Анатолий Терещенко - Как СМЕРШ спас Москву. Герои тайной войны
Москва обязана сибирякам и дальневосточникам!
* * *Разведывательные службы Японии и военное командование внимательно следили за ходом боевых действий на советско-германском фронте и, естественно, за состоянием группировки советских войск на Дальнем Востоке.
От плененного японского штабного офицера в начале сентября 1941 года наша военная контрразведка получила документальные данные о том, что в войска Квантунской армии ушла директива, в которой, в частности, говорилось:
«Для завершения проводимой непрерывной подготовки к операциям против Советского Союза не только Квантунская армия, но и каждая армия и соединения первой линии должны прилагать усилия к тому, чтобы, наблюдая за постепенно происходящими изменениями военного положения Советского Союза и Монголии, иметь возможность в любой момент установить истинное положение. Это особенно относится к настоящим условиям, когда все более и более возникает необходимость быстро установить признаки переломного момента в обстановке».
Ясно, какой «переломный момент» они ожидали, – фиксирование оттока советских дивизий на Запад, чтобы нанести внезапный удар. Учителя у самураев были достойные – гитлеровцы.
А тем временем на помощь Москве скрытно, как правило, ночью, а днем – под прикрытием выхода частей якобы то на ученья, то с целью передислокации гарнизонов, то по подразделениям, по другим, не настораживающим противника причинам, полки уходили на погрузку в эшелоны. Личному составу предоставлялись «теплушки», как правило, двухосные товарные вагоны, а боевой технике платформы и четырехосные пульманы.
По рассказам очевидцев тех событий, всему личному составу не доводилась информация, куда направляются армейские железнодорожные составы. А тем, кому становилось известно о пункте разгрузки, категорически запрещалось распространяться об этом.
«Но шила в мешке не утаишь, – говорил участник тех событий капитан Соболев В.И., – мы догадывались, куда нас везут, а потом и вовсе узнали – на помощь Москве».
Немного конкретной истории.
Первый воинский эшелон с войсками из состава Дальневосточного фронта ушел на Запад через четверо суток после начала войны – уже 26 июня 1941 года. У советского командования были все основания спешить из-за ограниченной пропускной способности Транссиба. Об этом «бутылочном горлышке» прекрасно был осведомлен японский генштаб.
Когда обстановка под Москвой осложнилась до предела, 10 октября первый секретарь Хабаровского крайкома ВКП(б) Г.А.Борков отправил И.В.Сталину письмо с предложением использовать для обороны Москвы не менее десяти дивизий с Дальнего Востока. Через два дня последовала реакция на это письмо. 12 октября в Кремле состоялась встреча И.В.Сталина с командующим Дальневосточным фронтом (ДВФ) генералом И.Р.Апанасенко, главкомом Тихоокеанского флота (ТОФ) адмиралом И.С.Юмашевым и первым секретарем Приморского обкома ВКП(б) Н.М. Пеговым.
Речь шла о передислокации войск и артиллерии из региона под Москву.
Сталин торопил развитие этой инициативы.
– Товарищ Апанасенко, на вас я возлагаю ответственность за эту операцию. Переброска должна проходить под вашим личным контролем. Поняли?
– Так точно, товарищ Сталин, – коротко по-армейски ответил генерал.
– Ну, вот и хорошо, что вы поняли. Но учтите еще одно обстоятельство – с учетом ограниченной пропускной способности Транссиба надо сделать все возможное, чтобы указанный транспортный негатив не помешал бы в проведении этого секретного мероприятия. Максимально нужно сократить сроки переброски войск.
– Будем делать все, чтобы решить задачу, и я считаю, что она решаема с учетом общей обстановки и знания местных условий. У нас есть резервы, – четко отчеканил командующий Дальневосточным фронтом.
– Тогда на этом и закончим. – Сталин привстал из-за стола, чтобы дотянуться до потухшей трубки. – Свободны, товарищи…С учетом слабой пропускной способности единственной железнодорожной ветки, эвакуации на Восток промышленного оборудования и населения с Запада, технических возможностей и инструкций наркомата путей сообщения (НКПС) переброска войск могла занять несколько месяцев. Но железнодорожники нарушили все возможные технические ограничения. Дальневосточные дивизии были переброшены на Запад в течение… трех недель!!! Поезда шли при полной светомаскировке, без световых сигналов, со скоростью курьерских – 800 км в сутки. Это были хорошо оснащенные и обученные дивизии, отличающиеся высокой боеспособностью.
