Иван Беловолов - Истра 1941
— Погорелов? Ты когда мне минометные батареи подавишь?
В кирпичном заводе. Они туда посадили минометчиков и накрывают весь лес минометным огнем. Что? Стены? Мне хоть стальные, хоть железные, — я спрашиваю, когда подавишь огонь? Здесь по площади можно было давно подавить все это. Если засветло не подавишь, впотьмах будешь давить. Давайте долбайте, чтобы ничего там не
осталось, чтобы там все с землей смешать! Нажми там своим удельным весом! И быстрее! Как можно быстрее!
13.10. Разговор по телефону с командиром второго гвардейского полка:
— Алексей, что у тебя слышно? Как на старом месте? Почему на старом месте? Я ведь полтора часа тому назад приказал тебе в 30 минут разделаться с этим атрибутом или бросить его к черту! Чего ты привязался к этой школе? Бросай сейчас же, вытягивай людей оттуда и обходи лесом! Тьфу, я ведь тебе 30 раз это объяснял. Вперед — захлестывай справа, чтобы ни одного подлеца не выпустить оттуда. А школа, шут с ней, пусть стоит — ни одной минуты не смей больше около нее терять. Что? Плохо слышно? Когда тебе чего-нибудь от меня надо, тогда слышишь хорошо, а когда тебе говорят: «Дай!» — не
слышно? Я тебе приказываю: обходи справа. Это тебе сегодня — кровь из носу, а сделать! Алеша, милый мой, уразумей: он один без тебя ничего не сделает. Обоим вам там быть сегодня и чай там пить сегодня! — Белобородов кладет трубку и произносит: — Ну и цепляются, мерзавцы. Засели, как клопы в щелях! Хоть керосином выжигай! И оттянуться уже трудно.
13.20. В звуках боя не чувствуется спада. Наоборот. Артиллерия бьет как будто чаще, а пулеметная стрельба стала явственно слышнее. Где-то близко с характерным глухим треском рвутся мины.
— Сюда бросает, — говорит генерал. — Скоро начнут стекла сыпаться. Если он узнает, что это за домик, — нам придется жарко.
Белобородов ложится на диван — в шинели, в шапке, подпоясанный, — закрывает глаза, дремлет или думает.
13.55. Стук в дверь. Генерал мгновенно подымается:
— Кто там? Заходи…
Входит Сидельников.
— Ну как, побывал в Рождествено?
— Нет, товарищ генерал.
— Почему?
— Противник огнем не подпускает. Обстановка такова: первый батальон лежит на исходных в 500 метрах от Рождествена. Южную окраину, куда полк врезался утром, противник сжег. И сейчас еще кое-что догорает. Но там — по всей вероятности, в землянках, которые выкопали жители, — зацепились наши пулеметчики. Огонь очень интенсивный. Сколько наших там, кто они — в штабе не знают. Судя по звуку, у нас там семь-восемь пулеметов. Слышен и винтовочный огонь.
— Вот это люди! Я тебя попрошу, разузнай завтра их фамилии, запиши и записку лично дай мне в руки… Ну, ну, дальше… Где другие батальоны?
— Перемешались. Выбежали из Рождествена и рассеялись в лесу. Противник выбросил в лес две или три группы автоматчиков. Организованного отпора я не видел.
— Что ж они — шарахаются?
— Точно, товарищ генерал. И, судя по некоторым признакам, противник, возможно, готовит здесь контратаку.
— По каким признакам?
— При мне в Рождествено подошло четыре машины с пехотой.
— По какой же дороге?
— Из Трухоловки. Через Жевнево.
— Как через Жевнево? Ведь там дорога перехвачена! Ты сам видел?
— Сам видел, товарищ генерал.
— Не может быть! Сто второй оседлал эту дорогу!
— Сто второй полк отошел, товарищ генерал.
— Как отошел? Куда отошел?
— Приблизительно к линии Снигири — Рождествено.
— А совхоз? А высота «216»?
— Оставили, товарищ генерал…
— Не верю!..
— Я сам там был, товарищ генерал.
— Что они — спятили?
У Белобородова потемнело лицо. Ему хочется накричать, стукнуть кулаком, но, сдерживая себя, он приказывает дежурному связисту:
— Сейчас же к телефону командира сто второго!
14.10. Разговор с командиром сто второго:
— Кто у телефона? Говорит семьдесят шесть… Какого черта? Что? Выслушать? (Генерал слушает, закрыв глаза и морщась.) А приказ был? Я спрашиваю: приказ об отходе был? Вы — командир, вы должны знать, что отход без приказа — преступление. Судить будем за это! Какого черта вы перепугались? Не он у вас в тылу! Вы у него в тылу! Вы его отрезали! Ох, боже мой, что же вы до сих пор воевать не научились! Покормите людей и сейчас же все снова занимайте! Что? Уже успели установить. На высоте «216»? Минометы?
