Анри Перрюшо - Жизнь Тулуз-Лотрека
Раз, два, три, черт возьми!
Раз, два, три, черт возьми!
А ля-ра-ра,
Латинскому кварталу - ура!
Насытившись зрелищем, рассовав по карманам рисунки, Лотрек отправлялся бродить по улицам, переходя из кабака в кабак, выпивая то стакан портвейна, то смесь джина с вермутом ("Пол-литровая кружка: джин с вермутом пополам. И тогда можно совсем не опасаться за голову. Вермут нейтрализует действие джина", - утверждал Лотрек), то рюмку коньяка или абсента ("Еще рюмочку?" "Вы же видите, что я уже пьян!" "Нет, не вижу, - отвечал Лотрек, - потому что я и сам пьян"). Наконец закрывался последний кабак. Лотрек садился на извозчика и засыпал. Храпя и причмокивая, он спал часа два, потом, стряхнув с себя сон, приказывал кучеру ехать в типографию Анкура, в ближайшем бистро подкреплялся одной-двумя рюмками спиртного и снова становился бодр и свеж. Опять слышался стук его палки, его смех и шутки. Он брал свои камни и уверенно, с поразительной сноровкой, рисовал на них портреты тех, кто привлек в кабаках его внимание. Их он выбрал для своих одиннадцати литографий альбома "Кафешантан". Были среди них, конечно, и Джейн Авриль и Брюан. Были даже Дюкар, хозяин "Амбассадер", и Иветт Гильбер, которой он пренебрег в прошлом году на плакате, посвященном "Японскому дивану". Теперь она нравилась ему все больше и больше...
Литография отнюдь не отвлекала Лотрека ни от плакатов, ни от живописи на холсте и на картоне. Он хватался за любую возможность сделать афишу и уговаривал танцовщиц и эстрадных певиц дать ему заказ. К сожалению, актрисам он не льстил, и они часто отказывали ему.
Лотрек надеялся, что Лой Фюллер закажет афишу ему, но она предпочла посредственных профессионалов-плакатистов. Это было для Лотрека жестоким разочарованием. Он перестал бывать в "Фоли-Бержер", куда ходил только ради нее. Кстати, он вообще предпочитал "зрелище более... (здесь Лотрек переходил на мимику и жестами обрисовывал громоздкую, приземистую фигуру) или менее..." (и Лотрек вздымал вверх палец, как бы обозначая нечто воздушное) 1. Словом, "наподобие Ники Самофракийской!" Эдме Леско тоже отклонила его предложение.
1 Франсис Журден.
А Джейн Авриль поверила в него. Ее дебют в "Жарден де Пари" намечался на июнь, и она поручила Лотреку сделать для нее афишу.
"Жарден де Пари" очень скоро стал самым модным местом в городе, потому что там "кутили на широкую ногу". Оллер предусмотрел для своих посетителей развлечения на любой вкус: здесь была и площадка для танцев, и арена для цирковых номеров, и тир, и бар, и горки для катания, и балаганы с танцовщицами, исполнявшими танец живота, и гадалки. Здесь выступали исполнительницы "неистовой кадрили" "Мулен Руж". Как-то Ла Гулю, высоко вскинув ногу, осмелилась сбить шляпу у самого принца Уэльского: "Эй, д'Уэльс, угости шампанским!" В этой атмосфере фривольного праздника, среди иллюминированных деревьев с победоносным видом разгуливали "самые красивые девицы Парижа в сопровождении своих содержателей" 1.
Лотрек скомпоновал для Джейн Авриль афишу, удивительно сочетающуюся с этим роскошным кафешантаном. Пожалуй, он еще никогда не достигал в своих плакатах такой легкости. Что может быть прекраснее этого плаката в японском стиле, на котором изображена танцовщица с грустным лицом. Ногой в черном чулке она вскинула свои нижние юбки. На переднем плане Лотрек нарисовал огромный гриф контрабаса, на редкость одухотворенный - можно было подумать, что в него вдохнули жизнь.
"Ах, жизнь, жизнь!" - восклицал Лотрек, и в его прекрасных глазах мелькал насмешливый огонек.
* * *
Он не пропускал ни одного костюмированного бала "Курье франсе" (на одном из них, два года назад, названном "мистическим", он нарядился мальчиком, прислуживающим в алтаре: красная сутана, белый стихарь, кардинальская скуфья и в руках - вместо кропила - швабра) и в феврале, конечно же, присутствовал среди двух или трех тысяч приглашенных на балу "Катзар" 2.
1 Слова Жана Лоррена, приведенные Роми.
2 Des Quat's-Arts (франц.) - четырех муз. - Прим. пер.
Этот бал периодически устраивали учащиеся Школы изящных искусств. Первый состоялся в 1892 году и прошел без особого шума. Второй, организованный Жюлем Роком в "Мулен Руж", показался людям благонравным непристойным, так как гвоздем его был парад полуголых натурщиц - их несли под грохот барабанов в паланкинах, корзинах с цветами и на щитах. Одни изображали олимпийских богинь, другие - покорных рабынь, "девушек, увенчанных за добродетель лепестками роз", женщин бронзового века, восточных принцесс. Королевой бала была Клеопатра - на ней вместо одежды красовался поясок из монет.
