Рафаэль Гругман - Советский квадрат: Сталин–Хрущев–Берия–Горбачев
Записка Берии на имя Сталина вытекала из секретного протокола к советско-германскому договору. Расстрел польских военнопленных в Катынском лесу ликвидация в зародыше польской агитации на своих территориях – результат выполнения Сталиным союзнических обязательств по недопущению антигерманской деятельности на территории СССР.
«Спорные» документы были обнаружены и опубликованы в постсоветское время. Прибалтийские государства обрели независимость. Но отважиться на покаяние (ведь совершенные преступления – дело рук другого, несуществующего уже государства и несуществующей правящей партии) не смогли. Раздались голоса «историков» (они звучат и поныне) о фальсификации найденных документов, теперь уже в недрах всесильного КГБ (подробнее в главе «Почему до сих пор не реабилитирован Берия?»).
Причина, по которой правопреемники СССР отказываются признать вину, проясняется после просмотра эпизода из телефильма «Место встречи изменить нельзя», в котором капитан Жеглов говорит вору в законе Ручечнику арестованному за кражу шубы у иностранного дипломата:
«– Вещь-то вы взяли у жены английского дипломата. И по действующим соглашениям, стоимость норковой шубки тысчонок под сто – всего-то навсего – должен был бы им выплатить Большой театр, то есть государственное учреждение. Ты, Ручечник, усекаешь, про что я толкую?
– Указ „семь-восемь" мне шьёшь… – ни на миг не задумался Ручечник».
Случай аналогичный.
Миллионы советских граждан были замучены в сталинских тюрьмах и концлагерях. 25 700 расстрелянных в Катыне поляков – песчинка по сравнению с иными злодеяниями Сталина. Однако промашка вышла. Своих убиенных, счёт пошёл на миллионы, признали, а чужестранцев – нет. Вдруг придётся платить полякам за содеянные преступления, как это делают немцы, а теперь и швейцарцы, за злодеяния прежних правительств и частных банков. Не хочется создавать юридический прецедент (глядишь, иски предъявят Литва, Латвия и Эстония, Бессарабия, семья шведского дипломата Рауля Валленберга…) – вот и выкручиваются.
Есть и другая версия тех событий. Сын Берии утверждает, что его отец был против расстрела польских офицеров, мотивируя тем, что опытные офицерские кадры могут понадобиться в грядущей войне с Германией. Об этом он заявил на заседании Политбюро, куда его пригласили для решения судьбы арестованных. Увидев реакцию Сталина, Жданов предложил отстранить Берию от занимаемой должности и назначить себя на его место.
«…отцу приказали в недельный срок передать пленных польских офицеров Красной Армии, а саму экзекуцию было поручено провести руководству Наркомата обороны. Допускаю, что какие-то подразделения из состава конвойных частей все же привлекли, но расстреливала поляков, как это ни горько признать, Красная Армия. Это та правда, которую тщательно скрывают и по сей день»[186].
Предположим, сын выгораживает отца и перекладывает ответственность на Красную Армию. Допустим, документ из «Особой папки» подтверждает, что именно Берия был инициатором расстрела польских военнопленных. Но почему вышестоящие товарищи его не поправили? Единолично отдать приказ о расстреле военнопленных нарком внутренних дел не мог, для этого требовалось решение Политбюро (Берия вошёл в его состав лишь в марте 1946).
Помимо решения Политбюро на первой странице бериевского письма размашисто расписались: «И. Сталин, К. Ворошилов, В. Молотов, А. Микоян». Сбоку, на полях, мелко: «т. Калинин – за, т. Каганович – за».
В 1953 году Берию не обвинили в катынском преступлении по одной лишь причине: обвинение неминуемо потянуло бы на скамью подсудимых «не запятнанных кровью поляков» Ворошилова, Молотова, Микояна и Калинина, проголосовавших «за». В главе «Почему до сих пор не реабилитирован Берия?» мы вернёмся к теме Катыни и зададимся вопросом об ответственности Хрущёва, члена Политбюро с 1939 года, и его исчезнувшей подписи под решением Политбюро.
Но не пора ли, раз мы заговорили о Катыни, переименовать Калининград? Преступник, утвердивший гибель сотен тысяч людей (если не миллионов), не должен быть увековечен в названиях улиц, городов и посёлков.
«Мингрельское дело»
Оно оказалось дочерним «делу Еврейского антифашистского комитета», иногда называемому «крымским», поскольку в его основу было положено письмо, направленное в феврале 1944 в адрес советского правительства, с просьбой о создании в Крыму еврейской автономной республики.
