Петр Балаев - АНТИ-Стариков. Почему история все-таки наука
Царя только 2-го числа уломали, а, оказывается, он уже 1-го отдал указание о подготовке манифеста! Зачем тогда все уговоры были и телеграммы от командующих? Вывод какой следует? Конечно, только один — армейские в сговоре с думскими уже подготовили устраивающий их вариант с наследником и Михаилом. Осталось только путем шантажа склонить к нему императора, который 1 марта еще и не помышлял об уходе от власти. Вот запись из дневника Николая:
«1 марта. Среда
Ночью повернули с М. Вишеры назад, т. к. Любань и Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно и Псков, где остановился на ночь. Видел Рузского. Он, Данилов и Саввич обедали. Гатчина и Луга тоже оказались занятыми. Стыд и позор! Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства всё время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам Господь!»
Как вы думаете, он не записал бы о своем решении стать из царя гражданином?
Но не зря я ранее писал, что реальный Николай Второй ничего общего не имеет с тем блаженным идиотом, каким он представлен в книгах Старикова и некоторых других «историков».
Читаем далее Протокол. Сразу после предложения о передаче власти регенту, делегаты получают ответ:
«Ранее вашего приезда, после разговора по прямому проводу генерал-адъютанта Рузского с председателем Государственной Думы, я думал в течение утра, и во имя блага, спокойствия и спасения России я был готов на отречение от престола в пользу своего сына, но теперь, еще раз обдумав свое положение, я пришел к заключению, что ввиду его болезненности мне следует отречься одновременно и за себя, и за него, так как разлучаться с ним не могу».
Николай разгадал их план: прикрыться на время, пока не утихнут страсти, малолетним ребенком (все-таки русские люди бунтуют, поэтому был реальный шанс, что солдаты постесняются идти свергать ребенка, да еще и больного), потом от него избавиться (болезнь цесаревича такая, что это труда не составит) и посадить на трон подконтрольного Михаила.
Я представляю, каким липким потом покрылся Гучков, вот какие его слова зафиксированы Протоколом:
«Мы учли, что облик маленького Алексея Николаевича был бы смягчающим обстоятельством при передаче власти».
Это он с перепугу здесь же выложил намерения заговорщиков использовать Алексея как прикрытие. Ситуацию попробовал исправить генерал Рузский:
«Его Величество беспокоится, что если престол будет передан наследнику, то Его Величество будет с ним разлучен».
Казалось бы, намек депутатам ясный — скажите, что наследник останется с отцом! И все еще можно исправить! Но не зря я уже писал, что Шульгин ума «великого» был. Он здесь же все испортил:
«Я не могу дать на это категорического ответа, так как мы ехали сюда, чтобы предложить то, что мы передали».
Значит, уже все было решено. Императору только осталось задать ехидный вопрос:
«Давая свое согласие на отречение, я должен быть уверенным, что вы подумали о том впечатлении, какое оно произведет на всю остальную Россию. Не отзовется ли это некоторою опасностью?»
Может показаться, что Николай Второй спросил: не будет ли народ бунтовать против его отречения, но, на мой взгляд, он просто начал издеваться над думцами. Я вижу в его словах такой подтекст: хотели, чтобы я отрекся, а вы, господа, прикроетесь моим сыном и заграбастаете власть?! А вот теперь езжайте в Петроград и объявляйте толпе, которая стоит у Таврического дворца с транспарантами «Долой самодержавие!», что царь свергнут — да здравствует царь Михаил! Сколько вы после этого проживете, интересно?
Вот кто видит в логике поступков Николая Второго какие-то английские планы? Я вижу только стремление царя подставить под удар своего брата, которого он имел все основания подозревать в сопричастности к заговору.
Во-первых, Михаила «слили», когда императору начали подсовывать идею о регентстве.
Во-вторых, и без того поводов для подозрения хватало, слишком уж известен был в Петрограде салон Брасовой, жены Михаила, с его идеями либерализма и мечтаниями о выдвижении на царство опального братца.
Я только могу предполагать, что, пойдя на отречение в пользу Михаила, император ожидал самого вероятного развития событий: революционно настроенные солдаты и рабочие, вышедшие на улицы с требованием свержения самодержавия, еще до того, как новым монархом будет введена Конституция, сметут и свежего самодержца, и всех, кто за ним стоит. А вот потом, пользуясь состоявшимся актом цареубийства, Николай мог и собрать вокруг себя сторонников из числа напуганных надвигающимся русским бунтом уже даже не Пугачевских масштабов и задавить революцию.