Пять дней спустя сенатор Беранже, председатель Лиги борьбы с безнравственностью, заявил протест. Было решено передать дело в суд. В июне после следствия начался процесс.
Лотрек присутствовал на заседаниях суда. В зале он увидел Ла Гулю, которая выступала в довольно-таки неожиданной роли. Когда один из полицейских комиссаров с иронией заметил, что на балу в Опере он был свидетелем гораздо более непристойных сцен, Ла Гулю, вдруг явив собой само Целомудрие, с возмущением воскликнула, что она была в высшей степени скандализована бесстыдством оголенных женщин, которые осквернили ее "Мулен Руж". Этот комический эпизод запечатлелся в памяти Лотрека: позднее он сделал литографию "Ла Гулю в суде".
Шутки шутками, но все же 30 июня суд приговорил обвиняемых к штрафу в сто франков. Этот процесс смахивал на фарс. Но закончился печально. Первого июля учащиеся Школы изящных искусств устроили демонстрацию против Беранже. Жандармерия открыла стрельбу, и во время стычки был убит человек, мирно сидевший на террасе кафе "Аркур" на площади Сорбонны. Демонстрация приняла угрожающие размеры. Латинский квартал покрылся баррикадами. Это уже походило на восстание. Правительство спешно вызвало войска из провинции. Порядок был восстановлен только 6 июля.
Почему были приняты такие жесткие меры? В какой-то степени это объяснялось положением в стране. Анархисты держали население в страхе. Бомбы, подложенные ими, взрывались в 1892 году в парижских гостиницах, в ресторанах, в казармах, в помещении администрации компании угольных шахт в Кармо, где рабочие вели длительную забастовку. В том же году был казнен анархист Равашоль. Анархисты в своих газетах вели ожесточенную кампанию против правительства. Они превозносили Лотрека, считая его чуть ли не "своим". "Вот у кого хватает смелости, черт побери! - писала "Пер Пенар" 1. - В его рисунках, как и в его красках, все откровенно. Огромные черные, белые, красные пятна, упрощенные формы - вот его оружие. Точно, как никто другой, он сумел передать тупые морды буржуа, изобразить слюнявых девок, которые лижутся с ними только ради того, чтобы выжать из них побольше денег. "Ла Гулю, Королева радости", "Японский диван" и два, посвященные кабаре Брюана, - вот и все плакаты Лотрека, но они потрясают своей дерзостью, силой, злой насмешкой, от них, как от чумы, шарахаются всякие кретины, которым подавай розовый сироп!"
1 30 апреля 1893 года.
Лотрек терпеть не мог разговоров на политические темы (сам он был реалистом и считал, что при монархии "чиновники будут меньше вмешиваться в жизнь граждан"), но вращался в мире художников, актеров и писателей, большинство из которых не скрывало своих анархических убеждений. Они тогда были в моде. Передовые люди защищали их, снобы кичились ими. В том году Лотрек познакомился с группой свободомыслящих литераторов, которые в той или иной степени по своим взглядам примыкали к анархистам, - с сотрудниками "Ревю бланш", журнала, основанного братьями Натансон два года назад.
Лотрек сразу же почувствовал себя в этой среде свободно. Александр и Таде Натансон, поляки по происхождению, сумели завоевать авторитет в парижском театральном и литературном мире. Натансоны были людьми с широкой натурой и не скупились ни на идеи, ни на деньги, инстинктивно тянулись к новаторам, почти всегда безошибочно улавливали все характерные для той эпохи конца века явления, были сторонниками Малларме, Ибсена, таких молодых художников, как Боннар, Вюйар, Руссель, Морис Дени, Валлотон, которые именовали себя "Наби". В февральском номере "Ревю бланш" была напечатана хвалебная статья о выставке Лотрека в галерее "Буссо и Валадон".
Из братьев Натансон особенно выделялся Таде. Высокий, крепкий мужчина, гурман и чревоугодник, он заказывал себе огромное количество блюд, был щедр, любил сорить деньгами, что вполне соответствовало его живому и увлекающемуся характеру. Очень подходило к нему и его прозвище "Великолепный". Неутомимый делец сочетался в нем с утонченным эстетом, проницательный ум не мешал ему предаваться мечтам и утопическим проектам. Это была личность тонкая и импульсивная, глубокая и в то же время легкомысленная. Несмотря на некоторое ребячество, в нем чувствовался талант, но талант необузданный. Этот великан частенько витал в облаках, его пылкое воображение и интуиция одерживали верх над рассудком. Он женился на совсем молоденькой - в день свадьбы ей было всего пятнадцать лет и три месяца, - поразительно красивой девушке. Именно о такой жене мечтал он всю жизнь! Звали ее Мизия. Среди ее предков были русский князь и одаренный музыкант-бельгиец. Она сама была виртуозной пианисткой. Мизия позволяла себе всевозможные прихоти, не меньше, чем Лотрек (он втайне любил ее), но, в отличие от него, она жила в каком-то фантастическом мире и все подчиняла своим капризам. Готовясь к свадьбе, она истратила на белье, на "приданое феи", триста тысяч золотых франков - все деньги, которые дали за ней родители.