Со временем танковый стратег вермахта генерал-полковник Гейнц Гудериан по поводу переброски наших войск с Дальнего Востока напишет:
«Эти войска с невероятной до сих пор скоростью, эшелон за эшелоном, были направлены на наш фронт».Исповедь солдата
О событиях битвы под Москвой, как правило, читатели осведомлены из мемуаров, написанных полководцами. Так уж заведено, подобные мемуары нередко повествовали о жизни, которую мемуарист хотел бы прожить. Как отмечал польский поэт и автор коротких афоризмов Станислав Ежи Лец, – описание жизни человека, выдуманное им самим, является подлинным.
Но мне хотелось вложить в рукопись книги слова солдатской правды, услышанные от рядового бойца из заснеженных окопов зимы образца 41–42-х годов под Москвою, пережившего ад одного из крупнейших сражений Великой Отечественной войны.
Работая над этой книгой, автор взял эксклюзивное интервью у коренного жителя столицы, участника Московской битвы, воевавшего рядовым 77-го стрелкового полка Шорина Валентина Алексеевича, ставшего в последующем видным дипломатическим работником.
За особые заслуги перед Советским Союзом и Российской Федерацией в области внешней политики распоряжением Президента РФ В.В.Путина от 29 декабря 2001 года № 724-рп ему было установлено дополнительное к пенсии пожизненное ежемесячное материальное обеспечение. А заслуг у этого человека много, но о них в другом повествовании. Мемуаров он не писал. А когда автор спросил у него – почему, ответ последовал четкий и глубокий по смыслу:
– Хм… Мемуары – это публичная исповедь в грехах своих ближних. А я не хочу плодить грехи.
– Валентин Алексеевич, как вы попали на фронт и когда? – интересуюсь у бывалого солдата, обожженного войной на всю оставшуюся жизнь.
– 17 июня 1941 года после окончания десятого класса 434-й средней школы бывшего Сталинского района Москвы у нас был выпускной вечер. Помню, нашего классного руководителя и директора школы мобилизовали в армию. Выступал перед нами новый директор, призвавший нас, парней, на фоне неспокойной ситуации и возможной войны с немцами поступать в военные училища…
– Подавали заявления?
– Да! С нашего класса, если память не изменяет, трое уехало поступать в военные училища: Таушнянский, Либерман, Шмырев…
– А каким запомнился вам день 22 июня?
– Помню, в этот день мы, пацаны соседских дворов, до умопомрачения играли на небольшом пятачке «ничейной земли» в футбол. Такую землю для игр в футбол, лапту, городки можно было тогда встретить в любом микрорайоне столицы. Ворота обозначили брошенными на землю майками и рубахами. Играли несколько многочасовых таймов с переносом окончания матча «до последнего гола». Этих последних голов, наверное, было штук десять – так хотелось играть. Сил было полно в молодом теле…
Узнали о начале войны только к исходу дня. Когда пришло осознание, что враг опасный, война будет большая и, по всей вероятности, надолго, побежали в военкомат с просьбой призвать в армию. Растерянный военком нас почему-то прогнал, заявив, что у него много забот с призывниками 20-го года рождения, а вы, мол, еще «зеленые фрукты», должны немного «поспеть».
Но вскоре и нас, восемнадцатилетних, погрузили в машины и отправили на рытье противотанковых рвов. Ехали ночью, поэтому трудно было ориентироваться на местности. На утро подвезли к Днепру в районе между Вязьмой и Смоленском. Жили в зданиях опустевших клубов, школ, ферм. Организаторы кормить нас часто забывали. Мы завидовали проходящим на запад войскам с дымящимися на ходу полевыми кухнями. Радовались, когда останавливалась какая-то часть. Командиры отдавали приказ накормить и нас…
– А когда вас призвали в армию?
– Вскоре… Я оказался в 77-м стрелковом полку 26-й стрелковой дивизии 8-го стрелкового корпуса 20-й армии Западного фронта. Солдаты в основном были с начальным образованием. У нас в батальоне имелось три роты. Первая, вооруженная автоматами ППШ, вторая – винтовками с боезапасом от 3 до 9 патронов у каждого стрелка, третья – ополченцы без оружия. Им сказали командиры: ваше оружие на поле брани…
Я стал командиром противотанкового орудия – 45-мм пушки – «сорокапятки». Расчет – 7 человек, вес пушечки в боевом снаряжении полтонны. Как правило, ее таскали три лошадки. Они довозили пушку с зарядными ящиками до позиции, затем коневоды уводили наши «живые моторы» в тыл. Берегли «лошадиные силы». В декабре сорок первого в районе Волоколамска наша 26-я дивизия полегла полностью вместе с 77-м стрелковым полком.
