Джакомо Казанова - Мемуары
Я считал себя осмеянным, мне казалось, что все видят на моем лице печать неудачливого любовника и т. д. Мой разум помутился, и за две недели я потерял остатки своей рассудительности…
Теперь, надеюсь, все это позади. Сегодня в одиннадцать часов я, покорный, любящий и нежный, готов припасть к Вашим ногам. Вы простите меня, дивная женщина, иначе я сам найду возможность рассчитаться с собой. Умоляю Вас о единственной милости: сожгите мое письмо, посланное Вам в отчаянии и помутнении моего разума, отправленное Вам только после того, как я разорвал четыре других: судите же о тогдашнем моем состоянии.
Я посылаю своего человека в монастырь сразу же, чтобы мое письмо было вручено Вам, как только Вы пробудитесь. Мой посланец Никогда не нашел бы меня, если бы мой добрый гений не привел его к театральному подъезду, когда я выходил оттуда. Он мне больше не понадобится, не отвечайте мне и примите все те чувства, которые Вы внушили обожающему Вас сердцу».
Читатель легко догадается, что ровно в одиннадцать я уже был в монастыре. Меня, как и в первый раз, ввели в маленькую приемную, и М. М. не замедлила появиться. Как только я увидел ее возле решетки, я опустился на колени, но она попросила меня тут же подняться — нас могли увидеть. Ее лицо горело, но взгляд был лучист и светел, как небеса. Мы сели друг напротив друга и молча обменивались любящими взглядами. Первым нарушил молчание я, спросив ее прерывающимся голосом, простит ли она меня. Вместо ответа она протянула мне сквозь решетку руку, которую я покрыл бесчисленными поцелуями и оросил слезами.
— Наше знакомство, — произнесла она, — началось ужасной бурей. Будем надеяться, что оно продолжится под безоблачным небом. Мы разговариваем впервые, но то, что произошло между нами, связало нас крепче, чем долгие годы общения. Будем надеяться, что наш союз будет и нежным и искренним, и простим друг другу наши прегрешения.
— Такой ангел, как вы, может ли быть грешен?
— Ах, мой друг, кто из нас без греха!
— Когда я смогу изъявить вам мои чувства без стеснения и во всей их полноте?
— Мы поужинаем в моем казино в Мурано, когда вы пожелаете. Только предупредите меня за два дня до этого. Или же, коли хотите, я могу прийти к вам в Венеции, если это вас никак не стеснит.
— Это будет для меня еще большим счастьем. Я должен вам сказать в таком случае, что я живу в полном достатке и не только не боюсь расходов, но и люблю их. И все, что принадлежит мне, принадлежит той, кого я люблю.
— Благодарю, мой друг, за такое доверие, но должна в свою очередь сказать вам, что я богата и не могу ни в чем отказать своему любовнику.
— А у вас есть любовник?
— Да, и это он сделал меня богатой, и я совершенно предана ему. Я ничего не скрываю от него. Послезавтра, когда мы будем с вами наедине, вы узнаете о нем больше.
— Но я надеюсь, что ваш любовник…
— Не беспокойтесь, его там не будет. А у вас есть любовница?
— Есть, но — увы — уже полгода, как нас разлучили силой, и все это время я провел в строжайшем воздержании.
— Но вы ее еще любите?
— Я не могу вспомнить о ней без нежного чувства. Она так же очаровательна, как вы, но я предвижу, что вы заставите меня забыть о ней.
— Если вы были с ней счастливы, я искренне сожалею о вашей с нею разлуке. Но если случится так, что я займу ее место в вашем сердце, никто, мой друг, не сможет меня оторвать от вас.
— Но что скажет ваш любовник?
— Он будет только рад видеть меня счастливой с таким возлюбленным, как вы. Я знаю его характер.
— Восхитительный характер. Такой героизм превышает мои силы.
— Чем занимаетесь вы в Венеции?
— Театрами, вечерами в хорошем обществе, игорными домами, где я сражаюсь с Фортуной с переменным успехом.
— Бываете ли вы у иностранных посланников?
— Нет, так как я слишком тесно связан с патрициями; но я их всех знаю.
— Как вы можете их знать, если не бываете у них?
— Я познакомился с ними за границей. В Парме я знал герцога Монталегре, испанского посланника в Вене графа Розенберга, в Париже, за два года до этого, посланника Франции.
— Бьет полдень, милый мой друг, пора расставаться. Приходите послезавтра в этот же час, и я дам все необходимые указания, чтобы вы смогли поужинать со мной.
— Тет-а-тет?
— Мы же условились.
— Осмелюсь ли я просить у вас залог. Счастье, которое мне обещано, так велико…
— О каком залоге вы говорите?
