Андрей Смирнов - Империя Наполеона III
Второго декабря 1852 года Гизо писал своей английской приятельнице мадам Остэн: «…Империю воспринимают как естественное последствие ситуации, но ее провозглашение не вызывает ни энтузиазма в настоящем, ни доверия к будущему… Массы, друзья порядка, буржуазия и народ за императора, как если бы они были за президента, из страха перед анархией. Им больше нравится, что она зовется империей из антипатии к республике, из потворства их воспоминаниям и потому, что в слове «империя» чувствуется больше стабильности. Образованным классам, наоборот, император нравится меньше, чем президент. То, что они воспринимали как неизбежную необходимость, им не подходит в качестве постоянного режима….Это правительство, — продолжал анализировать Гизо, — даже став империей, осталось тем, чем было: властью, имеющей очень широкую основу, от которой отделен глава общества, которого такое положение дел вполне устраивает»{377}.
Трудно согласиться с последним тезисом Гизо, однако нужно признать, что действительно Луи-Наполеон опирался в своей политике на различные социальные слои населения. В идеале его политика должна была отвечать чаяниям этих слоев, чтобы провозглашенный им тезис об общенациональном характере режима не превратился в пустой звук, а это было очень непросто сделать, поскольку принцу-президенту необходимо было привлечь на свою сторону правящие элиты. Существует и иное мнение по поводу возникновения режима Второй империи — так, К. А. Писаренко, наоборот, считает, что успех «переворота всецело зависел от наличия единомышленников, считавших своевременным сосредоточение обеих ветвей власти в одних руках и готовых содействовать исполнению замыслов своего лидера. Таких единомышленников он и нашел, — подчеркивает автор брошюры, — в лице правительственных чиновников, многих влиятельных предпринимателей и части интеллигенции»{378}. Впрочем, как мы видели, правящая элита — нотабли — в поддержке Луи-Наполеону, как только ситуация в стране нормализовалась, тут же отказали.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
С тех пор как преждевременное установление всеобщего избирательного права привело страну к хаосу, встал вопрос о власти в стране. Вторая республика силой своего естественного развития двигалась к диктатуре, как возможному варианту: монархисты не могли предложить ничего нового, кроме как возврата привилегий, а социалисты видели решение всех социальных проблем в переделе собственности. В этих условиях Луи-Наполеон предлагает срединный путь, становясь одновременно гарантом и поддержания порядка, и сохранения демократических преобразований в стране. В своей персоне он воплотил доверие народа, который на плебисците дал ему право собой руководить. Да, во Франции была установлена диктатура, но диктатура нового типа. Она претендовала на выражение голоса нации лучше, чем смогло бы это сделать Законодательное собрание.
Отечественный исследователь бонапартизма А. Н. Медушевский увидел в бонапартизме «по существу первую в истории нового времени попытку введения единоличного правления на основе народного волеизъявления. И в этом, — подчеркивает автор, — состоит ее историческая оригинальность в отличие от монархической власти традиционного типа или обычной военной диктатуры»{379}. Причины появления бонапартизма как исторического феномена Медушевский видит в синтезе демократии с самовластием, явившемся следствием провозглашения всеобщего избирательного права и наделения главы исполнительной власти фактически диктаторскими полномочиями. Отсюда вытекает неизбежность переворота 2 декабря, явившегося логическим завершением Февральской революции{380}.
Собственно бонапартизм как общенациональное движение и стал воплощением общенародной поддержки политики, проводимой принцем-президентом. С момента появления Луи-Наполеона на политической арене крестьяне увидели в нем своего человека. В нем они видели реализацию своих надежд и считали, что он защитит их от нотаблей. Но только после переворота политика Луи-Наполеона приобрела общенациональную поддержку. Фигура принца-президента оказывается выше и над узкими интересами отдельных социальных слоев общества, он претендует на проведение политики в интересах всей французской нации.
Таким образом, Луи-Наполеон Бонапарт, осуществив государственный переворот, был воспринят в обществе как спаситель общества. Имя Луи-Наполеона стало гарантией от возврата «старого порядка» и повторения революционного террора. Только он один на данном этапе развития страны мог примирить общество на основе стремления к стабильности и национальной славе. Принц-президент подчиняет себе государственную машину и усиливает контроль над обществом, чтобы избежать социального взрыва в стране. Одновременно с этим он заявляет о необходимости серьезных экономических преобразований, которые должны были привести к процветанию общества и решению социального вопроса.
