Бэзил Гарт - История Первой мировой войны
Другое и более глубокое вклинение противника произошло в британской линии точно к северу от дороги на Менен. Здесь 1-я немецкая гвардейская бригада прорвала слабый фронт 1-й британской Гвардейской бригады — странное историческое совпадение, даже если в последней бригаде уцелели остатки только одного гвардейского батальона. Но прусские гвардейцы, заплутав в лесу, не смогли воспользоваться своим успехом и были отброшены фланговой контратакой. В этом бою ведущую роль сыграл 52-й легкий пехотный полк, как это было и во время отражения последнего штурма императорской гвардии при Ватерлоо.
Хотя этот удар был тяжелее, чем атака 31 октября, ситуация уже не была настолько критической — возможно, в значительной степени потому, что удар произвел меньшее впечатление на командование в тылу. С провалом этого удара 11 ноября — дата пророческая, символичная — кризис под Ипром наконец миновал. Даже пребывая в здравом рассудке, немецкое высшее командование все еще могло решиться на мощные атаки, прежде чем признало бы свое поражение. Но люди, которые были призваны выполнять его приказы, были уже не в состоянии проявлять усердие и не были склонны вдохновляться настолько безнадежными перспективами. Таким образом, конвульсивные атаки, что продолжались в течение следующей недели, главным образом направленные против фронта Дюбуа, были всего лишь затихающими вспышками грозы, уходящей прочь. Помощь I корпусу, которой так долго добивался Хейг и в которой Фош отказал со словом «невозможно», теперь была оказана, а французы на некоторое время захватили весь выступ.
«Первый Ипр», по сути, был «солдатской битвой» — в большей степени, чем Инкерман. В памятном высказывании генерал Эдмондс резюмирует ситуацию: «Линия, что отделяла Британскую империю от краха, состояла из усталых, изнуренных и небритых мужчин, немытых, облепленных грязью, чья одежда зачастую была немногим лучше рванины». Единственное отступление от истины заключается в одном отклонении от суровой простоты. Британская империя показала способность к выживанию, когда ее экспедиционные силы на самом деле отходили обратно к своим судам, и когда ее противник владел портами Ла-Манша. Но это никоим образом не означает, что если бы экспедиционные силы были разбиты на Ипре, Германия смогла бы подобраться к Британии настолько близко, чтобы это привело к катастрофе. В свете последующих лет в самом деле имеются причины для сожаления, что Хейг не последовал своей идее отхода к более прямой и сильной линии вдоль канала/русла через Ипр. Это сократило бы затраты и упростило оборону. И эта помеха для позднейших попыток наступления во Фландрию, страну, в которой наступление невозможно, могла бы на самом деле стать дополнительным преимуществом.
Разумеется, опасность «Первого Ипра» усугубил отказ Фоша, Френча и д’Юрбаля осознать его неосуществимость. В этом заключается их наиболее существенное влияние на битву. Реальное управление битвой осталось в руках Хейга и Дюбуа. Даже они, за неимением резервов, едва ли могли бы сделать много больше, чем просто скреплять разрушенные части обороны, тонким слоем размазывая другие части по зловеще тонкому фронту. Возможно, в случае Дюбуа, учитывая, какие способы он выбирал, не раз действуя в одиночку, рассчитанный риск расстаться со своими резервами объяснялся сильнейшим доверием к командованию, заработанным в оборонительном сражении.
Фош, несомненно, оказывал моральное влияние на битву своим упорным отказом прислушаться к голосу разума — не меньше, чем несгибаемой силой воли. Она никогда не покидала его. Отделить ее от имевших место приливов и отливов линии фронта — и ею можно любоваться безоговорочно. Он производил впечатление на всех, кто с ним соприкасался. Но невозможно отыскать, где он тронул людей на линии фронта. Там же, где он соприкасался с боевыми командирами, произведенный эффект, похоже, чаще вызывал раздражение, чем восторг. Единственный раз, когда Фош определенно укрепил чужую волю, имел место позади фронта — в общей штаб-квартире союзников. Хотя некоторые из заявлений, сделанных под его влиянием бельгийским командованием, можно сбросить со счетов, особенно в отношении короля Альберта, пренебрегать ими нельзя.
Его влияние на сэра Джона Френча было более весомым, но эффект этого влияния неминуемо оказывался столь же ничтожно малым, как и влияние сэра Джона Френча на бой. Немецкий проект был сорван, и Ипр удалось сохранить, несмотря на заблуждения вышестоящего командования — но лишь благодаря войскам на передовой. Защитники Ипра от немецких атак были передовыми отрядами в самом прямом смысле слова — их оборона имела протяженность, но не глубину. Это было следствием их малочисленности, но в то же время продемонстрировало их моральную силу. «Тонкая красная линия» прошлого никогда еще не была настолько тонка, как линия на Ипре — и никогда не подвергалась такому давлению. «Тонкая линия цвета хаки» выдержала напряжение, которое длилось неделями по сравнению с часами в прошлом.