Вторым родителем «мингрельского дела» было «дело Сланского». Оба процесса завершились почти в одно и то же время: летом-осенью 1952 года. «Мингрельское дело», которое должно было финишировать в это же время, запоздало.
Раскручивание всемирного «сионистского заговора» началось Маленковым, но неожиданно смертельная угроза нависла над его другом Берией, бывшим куратором тайных операций по оказанию помощи Израилю. Когда провалился план по созданию советского форпоста на Ближнем Востоке, Сталин обрушился на руководство компартии Чехословакии, обвинив их в заговоре. Повсюду он выискивал еврейские корни. В один из дней его воспалённое воображение сделало открытие: мать Берии – мингрельская еврейка, и, стало быть, Берия – скрытый враг, затаившийся сионист. Теперь причина политических неудач на Ближнем Востоке ясна. Предательство. Осталось найти доказательства, способные убедить в этом остальных членов Политбюро.
Чтобы вытеснить Берию из кремлёвского руководства, обвинить в заговоре и расстрелять – сценарий устранения членов Политбюро, опробованный на Каменеве, Зиновьеве, и Бухарине – Сталин затеял «мингрельское дело».
Обвинение в государственной измене и в сговоре с иностранными разведками, которое планировалось предъявить Берии, базировалось на фактах, которые тот никогда не скрывал ни от Сталина, ни от Молотова. Дядя его жены был министром иностранных дел в меньшевистском правительстве Грузии в Париже, а племянник и того хуже – оказавшись в плену, сотрудничал с немцами.
Уже одного этого было достаточно, чтобы «наградить» Берию пятьдесят восьмой статьёй Уголовно-процессуального кодекса, применявшейся к членам семьи предателя Родины. Впрочем, то, что не успел сделать Сталин, доделал Хрущёв – пятьдесят восьмая статья была использована для наказания сына, невестки, жены, матери, тёщи и сестры Берии.
«Мингрельское дело» стартовало в 1951 году с кампании против взяточничества – на тот момент в Грузии немало руководящих постов занимали мингрелы. Вскоре Сталин вызвал министра государственной безопасности Грузии Рухадзе и приказал ему найти доказательства связей мингрелов с иностранными разведками и выискать свидетельства, подтверждающие их желание отделиться от СССР. Он потребовал разоблачить политические контакты «главного мингрела» с его парижским дядей.
По указанию Рухадзе были арестованы бывший министр госбезопасности Грузии Рапава, генеральный прокурор Шония и академик Шария, короткое время работавший заместителем начальника внешней разведки НКВД. Все они были близки к Берии. Их обвинили в том, что через агента НКВД Гигелия, вернувшегося в 1947 году из Парижа с женой-француженкой, они поддерживали связь с антисоветскими эмигрантскими организациями.
Раскручивая «мингрельское дело» и подготавливая общественность к появлению нового народа-изгоя, Сталин продиктовал решение, опубликованное в советской печати: «мингрелы связаны с турками, среди них есть лица, которые ориентируются на Турцию».
Намёк понят. Обвинение в связях с Турцией, союзником Гитлера, в 1944 году было предъявлено туркам-месхетинцам, которых в двадцать четыре часа погрузили в теплушки и вывезли в Сибирь и в Среднюю Азию. Через семь лет такая же судьба ожидала мингрелов.
Сталин предложил Политбюро направить в Тбилиси партийную комиссию по расследованию «мингрельских уклонистов» и поручить руководство следствием мингрелу Берии. Он надеялся, что Берия станет выгораживать своих друзей и знакомых, что станет доказательством его вины.
Будучи изощрённым садистом, Сталин любил подсматривать за моральными муками своих жертв. Он мог прийти к ним домой за несколько дней до ареста, позвонить по телефону, подбодрить, утешить, дезориентировать и деморализовать. Так, например, было с Бухариным. Немалое наслаждение испытывал он, наблюдая за товарищами по Политбюро, которые, не раздумывая, жертвовали жёнами, детьми, предавали братьев, отказывались от друзей. Он испытывал их, проверяя на благонадёжность. Настала очередь доказать свою преданность Берии. Сталин хорошо усвоил принцип: расправу должна совершить рука соплеменника.
Приехав в Тбилиси, Берия уволил своего ближайшего соратника, первого секретаря ЦК компартии Грузии Чарквиани. По приказу Сталина его сменил Мгеладзе, давний враг Берии. Опасаясь обвинений в «мингрельском национализме», Берия вынужден был закрыть мингрельские газеты. Начались аресты. Об их масштабах можно судить из воспоминаний Хрущёва. Стопроцентно доверять им нельзя, но, зная, как добросовестно абсолютно все члены Политбюро выполняли указания Сталина, не жалея даже ближайших друзей, на этот раз приходится с ним согласиться.
