Марк Блок - Характерные черты французской аграрной истории
Не случайно почти в каждом из этих примеров (и в других бесчисленных случаях, на которые можно было бы сослаться) фигурирует слово «парламент». Массовый переход чиновной буржуазии в ряды дворянства, превращение юридической корпорации (вследствие наследственности и продажности должностей) в настоящую касту привели к тому, что все должности в королевских судах всех инстанций были заполнены сеньорами. Самый честный человек среди этих должностных лиц не мог отныне видеть вещи иначе, как через призму классового сознания. Избирательные собрания (в Германии — «Штаты», где господствовали дворяне; английские парламенты, представлявшие главным образом джентри; мировые судьи, бывшие хозяевами, сельской полиции и вербовавшиеся из той же среды) были самой надежной опорой сеньориального порядка. Во Франции эту роль играли суды бальяжей и сенешальств, президиальные суды и особенно парламенты. Если они и не дошли до разрешения эвикций держателей (совершенно невероятная юридическая революция, требовать которой никто и не решался), то все же они допустили множество мелких захватов, которые с течением времени сделались массовым явлением.
К счастью для крестьян, французский сеньориальный класс, который полностью подчинил своей власти судебную иерархию, не обладал другими рычагами управления (как это удалось английским джентри после революции и германскому юнкерству до восстановления монархической власти). Он был лишен политической власти и управления крупными административными учреждениями. Начиная с XVII века непосредственный представитель короля в каждой провинции, монсеньор интендант, хотя он и принадлежал по своему происхождению к сеньориальному миру, постоянно соперничал в силу характера своих функций с чиновной магистратурой. Кроме того, будучи по преимуществу фискальным агентом, он должен был защищать сельские общины, бывшие основным объектом обложения, от неумеренной сеньориальной эксплуатации. В общем целью его миссии было сохранение для государя его подданных. В Англии падение абсолютизма сделало возможным распространение, в интересах Джентри, знаменитого движения огораживаний, перестройки технических методов, которое (само по себе или по своим последствиям) фактически привело к разорению или экспроприации многочисленных держателей. Во Франции аналогичное явление привело к обратным результатам — победа абсолютной монархии ограничила размах «феодальной реакции». Но только ограничила. Слуги королевской власти всегда считали сеньориальный строй одной из главных опор государства и социального порядка. Они не поняли опасности парадокса, подмеченного Фортескью уже на рубеже нового времени: на плечи крестьянина все более и более ложилась тяжесть государственного фиска, в то время как старое бремя его обязательств по отношению к сеньору, который в монархическом государстве был всего лишь частным лицом, не было уничтожено или хотя бы значительно облегчено.
* * *Мы уже видели, что посредством права «отдельного стада», посредством «сухой травы», то есть развивая скотоводство, сеньор старался получать доходы с земли непосредственно. Еще более способствовало этой цели восстановление домена.
Во-первых, восстановление шло за счет общинных угодий. Впоследствии мы опишем превратности великой битвы за пустоши. Пока же просто напомним, что эта очень ожесточенная борьба нового времени позволила в конце концов многим сеньорам выкроить себе за счет старинных пастбищ либо обширные луга, защищенные отныне от всякого постороннего вторжения, либо прекрасные поля, приносящие хороший урожай.
Но восстановление шло также и за счет держаний, возможно главным образом за счет их. Иногда удачное использование старых обычаев давало сеньору желаемый повод. В старину земля, являвшаяся выморочным имуществом менмортабля, почти всегда продавалась, чаще всего родственникам покойного, так что в некоторых сеньориях XIII века этот обычай получил силу закона. Теперь же гораздо чаще бывало так, что там, где серваж еще сохранился, выморочное имущество оставалось за сеньором. То, что сеньор имел право присоединять к домену все бесхозные имущества, было общепризнанным.
В один прекрасный день он приказывал измерить парцеллы держателей в связи с составлением описи или землеустройства, необходимого в послевоенное время. При этом выяснялось, что некоторые парцеллы больше того размера, который признан за ними по прежним документам, то ли потому, что действительно имели место незаконные увеличения, то ли потому, что первоначальные способы межевания были слишком грубы или же за это время изменился эталон измерений (и это вернее). Эти излишние куски полей считались бесхозным имуществом и, на этом основании, законной добычей. В других случаях это было результатом «искусно» проведенного взимания недоимок, которое разоблачал один моралист XVII века. Сеньор, стремящийся округлить свой домен, обычно в течение 29 лет не требует своих рент (срок давности обычно равнялся 30 годам); в конце этого срока он «заявляет о своих правах». «Бедные люди», решившие, что им ничего не грозит, конечно, не отложили крупной суммы, которая теперь неожиданно понадобилась. Оказавшись неплатежеспособными, они обречены на конфискацию. Таким образом, наш сеньор к моменту своей смерти оказывается «владельцем почти всех земель своего прихода»{110}.
Однако в основном сеньор воссоздавал свое крупное земельное хозяйство постепенно, при помощи самых обычных средств: покупки и обменов. В этом отношении их дело ничем не отличается от аналогичной работы многих других представителей зажиточных классов — буржуа (остававшихся еще по эту сторону подвижной границы, отделявшей разночинцев от дворянства) или даже зажиточного крестьянства, вполне готового, впрочем, усвоить буржуазный образ жизни.