В патриотической фальсификации истории, которой так подвержены военные летописцы, слишком много отчетов о «Первом Ипре» представляют его как почти исключительно британскую битву. Мелочно и ложно они скрывают огромный вклад, сделанный нашими союзниками, точно так же, как сто лет назад они исказили описание Ватерлоо и важную роль в нем пруссаков. Исправление этих пропорций ничем не вредит доброму имени британских войск. Именно в качестве, а не в количестве заключается военная доблесть. И ни одна битва в британских анналах не дает более наглядной демонстрации качества сражения и его значения, чем «Первый Ипр». Это была битва в естественных британских традициях — оборона в сочетании со своевременными ударами. Таким образом, она соответствовала характеру войск, которые ее вели. Если характер боев и не соответствовал довоенной тактической подготовке, которая была преимущественно наступательной в подражание континентальной моде, то он соответствовал природным инстинктам, которые в условиях битвы имели большее значение, чем модная догма. А благодаря степени своей подготовки в сравнении с призывной армией на континенте английские солдаты овладели приемами, которые были полезны при любой форме действий. Прежде всего это касается их стрелкового мастерства — ружейной стрельбы. В обороне она была более удобна и эффективна, чем в атаке. Это касается способности британской пехоты производить «пятнадцать выстрелов» в минуту, что немцы приписывали «огромному количеству пулеметов» — тогда как в действительности у каждого батальона, приехавшего во Францию, было только два пулемета, а к моменту Ипра и они во многих случаях были утрачены. Заблуждение врага, произведенное таким стрелковым мастерством, скомпенсировало заблуждения высшего командования союзников и стало для ситуации решающим фактором. На самом деле решающим этот фактор стал только в сочетании с боевым духом людей, которые держали оружие.
Никакая похвала не может быть слишком высокой для того неукротимого духа, который питал их коллективную выносливость. В некотором смысле это был особый продукт. Враг тоже не испытывал недостатка в храбрости. Его дисциплина была не менее сильной — возможно, даже слишком сильной для эффективности тактики. Но маленькая армия англичан обладала коллективным чувством, что было уникальным. В него внесли свой вклад и сама небольшая численность этой армии, и условия службы, и традиции. Для англичан «Первый Ипр» был не просто солдатской битвой, а «битвой своих» — против чужаков. Семейный дух задавал тон всему и был ключом к явному чуду, благодаря которому оставшиеся выстояли тогда, когда войсковые соединения были разбиты, а от полков остались одни обломки. Они достигли своей цели — в обоих смыслах. Ипр стал свидетелем оправдания высшей и последней жертвы старой регулярной армии. Когда битва закончилась, слишком немногие остались в живых, чтобы сохранить память об этом духе.
Глава пятая
1915 год — ЗАСТОЙ
Еще до конца 1914 года застой на Западном фронте стал ясен для всех правительств и Генеральных штабов враждующих сторон. Было ясно, что новые операции не приводят к решению, однако каждая сторона старалась найти свой выход из создавшегося положения. Реакция эта была различной как по форме, так и по характеру — в зависимости от силы, ума и предрасположений различных авторитетов. В Германии решающим было мнение Фалькенгайна. При знакомстве не только с критиками Фалькенгайна, но и с его личными работами создается впечатление, что ни это мнение, ни само руководство войсками, не отличались целеустремленностью, а сам Фалькенгайн не отдавал себе ясного отчета, что же именно надо делать.
Фалькенгайн, назначенный после отхода от Марны на место Мольтке, в основном как будто придерживался плана Шлиффена, ища решения на Западе. Но он не последовал рекомендуемому Шлиффеном способу — ослабить свой левый фланг с целью сосредоточить мощный кулак на решающем правом. Действительно, осенняя атака под Ипром была проведена главным образом сырыми, необстрелянными соединениями. Между тем уже закаленные в боях войска почти бездельничали, стоя между рекой Эн и Вогезами. Полковник Тренер, начальник полевых сообщений, правильно оценивал обстановку. Он зашел даже так далеко, что представил Фалькенгайну подробно разработанный им план переброски шести армейских корпусов на правый фланг. Но план этот был отвергнут. Если вспомнить, как близок к гибели был британский фронт под Ипром, остается только контактировать, что германское главное командование вторично спасло союзников. В подобных же условиях Людендорф просил подкреплений у Лодзи, чтобы придать силу своему удару, вклинявшемуся во фланг русских. Но Фалькенгайн упустил и эту возможность, оттягивая высылку подкреплений, пока неудача под Ипром не сделалась фактом.
