ели они были коротки, то он ожидал, пока они вырастут. Если Бог должен судить меня, как он судит вас, согласно рамке добродетели, установленной для всех, и без снисхождения для вашей нравственной величины, то Бог не будет Бог, но Прокруст, вор душ и убийца.
- Вы богохульствуете,- сказала тихим голосом Беатриса.
- Нет, я говорю справедливо,- ответила Элеонора.- Вы и я, мы любим одного человека. По-вашему любовь есть добродетель; по-моему - грех. Вы меня порицаете справедливо, но вы порицаете меня слишком. Вы говорите, что я прекрасна, могущественна, королева Франции - это правда, но вы не спрашиваете меня, счастлива ли я, зная хорошо, что я несчастлива.
- А чтобы дополнить ваше счастье, вы воруете у меня все, что я имею, когда у вас излишек того, чего у меня нет! Так это ваша справедливость?
- Нет,- ответила Элеонора почти печально.- Это не справедливость. Это мое извинение против Бога и людей, которые, вы говорите, меня осудили.
Молодая девушка воодушевилась, и хотя для нее это было острой болью, она пошевелилась, приподнялась на локте и посмотрела на Элеонору пристально.
- Вы спорите и извиняетесь,- сказала она смело.- Я не требую этого, но только не берите, не отнимайте у меня единственного счастья, которое я имею в жизни. Вы говорите, что мы беседуем, как женщина с женщиной. Какое право имеете вы на человека, которого я люблю? Нет, не отвечайте мне другой диссертацией о душе. Как женщина женщине, скажите мне, какое право имеете вы?
- Если он меня любит, разве это не право? - сказала королева.
- Если он вас любит? - возразила Беатриса.- О, нет, он вас еще не любит!
- Он меня спас вчера, а не вас,- ответила жестоко королева, вспомнив о глазах Жильберта.- Рискует ли человек с отчаяния жизнью, как он это сделал вчера, ради женщины, которую любит, или ради другой, когда обе находятся в одинаковой опасности?
- Он не вас спасал, а королеву. Справедливо честному человеку сначала спасти своего государя. Я его не порицала бы за это, если бы оказались еще более раненой.
- Я не его государыня, а он не мой вассал,- отвечала холодно королева.Он англичанин.
- Это - игра слов,- отвечала Беатриса, как будто она говорила с женщиной одинакового происхождения.
- Берегитесь!
Они смотрели друг другу в лицо, и надменная гордость королевы заговорила в Элеоноре. Несмотря на свою болезнь и на то, что пред ней стояла королева Франции, Беатриса сказала:
- Вы ему не государыня, а тем более мне. И будь вы десять раз моей королевой, с этого часа не может быть борьбы между мною и вами за первенство, а если может быть, то вы ведете двойную игру. Должны ли вы быть для меня женщиной один момент и государыней - другой? Чем решаетесь вы быть?
- Женщиной, и ничем другим. И как женщина, я говорю вам, что хочу иметь для себя Жильберта Варда, телом и душой.
Внезапно глаза молодой девушки загорелись. Говорили, что в венах ее матери текло немного крови Вильгельма Завоевателя, и клятва последнего сошла с ее губ, когда она ответила.
- Великолепием неба клянусь, что он не будет ваш!
- Так между нами поединок,- сказала королева, обернувшись, чтобы уйти.
- На смерть,- ответила молодая девушка, падая на подушку. Физически она была побеждена болью, но нравственно непобедима.
Элеонора медленно прошла чрез всю палатку по ковру, разложенному на земле. Она не сделала и четырех шагов, как остановилась, глядя вперед. Она чувствовала, что ее охватил стыд... стыд честный и великодушный сильного, который в своем гневе был заносчив со слабым. Она стояла неподвижно, испытывая то, что испытывал бы честный человек, который в припадке бешенства ударил раненого человека. Второй раз она так низко упала в своих глазах, и это презрение к самой себе было более, чем она могла перенести.
Быстро она подошла к Беатрисе. Молодая девушка была очень спокойна, ее губы были полуоткрыты, а под закрытыми глазами лежала большая черная тень. Ее маленькие белые руки время от времени нервно сжимались, но сама она, казалось, едва дышала. Элеонора встала возле нее на колени, немного ее приподняла, пропустив под подушку руку, и в то же время принялась обмахивать ее веером.
- Беатриса,- позвала она молодую девушку вполголоса.
Но она не добилась ответа, и Беатриса не сделала никакого движения. Лицо ее было настолько бледно, что, казалось, жизнь исчезла без едва заметного дуновения, которое заставило бы колыхнуться перья веера, который королева держала совсем близко к ее губам. Элеонора встревожилась и прежде всего позвала нормандскую служанку, послав ее за доктором. Но сама себе она говорила, что Беатриса только в обмороке, и она быстро придет в себя, что в таком случае все, что она говорила не достигло других ушей, кроме ее собственных. Относительно своего доктора она вдруг стала раздумывать, что он действительно был в ее свите уже пять лет, что она никогда ни при каких обстоятельствах не имела случая советоваться с ним, и что он, вероятно, таков, каким кажется - тщеславный глупец и невежда, между тем были люди моложе его и ученее, которые следовали за армией и наживали большие деньги, составляя напитки для тех, кто страдал желудком от греческих сластей, врачи, составлявшие мази от ушибов, которые знали хитрые уловки итальянцев и могли составлять гороскоп день и ночь.