Посмотрим на один из этих земельных планов, создававшихся в таком большом количестве начиная с XVII века и оставивших нам столь живой образ раковины сельского общества, а следовательно, и ее моллюска. Предположим, что мы находимся в области земельного раздробления, скажем даже (от этого пример будет даже ярче) — в области длинных полей. Повсюду земля разделена на привычные длинные и узкие полосы. Однако кое-где в хаосе этих тонких очертаний имеются обширные белые пятна, представляющие собой гораздо более широкие прямоугольники. Они образовались в результате постепенного объединения нескольких (иногда многих) парцелл обычного типа. Многие из таких обширных полей, составляющих разительнейший контраст с остальной округой, ясно видны вокруг деревни Бретвилль лОргейёз (Bretteville lOrgueilleuse), в Канской равнине, на плане, составленном в 1666 году (рис. XVI). К счастью, одна опись 1482 года, то есть почти двумя столетиями раньше, дает нам удивительно правильный отправной пункт; благодаря ему (или, скорее, благодаря сравнению двух документов, которое, по счастливому вдохновению, сделал один знакомый с местной историей эрудит XVIII века) мы узнаем, что там, где в 1666 году тянулись борозды четырех гигантских кусков, в 1482 году можно было видеть соответственно 25, 34, 42 и 48 парцелл. В данном случае этот процесс особенно ясен, и его легко проследить, но подобных примеров тысячи. Перейдем от карт к описям. Попытаемся узнать из них звания и титулы счастливых владельцев этих исключительно обширных полей. С удивительным постоянством мы все время сталкиваемся с одним из следующих четырех случаев: сеньор (это самый частый случай); местный дворянин, чаще всего из чиновного, еще наполовину буржуазного дворянства; буржуа одного из соседних городов или местечек, торговец, мелкий чиновник, законник — одним словом «господин» (Monsieur) (описи, как правило, очень внимательны к тому, чтобы награждать этим почетным предикатом только лиц более высокого положения, чем простые ремесленники); иногда, но реже, простой крестьянин, уже довольно крепкий земельный собственник, часто занимающийся наряду со своими чисто аграрными делами ремеслом денежного воротилы, торговца, кабатчика, а также более прибыльным, но менее почетным промыслом заимодавца на короткие сроки (см. рис. VII, XIII, XIV).
Все эти социальные категории являются к тому же часто лишь этапами одного и того же восхождения: богатый крестьянин станет родоначальником «господ», а те в свою очередь, возможно, родоначальниками дворян. С конца XV века первые собиратели земель рекрутируются главным образом среди этих мелких деревенских или местечковых капиталистов — купцов, нотариусов и ростовщиков, — игравших тогда в экономически обновленном обществе (все более и более подвластном денежному кумиру) роль, конечно, более скромную, чем крупные банковские и торговые авантюристы, но не менее эффективную, в сущности, роль фермента. Это были люди, которых обычно не мучили сомнения, но которые умели видеть ясно и далеко. Этот процесс был всеобщим и повторялся в каждой провинции: одно и то же упорство в покупке земель присуще и Жому Дедье, юристу из Олиуля (Ollioules), в Провансе, и сиру Пьеру Бобиссону, купцу из Плэзанса (Plaisance), в Монморильонэ (Montmorillonnais), и Пьеру Сесилю, советнику его величества Филиппа II в Дольском парламенте. Сеньоры последовали этому примеру с некоторым запозданием, притом они зачастую лишь продолжали дело своих рожденных в ротюре предков. Крупный земельный собственник Александр Мэрте, советник Дижонского парламента при Людовике XIV и сеньор Мино (Minot) в Бургундии, происходит от мелкого деревенского торговца, начавшего в XVI веке накоплять недвижимость в этих же местах. Родом из Кана или его окрестностей, семья Перротт де Кэрон владеет в 1666 году почти всеми крупными пашнями, расположенными целыми кусками вокруг деревни Бретвилль, лОргейез (Bretteville lOrgueilleuse). Члены этой семьи неизменно носили звание оруженосцев и ставили за своим родовым именем название сеньории: сеньоры де Сен-Лоран, де ла Гер, де Карданвилль, де Сен-Вигор, де ла Пигассьер. Но их дворянство насчитывало всего лишь два столетия, а состояние было создано, конечно, сначала благодаря торговле и должностям, а затем быстро укреплено солидными земельными приобретениями. С 1482 года Никола де Кэрон владел вблизи деревни полем, которое называлось тогда Grand clos; как сказано в описи, «названный огороженный участок перешел к нему от многих лиц как в результате покупки и обмена, так и другим путем»{111}. Часто, как это было в Мино с семейством Мэрте, ранг сеньории устанавливался для поместья лишь потом. За три года, с 1527 по 1529, генеральный прокурор Бургундского парламента заключил двадцать две купчие с десятью различными собственниками и таким образом создал свой домен Ла Во (La Vault;, площадь которого достигала 60 га, после чего он стал здесь собственником части сеньориальных прав и правосудия{112}.