— Встаньте у решетки и откройте ее, как это было с графиней С.
Она улыбнулась, нажала пружину, и после долгого страстного поцелуя я покинул ее. Радостное нетерпение, в котором я провел следующие два дня, мешало мне как следует есть и спать. Мне казалось, что никогда я не испытывал более счастливой любви и даже что я люблю впервые в жизни.
Благородство происхождения, красота и ум моей новой победы были достоинствами подлинными, действительными. Но еще одно ее достоинство, обусловленное, правда, предрассудком, привлекало меня: ведь она была монахиня, весталка, запретный плод. А разве со времен Евы именно запретный плод не кажется нам самым сладким? Я покушался на права самого могущественного супруга, и потому в моих глазах М. М. была выше всех коронованных особ в мире.
Если бы мое существо не было так опьянено счастьем, я бы видел, что эта монахиня такая же женщина, как все прекрасные женщины, которых я любил за тринадцать лет подвигов на поприще любви. Но какому влюбленному мужчине придет в голову подобная мысль? Нет, М. М. была высшим существом и превосходила всех красавиц подлунной.
Природа животного, то, что химики зовут органическим миром, требует удовлетворения трех потребностей, необходимых для поддержания существования.
Первая потребность заключается в необходимости питания, и для того, чтобы эта потребность не была столь тяжкой и мучительной, живому существу дано чувство аппетита и удовольствие от удовлетворения его. Вторая потребность — стремление к продолжению рода, к воспроизведению себе подобных. Здесь проявилась вся мудрость Создателя, ибо без удовлетворения этой потребности мир разрушится и исчезнет, и потому наслаждение от удовлетворения этой потребности — высочайшее наслаждение, которое может испытать любой живой организм. Третья необходимая потребность — защита от врагов.
Но все эти общие потребности удовлетворяются каждым видом по-своему. Эти три чувства: голода, влечения, ненависти — знакомы любому животному, но только человек может их предвкушать, представлять их в своем воображении, готовиться к их удовлетворению и сохранять их в памяти.
Прошу тебя, мой дорогой читатель, не посчитать утомительными мои рассуждения, ибо теперь, когда я только тень, только воспоминание о том пылком и страстном Казанове, я люблю порассуждать.
Человек становится животным, когда он предается трем главным страстям, не прибегая к помощи разума и здравого смысла. Но как только мозг приводит в равновесие его чувства, удовлетворение этих трех потребностей превращается в наслаждение и наслаждение высочайшее.
Стремящийся к истинному наслаждению человек пренебрежет обжорством, с презрением отвергнет похотливость и сластолюбие, откажется от свирепого мщения, к чему толкает его первая вспышка гнева. Но он лакомка, и он может насытить себя только тем, что ему по вкусу; он страстно влюблен, но он получает наслаждение только тогда, когда он убежден, что это наслаждение разделяет с ним и предмет его страсти; он оскорблен, но он расплачивается за оскорбление только тогда, когда кровь его успокоится и он обдумает в тиши планы мести. И пусть она не будет так жестока, но его утешает сознание того, что она была хорошо обдумана, и порой сам отказ от мести удовлетворяет его еще больше. Все эти три действия должны управляться рассудком, ибо он первый министр чувств.
Мы иногда сознательно терпим голод, чтобы более изысканно удовлетворить его; мы не торопим миг утоления любовной страсти, чтобы он был более острым и волнующим, и мы откладываем мщение, чтобы быть уверенным в его действенности. Разумеется, правда и то, что можно умереть от несварения желудка, что мы убиваем любовь рассуждениями и софизмами, а тот, кого мы хотели уничтожить, скрывается от нашей карающей руки. Но в мире нет ничего совершенного, и мы все-таки идем на такой риск.
— Скажи мне, любовь моя, где же ты намерен завтра ждать меня?
— В два часа на площади Сан-Джованни-э-Паоло, как раз позади статуи Бартоломее ди Бергамо.
— Я видела эти места только на эстампах, но этого достаточно: я тебя не обману. Только если ужасная непогода помешает мне…
— И если это все же случится?
— Что ж, мой друг, ничего не потеряно. Мы возместим наши убытки: на следующий день мы снова встретимся и условимся о другом рандеву.
Мне надлежало не терять времени, ибо у меня еще не было казино. Я нанял второго гребца и уже через четверть часа прибыл на площадь Сан-Марко, где сразу же принялся за дело, разыскивая то, что мне нужно было найти. Когда смертный отмечен милостью Плутоса, да к тому же еще неглуп и расторопен, можно быть уверенным в успехе. Мне не понадобилось много времени, чтобы найти подходящее казино.
