Франсуа Блюш - Людовик XIV
«Секреты королевской власти»
Выступая с речью перед академией 3 февраля 1671 года, Поль Пеллиссон воскресил в памяти «Наставления, или Мемуары», написанные Людовиком XIV в воспитательных целях для наследника, — эти тексты содержали, по его высказыванию, «секреты королевской власти и вечные советы: чего надо избегать, а чему следовать»{63}. В течение нескольких лет король вел «записи» и «дневник»: таким образом, были составлены в сотрудничестве с президентом Периньи мемуары 1666, 1667 и 1668 годов. В 1671 году Людовик XIV, теперь с помощью Пеллиссона, доводит до совершенства тексты, в которых описаны первые годы личного правления (1661, 1662). Он использует с этой целью памятные записки совета, которые были сделаны в свое время президентом Розом, личным секретарем, а также многие записи, сделанные рукой Кольбера. «Мемуары за 1661 год», правдивость которых подтверждается целым десятилетием после их написания post eventum, по справедливости пользуются очень большой известностью. И хотя их трудно сравнить с размышлениями Марка Аврелия или Фридриха II, тем не менее они заключают в себе основу основ политического послания короля, написанного прекрасным стилем: теорию французской абсолютной монархии и ее практику.
Наследнику не преподается урок скромности: юный принц увидит, что отцовский текст написан языком гордого человека. Людовик XIV преисполнен сознанием того, что он абсолютный монарх. С его точки зрения, царствовать не управляя — не имеет смысла: надо любой ценой обходиться без первого министра. Управлять не царствуя — это, пожалуй, дело государственных чиновников и удел министерской власти. Король царствует и управляет. Здесь глагол «царствовать» означает в какой-то степени «царить»! Возможно, есть политические деятели, более способные, чем Его Величество; но им не дано быть незаменимыми в царствовании. Один только Людовик царствует, и царствует во Франции.
Поэтому король должен заботиться о славе, чести, репутации — это ключевая тема для размышлений, которая должна заинтересовать молодого монарха. Она волнует и Людовика, это чувствуется в тексте и между его строк, что король заботится о чести и славе (особенно военной), которые связывают воедино внутренние дела и войну. Кажется, что слава и честь, как кони, впряженные в оглобли королевской кареты, готовы пуститься вскачь.
Король не сидит сложа руки, он действует. Настоящий монарх начинает действовать не тогда, когда ему видится стопроцентный успех. Он идет вперед, действуя на пользу государства и его славы, не ожидая, пока у него в руках появятся все козыри; он использует благоприятные случаи, ждет, когда ему улыбнется Провидение. В своих действиях он не должен никому отдавать отчет — только будущее поколение будет его судьей. А пока тот, кто царствует во Франции, есть первый государь Вселенной. Рядом с ним германский император является только монархом второго плана: «Я не вижу, мой сын, по какой причине короли Франции, являющиеся наследными королями[31], у которых есть возможность с гордостью сказать, что сегодня нет в целом мире ни лучшего королевского дома, чем их дом, ни такой же древней монархии, ни большей державы, ни более абсолютной власти, были бы ниже, чем эти избранные монархи».
Это искушение гордостью, к счастью, смягчено христианством. Божественное право налагает действительно на монарха обязанности. «Небо, — пишет Людовик, — поручает нам народы и государства» — и тотчас ограничивает власть королей. Монарх, особенно наихристианнейший король, должен следовать лучше, чем его подданные, заповедям Господа и Церкви. Королю надлежит быть скромным: «Если есть гордость, законная в нашем положении, то есть и скромность и смирение, которые не менее похвальны». Король должен каяться, а это является залогом политической трезвости, противоядием от придворной лести. Наконец, монархи должны больше, чем другие люди, «воспитывать своих детей словом и делом». Для тех, кто увидел бы во всем этом простую формальность, Людовик XIV дал пример своего повиновения Церкви. В 1661 году его первыми советниками были отец Анн&, исповедник; Марка, архиепископ Тулузский; Ламот-Уданкур, епископ Реннский; Ардуэн де Перефикс, епископ Родезский, его бывший воспитатель.
До сих пор все провозглашенные принципы традиционны. То же самое могли бы написать или сказать (отличие было бы только стилистическое) и Франциск I, и Генрих II, и Генрих IV. Но эти «Мемуары Людовика XIV за 1661 год» написаны удивительно современно. Они наверняка предвещают просвещенный деспотизм. Монархи-реформаторы века Просвещения преследовали двойную цель: развивать разум (доминирующий параметр у Фридриха Прусского) и приносить счастье народам (навязчивая идея Иосифа II); эти же мысли полностью излагаются в Поучении Людовика XIV.
