Алла Бегунова - Повседневная жизнь русского гусара в царствование императора Александра I
Учили конников в основном производству атак трех видов: а) в сомкнутом развернутом строю; б) с выездом четвертого взвода (фланкеров); в) в рассыпном строю. Кавалерию обычно атаковали сомкнутыми шеренгами; против пехоты, стоящей в каре, использовались фланкеры. Для преследования отступающего противника применяли атаку в рассыпном строю.
Наиболее трудным считалось исполнение атаки в сомкнутом развернутом строю. На чертеже Линденбаума (см. с. 249) хорошо видны главные элементы этого строя. Во-первых, две шеренги, дистанция между которыми составляла одну лошадь. Во-вторых, строгий порядок размещения чинов в эскадронах по своим местам.
Так, эскадронный командир (на чертеже обозначен буквами «ЭК») находился на четыре лошади впереди первой шеренги и по ее центру. Взводные командиры (на чертеже буквами обозначены их чины: корнет — «К», поручик — «П») становились перед своими подразделениями на расстоянии двух лошадей от первой шеренги. Унтер-офицеры (обозначены буквами «У») занимали места «в замке», то есть за второй шеренгой на пол-лошади, и в первой шеренге — на флангах взводов. Рядовые стояли в шеренгах, держа равнение и касаясь друг друга коленями.
Сохранять такое построение (в Уставе оно называлось «Эскадрон прямо вперед») требовалось при всех аллюрах (шаг, рысь, галоп и карьер) и при всех строевых эволюциях. Потому повороты (или «заезды») кавалеристы делали по так называемой твердой оси.
Например, при повороте взвода или эскадрона всем фронтом налево левофланговые всадники ехали с минимальной скоростью, правофланговые — с максимальной, а те, что находились в середине шеренги, должны были следить за флангами и постепенно менять скорость своего движения. Эволюция считалась выполненной хорошо, если солдаты не нарушали равнения.
«Заезды, нами производимые, когда приказываем фланговым людям заезжать как возможно шибче, понуждая непрестанно своих лошадей, равномерно и в построении эскадронов, есть движения, долженствующие быть производимы так же в галоп, а не во весь дух, — говорилось об этом учении в книге «Опыт наставлений, касающихся до экзерциции и маневров кавалерийского полка». — Кроме того, приучая солдата к точности в эволюциях, укореняют в нем ту мысль, что он, как скоро находится во фронте, то должен быть как можно лучше выровнен, и что сила линии состоит во взаимном самом большем соединении всех ея частей. Итак, каждый офицер должен пещися ясным и простым показанием облегчить для обучающегося солдата средства, как держать себя всегда ровно в линии и всегда верно следовать движениям параллельным. Сие есть единственные предметы, долженствующие служить целью воинских Уставов и экзерциций…»
Книга описывала учения вообще, а о том, как они происходили в разных полках, можно судить по приказам, издаваемым полковым штабом: «Шеф благодарит господ эскадронных командиров за заезды равные как в карьер, так и шагом, а равномерно за посадку людей и за весьма равную езду фронтом на обе шеренги, при чем и господа офицеры между собою равнялись…» Но далеко не все благополучно бывало на поле, где маневрировали сотни всадников: «При учении вчера в полку в атаке убились две лошади, и сие я не могу ни к чему иному приписать, как к тому, что карьер был сделан весьма длинной, и для того карьер делать не менее 50-ти и не более 100 шагов. Ежели же делать его более 100 шагов, то лошади, доскакав, теряют дух совершенно и тогда малейшее препятствие весьма легко заставит лошадь споткнуться. Лучше я советую рысью ехать больше…»{10}
Часам к двенадцати дня учения в поле и в манеже, как правило, заканчивались. Лошадей «выхаживали», то есть водили шагом минут двадцать, чтобы они обсохли после быстрых движений, и только потом ставили в конюшни. В первом часу дня в полках трубили сигнал на вторую дачу корма, и тогда животные получали еще один гарнец овса, честно заслуженного в трудах. Солдаты шли к обеду. Наступал полдень, самое спокойное время в полку…
Полдень
«Щи да каша — пища наша» — меню солдатского обеда вошло в поговорку. Действительно, в мирное время, при жизни в гарнизонах, в летних лагерях («кампаментах»), на зимних квартирах оно выдерживалось неукоснительно.