Ну а 3 марта произошло событие, упоминание о котором уже в который раз г-на Старикова с его очередным историческим «открытием» ставит в неловкое положение.
Итак, утверждение Николая Викторовича о том, что все русские, как у них это принято, врут, особенно по просьбе английских шпионов:
«На рассвете 3-го марта Родзянко вызвал генерала Рузского по телеграфу и потребовал документ народу и войскам не объявлять. Удивленному генералу председатель Думы сообщил, что при известии о возможном сохранении монархии вечером 2-го марта в Петрограде вдруг вспыхнул сильнейший солдатский бунт. Взбунтовавшиеся войска якобы требуют низложения династии, грозя в противном случае смести всех. Эту же ложь Родзянко передал вслед за тем и Алексееву, прося и Ставку задержать манифест».
Говорите, Родзянко генералов обманул? Тогда читаем, что было, когда Милюков в Таврическом дворце 2 марта заикнулся просто о регентстве Михаила:
«Вы спрашиваете о династiи. Я знаю напередъ, что мой ответъ не всехъ васъ удовлетворить, но я его скажу. Старый деспотъ, доведшiй Россiю до полной разрухи, добровольно откажется оть престола или будетъ низложенъ… (рукоплесканiя)… Власть перейдетъ къ регенту, Великому Князю Михаилу Александровичу… (продолжительный шумъ, негодующiе крики)… Наследникомъ будетъ Алексей… (смятение, шумъ, крики: «Долой Романовыхъ» — «Долой князей!» — «Это старая династiя»)… Да, господа, это старая династiя, которую, можетъ быть, не любите вы, а можетъ быть, не люблю и я. Но дело сейчасъ не въ томъ, кто что любитъ. Мы не можемъ оставить безъ отвъта и безъ решенiя вопросъ о форме государственнаго строя. Мы представляемъ его себе какъ парламентскую и конституционную монархiю. (Страшный шумъ; крики: «Не надо намъ монарховъ!» — «Да здравствуетъ республика!» (Издание «БЮРО РОССИЙСКОЙ ПРЕССЫ», Петроград, 1917 год).
А потом как на регентство при малолетнем наследнике отреагировали солдаты:
«Речь П. Н. Милюкова произвела ошеломляющее впечатленiе на солдать. «Это что жъ? Мы работали-работали, а онъ опять — на шею намъ монарховъ?!!» Волненiе изъ Таврическаго дворца перекинулось на улицу, и былъ моментъ, когда что-то зловещее носилось въ воздухе. Представители нъкоторыхъ общественныхъ и воинскихъ организаций бросились къ Милюкову. Въ ответь на ихъ запросы П. Н. Милюковъ немедленно разъяснилъ, что его слова о временномъ регентстве Великаго Князя Михаила Александровича и наследованiи Алексея являются только его личнымъ мненiемъ. После такого разъясненiя солдаты мало-помалу успокоились: личное мненiе «помъщика» облюбованной ими форме правленiя — республике не угрожало» (там же).
Теперь представим, в каком состоянии было бы здоровье Милюкова, если бы он объявил о воцарении нового императора Михаила Второго?! И что стало бы с Временным правительством?
Никто не врал, просто за одну идею о сохранении монархии, даже уже в лице больного мальчишки, заговорщики рисковали с жизнями распрощаться. А уж что было бы с ними за царя Михаила Второго?!
Понимаете, что сделал Николай Второй? Он не просто подписал отречение, он подписал приговор своим врагам. И спасло «временных» только чудо — не успел Рузский телеграммы отправить.
Я не беру на себя смелость это утверждать, но ничего другого не могу предположить, кроме как, что у свергнутого императора имелся план возвращения на трон. Своим отречением в пользу брата он надеялся спровоцировать убийство революционной толпой нового царя, взрыв беспорядков, испуг в военных и политических кругах. Под эту музыку можно было объявить о своем намерении вернуть престол себе и порядок подданным, собрать боеспособные части и подавить революцию.
Расчет был только на Михаила, на его согласие примерить корону. Вернее, даже не на самого Михаила, а на его супругу, графиню Брасову, давно лелеявшую такие честолюбивые планы и крутившей мужем по своему усмотрению (такое впечатление, что Романовы генетически были расположены подчиняться женскому влиянию).
Но, увы, Михаил Романов находился в Петрограде и, в отличие от г-на Старикова, понимал, что монархия прекратила свое существование, и любому претенденту на трон светит, в лучшем случае, только пуля от революционной толпы.