Король говорит о разуме: «Я лишь хотел бы, чтобы вся цепь моих действий показала, что, хотя я никому не отдавал отчета, я тем не менее всегда поступал по велению разума». И также о счастье, то есть об общем благе и о благосостоянии подданных: «Способствовать росту достоинства и поднимать достоинство, одним словом, делать добро — должно быть не только самой большой заботой, а еще и самым большим удовольствием для короля». В другом месте Людовик пишет еще яснее: «Мы должны думать о благосостоянии подданных больше, чем о нашем собственном. Кажется, они составляют часть нас самих, потому что мы голова целого тела, а они члены его. Только исходя из их собственных выгод, мы должны дать им законы; и та власть, которую мы имеем над ними, должна нам служить лишь для того, чтобы работать все эффективнее для их счастья».
Эта программа слово в слово вновь будет представлена у Фридриха II, и все будут считать, что у него нашли гениальное и оригинальное.
Определив монархию, ее цели, Людовик XIV затем дает понять своему сыну, что у принца два оружия: его личный труд и гармоничное и эффективное сотрудничество с той командой, которой поручено ему помогать. С 1661 года он взвалил на себя «большую работу». Такой труд — основа основ: «Царствование — это всегда большой труд, и только трудясь можно царствовать». Ремесло короля можно исполнять прилежно трудясь. Труд — это деятельность короля, которую видит общество: «Король — какими бы ловкими и просвещенными ни были его министры — участвует в создании, и это не остается незамеченным». После смерти Мазарини Людовик берется за работу. Два пятилетия спустя, к удивлению наблюдавших его людей, он нисколько не изменяет ни своих взглядов, ни своего темпа: «Вот уже десятый год я следую, как мне кажется, все время той же дорогой: прислушиваюсь к моим самым простым подданным; знаю в любой час, где, сколько и какие у меня войска, в каком состоянии мои крепости; отдаю беспрестанно нужные приказы; немедленно вступаю в контакт с иностранными министрами; получаю и читаю депеши, на одни из них лично отвечаю, а на другие поручаю своим секретарям дать ответ; регулирую приходы и расходы своего государства; заставляю отдавать себе отчет именно тех, кого я назначил на важные посты; соблюдаю в делах секретность, как никто до меня; раздаю милости по своему собственному выбору и, если я не ошибаюсь, держу тех, кто мне служит, — хотя они и их близкие чувствуют себя облагодетельствованными, — в скромности, стремлюсь сохранять дистанцию между ними и первыми министрами». Такая работа требует четкого распределения времени, двух заседаний в день, каждое по два-три часа, с разными людьми: либо совет, либо работа в «связке» (или разговор с глазу на глаз короля с каким-нибудь министром), не считая, добавляет Людовик XIV, «часов, которые я проводил бы наедине, и времени, которое я мог бы потратить, занимаясь необычными делами».
Министры ничего не подписывают без предварительного согласования с монархом. Но если они и контролируются королем, важность министров не уменьшается и соответствует той роли, которую они играют. В действительности, кроме самого короля, работает целый государственный механизм, состоящий из «специально подобранного значительного количества лиц, способных помогать» монарху. Не допускается включение в число этих лиц фаворитов и существование первого министра; отсюда необходимость и полезность коллективной работы. «Было необходимо, — говорит Людовик своему сыну, — проводить грань между теми, кому я доверяю и кому могу поручить исполнение приказов. Нельзя поручать исполнение лишь одному человеку, надо разделять разные дела между разными лицами, исходя из их различных талантов. Уметь это делать и является самым большим талантом королей».
Личное правление не означает одиночное правление («я хочу сказать: самолично управлять и не слушать никаких советов»). Каким бы ни было «обдумывание в одиночку и про себя», оно всегда недостаточно. Ум нуждается в «поддержке, которая его заставляет работать и стимулирует мышление». Король должен тщательно выбирать своих министров: именно здесь проявляется трудное «искусство распознавать людей». Министры — при своих талантах и ограничении их власти — будут играть незаменимую роль. Они ближе к народу, чем их повелитель. У них в основном в три раза больше житейский опыт из-за возраста, знаний и практики. Они являются необходимой основой для высшей власти. Однако они не могут определять политику. Решать надлежит одному королю. «Никто другой не сделает это лучше нас; ибо только разум властителя может принять нужное решение; и, конечно, гораздо легче быть тем, кто ты есть, чем тем, кем ты не являешься»{63}.