«В лейб-гвардии Гусарском полку в царствование императора Александра Павловича, нижние чины довольствовались сполна положенным провиантом, и на вычитаемые из их жалованья всякую треть — по три рубля с добавкою, в случае надобности, денег из имеющейся в полку артельной суммы (эта сумма в 1815 году достигала 35 тысяч рублей и составилась за счет экономии, сделанной в кампаниях 1812, 1813 и 1814 годов нижними чинами, которые в это время отказывались от мясных и винных порций, им выдаваемых. — А.Б.), ежедневно варились щи: в пост — со снедками и постным маслом, в мясоед — с салом или говядиной. Зелень, как-то: капуста, бураки, картофель и прочее, — не заготавливались впрок, а ежедневно покупались, по неимению удобных мест для их хранения, и еще потому, что тогда у полков не было огородов. В 1824 году всем полкам гвардии, для улучшения содержания людей, были даны огороды, которые обрабатывались самими нижними чинами. Лейб-гвардии Гусарский полк получил огороды в окрестностях Царского Села, а именно — за Софийским собором, где ныне (в 1858 году) они и находятся…»{11}
От казны все нижние чины в армии получали провиант натурой: муку и крупу. В год на полк семиэскадронного состава (по штатам 1812 года) отпускалось муки 2853 четверти[5], крупы — 265 четвертей 5 четвериков и 2 гарнца. Из муки в полках пекли хлеб, считая его выдачу ежедневно на каждого нижнего чина 3 фунта (1200 г). Из крупы варили кашу (чаще всего в источниках упоминается гречневая). Все остальные продукты солдаты должны были покупать на собственные деньги.
Эта система сложилась при Петре Великом. По штатам 1711 года рядовому армейской пехоты полагалось годовое жалованье 10 рублей 80 копеек, с 1720 года — 10 рублей 98 копеек. В данную сумму входили отпуск на обмундирование (5 рублей 32 копейки) и на продовольствие, о котором солдат заботился сам и в мирное, и в военное время, находясь в России или за ее пределами.
Как правило, цены на съестные припасы в XVIII веке высоко не поднимались. Но все равно прокормиться в одиночку на те деньги, что солдат получал от казны, было невозможно. Требовалась складчина, и так возникла русская солдатская артель.
«Русский солдат имеет то, чего нет ни у одного солдата в Европе, — свою собственность, — писал граф Ланжерон, рассказывая о жизни и быте русской армии екатерининской эпохи. — Эта собственность называется артелью; она составляется из суммы, получаемой от экономических продовольственных денег за зимнее время и из удерживаемых у солдата, с его согласия, половины или одной трети его жалованья; эта сумма находится на руках четырех старых солдат каждой роты, избираемых остальными солдатами и называемых артельщиками; сумма эта составляет общую собственность роты, и в нее ни ротный, ни полковой командиры ни под каким видом не должны вмешиваться. На эту сумму покупаются небольшие повозки, в которые запрягают по 2–3 лошади и которые служат в походе для перевозки солдат, багажа, для принятия больных или раненых. Часть этой суммы употребляется также во время лагерного сбора на покупку мяса, овощей и прочего, так как казна отпускает только муку и крупу. Остаток суммы остается на руках у артельщиков, и в полках, хорошо управляемых, каждый солдат имеет независимо от своей части в повозках и в лошадях и прочих вещах еще и 8–10 рублей, вложенных в артель. Товарищи наследуют после умершего, если только он не завещает свою часть другу или родственнику… Артель представляет много выгод: она дает солдату известную собственность, поддержку, занятие, продовольствие… Сверх того, солдат в случае желания дезертировать удерживается от этого опасением лишиться своих 8–10 рублей, вложенных в артель…»{12}
Солдатские артели существовали и при Павле I, и при Александре I. Лишь в последние годы царствования Николая I они стали терять свое значение, потому что государство начало обеспечивать нижних чинов не только мукой и крупой, но и солью и мясом. С января 1848 года им уже полагалось по 20 фунтов соли в год на человека безденежно. В 1850 году строевым нижним чинам всех полевых войск еженедельно, кроме четырех постов, стали отпускать по пять полуфунтовых порций мяса каждому, что составляло в неделю чуть больше одного килограмма.