Луи-Наполеон не допустил нового революционного взрыва, но не путем установления равновесия интересов в обществе, а репрессиями, которые были осуществлены армией. То есть армия сыграла роль репрессивного аппарата, сломившего сопротивление как республиканцев, так и монархистов. Впрочем, эффект от «репрессалий» был кратковременным, и Луи-Наполеон пошел на установление империи. Любопытно, что буржуазные республиканцы не смогли привлечь на свою сторону ни армию, ни местную элиту — нотаблей. В результате их быстро смели монархисты, причем исключительно законными, легитимными методами: республиканцы с треском проиграли выборы в Законодательное собрание. Свою революцию Луи-Наполеон осуществил при помощи армии. Она поддержала его по той простой причине, что армия при его дяде была в государстве если не всем, то стержнем авторитарного государства, несмотря на все реверансы императора в сторону ростовщической и промышленной буржуазии. В армии жаждали славы, новых званий, огромных состояний, которые щедрой рукой раздавал Наполеон I. Только поэтому, на мой взгляд, армия пошла за Луи-Наполеоном. Что ж, надо признать — принц с умом распорядился наследством дяди в виде наполеоновской легенды.
Поездка Луи-Наполеона по южным провинциям показала, что население с радостью приветствовало идею восстановления империи. Прежде всего, из памяти еще не стерлись воспоминания о возврате Бурбонов и последующих за этим репрессиях. Страх возвращения «старого порядка» стал отличительной чертой французского менталитета. Во времена политической нестабильности и смены режимов он прорывался наружу. Так произошло и на этот раз. Анализ сообщений, пришедших в личную канцелярию Луи-Наполеона во время его поездки летом 1852 года по провинции, позволяет составить социальную базу, на которой держался его режим. Прежде всего это крестьяне, или, как их тогда нередко называли в официальных сообщениях, жители деревень. Затем бывшие солдаты Империи и все те, кому дорога была национальная слава Франции. Третью категорию составляли граждане, жаждущие установления сильной авторитарной власти. К их числу относятся промышленники и торговцы. Церковь также поддержала принца, поскольку в нем видела гаранта социальной стабильности. И, наконец, рабочие крупных городов. Опираясь на широкие слои общества, Луи-Наполеон сумел на время стабилизировать французское общество. Его политика не была политикой лавирования, как об этом писал В. И. Ленин, а явилась попыткой примирения французского общества на принципах демократии, твердой власти и национальной идеи.
Покушение на Луи-Наполеона в Лионе вызвало взрыв возмущения по всей стране. Было понятно, что в случае его смерти страна сползет к анархии. Другой фигуры, которая могла бы консолидировать общество на принципах национальной славы и сильной власти, на тот момент во Франции не было. Без династии, без наследственной власти страна окажется игрушкой в руках случая. После поездки по стране Луи-Наполеон наконец решается на установление Империи. Республику парламентского типа сменила Вторая империя, в основу которой легли принципы наследственной власти и народного волеизъявления. Установление режима империи явилось попыткой сохранения гражданского мира в обществе, разделенном еще революцией 1789 года. Луи-Наполеон попытался примирить принцип демократии и принцип прочной власти. Империя явилась одновременно следствием ситуации и внутренних убеждений принца. Еще в 30-е годы он предсказывал возврат Империи, однако пошел на ее восстановление только под давлением обстоятельств. Луи-Наполеон не был авантюристом и проходимцем у власти, как об этом писал К. Маркс, а был не только прагматичным политиком, но и оригинальным теоретиком.
Таким образом, в отличие от Наполеона I у Луи-Наполеона была готовая к воплощению доктрина. Доктрина, позволившая принцу предложить Франции готовую формулу выхода из постреволюционного кризиса. Однако эта формула была эффективна лишь до тех пор, пока в стране сохранялись воспоминания о «старом порядке» и угрозе социалистов. С другой стороны, соединение в государственном устройстве Второй империи противоположных по своей сути принципов народного суверенитета и монархической власти должно было рано или поздно привести к кризису режима. Только в середине XX века генералу Де Голлю удалось решить это противоречие с основанием президентской республики.