Сколько? А вы чего же зевали? Указания? Задачу надо выполнить — вот и указания!
Разговор кончен. Белобородов морщится.
— Пленных потеряли, трофеи потеряли… Узнали, что из Рождествена нас вышибли и… Вот вам война нервов. Вы у него в тылу, он у вас в тылу, — чьи нервы выдержат? Сидельников, как у тебя нервы?
— Выдержат, товарищ генерал.
— Уверен?
Юношеское лицо Сидельникова вспыхивает.
— Жду приказаний, товарищ генерал.
— Пока иди. Накорми людей. И пусть оружие хорошенько вычистят.
— Есть, товарищ генерал.
Сидельников уходит. У него стремительный, легкий шаг. Генерал смотрит ему вслед.
14.20. Витевский сообщает генералу сведения, поступившие от соседних дивизий.
Сосед слева ведет бой у недалекого села. Противник удерживает село.
— Эх, и они завязли, — невесело говорит Белобородов.
— Да, там тоже церковь, школа… И огонь из бойниц, устроенных в фундаментах.
Витевский продолжает сообщение.
У соседа справа успех: занято село Крюково. Генерал сразу оживляется:
— Вот это отлично. Как заняли, не знаешь?
— Обошли с двух сторон. Противник бросил все и отскочил.
— Что и требовалось доказать! Некоторые головой думают, а другие стену головой ломают. Знаешь, Витевский, кто это другие?
— Не знаю, — неуверенно отвечает Витевский.
— Мы с тобой, дружище, 9-я гвардейская. Группа генерал-майора Белобородова.
Белобородов хохочет.
Я опять изумлен. На фронте тяжело; ни в одном пункте не решена задача; день скоро кончится, мы как будто проигрываем сегодняшний бой, этот, несомненно, исторический наступательный бой на Волоколамском направлении, а Белобородов хохочет. Как можно оставаться веселым, хохотать в такой момент?
Или, может быть, я ошибаюсь? Может быть, Белобородов понимает что-то такое, чего я не вижу и не понимаю?
14.30. Отпустив Витевского, генерал устраивается полулежа на диване и закрывает глаза, подперев рукой большую стриженую голову. Мне опять не ясно, что он — дремлет или думает.
Несколько минут молчания. Потом, не открывая глаз, Белобородов приказывает дежурному телефонисту:
— Позвони во все полки. Узнай, каковы потери.
Телефонист спрашивает:
— Сколько у вас больных сегодня? Сколько уснувших?
Это наивный и прозрачный шифр. Больные — значит раненые, уснувшие — убитые.
Телефонист записывает сообщаемые цифры, но на третьем звонке, вызвав кого-то из новеньких — сто первый или сто второй, внезапно раздражается.
— Тьфу ты! — кричит он. — Уснувших, понимаешь? Ну тебя, с тобой не сговоришься.
— Что там? — произносит Белобородов.
— Я, товарищ генерал, спрашиваю: сколько уснувших, а он мне: «у нас никто не спит». С ним немыслимое дело, товарищ генерал.
Белобородов устало улыбается, не открывая глаз.
Телефонист передает ему бумагу. Белобородов просматривает, потом опять закрывает глаза.
Идут минуты. Тихо. Никто не звонит генералу, — нет, очевидно, радостных вестей.
10
14.50. Я не уловил момента, когда в комнате что-то изменилось. До меня дошло какое-то движение, и в тот же момент меня словно подбросило. Я понял, что незаметно задремал.
Белобородова уже не было в комнате. Дверь в соседнюю комнату оказалась почему-то открытой. Я поспешно направился туда.
Там по- прежнему горели керосиновые лампы, освещая потертые брезентовые коробки полевых телефонов, карту на большом столе, фигуры и лица работников штаба, с утра не снимавших здесь, в темных, отопревших стенах, шапок и шинелей.
Отсюда весь день доносился гул разговора, но сейчас меня поразила тишина.
Я сразу увидел Белобородова. Он стоял в центре — невысокий, сумрачный. Лампа освещала снизу его широкоскулое лицо — щеки залились румянцем, глаза сузились. Все, кто его знал, понимали: он сдерживает рвущийся наружу гнев. Я не хотел бы держать ответ перед ним в эту минуту.
Против него стояли три человека, очевидно только что вошедшие. Я увидел на полушубках и шинелях снег, еще не потемневший, не подтаявший, и понял, что не опоздал.
С генералом говорил кто-то высокий, сутуловатый, в полушубке до колен, с шашкой на боку. Я узнал полковника Засмолина. Он настойчиво старался в чем-то убедить Белобородова.
Я не застал начала разговора, но по двум-трем фразам догадался: Засмолин приехал, чтобы лично просить у генерала подкреплений.
