Пётр Кошель - История российского сыска
Азеф обзаводится революционными знакомствами, имеет некоторое уважение в студенческих кругах. Он выбирает позицию социалиста-революционера, сторонника террора.
Когда Азеф получил диплом инженера-электротехника, «охранка» предложила ему обосноваться в Москве, пообещав содействие в устройстве. Там он, имея зарубежные рекомендации, познакомился с руководителем «Союза социалистов-революционеров» Аргуновым и другими эсерами, держался Азеф с ними очень осторожно, не навязывался. По крохам собирал сведения. Благодаря ему полиция скоро ликвидировала эсеровскую типографию в Томске. Над московскими руководителями нависла опасность. И естественным было в это время подготовить к работе, передав ему связи, нового надёжного человека, не бывшего у полиции на заметке! Им стал Азеф. «Он, – вспоминал Аргунов, – принял горячее участие в нашем горе. Оно стало как бы его горем. В нем произошла перемена. Из пассивного соучастника он превратился в активного члена нашего Союза. Торжественного вступления в Союз не было: сделалось это как-то само собою…»
Теперь по совету полиции Азеф объявил своим новым друзьям, что по семейным делам он должен съездить за границу. Ему дали все пароли, адреса… С ним ехала и член ЦК Селюк, что очень повышало представительство Азефа. Оставшегося Аргунова полиция, выждав две недели, арестовала. Он просидел около трёх лет в тюрьме, затем был отправлен в ссылку, откуда выбрался лишь в 1905 году.
Азеф докладывал «охранке»: «В Берлине и Париже я попал в центр». Да, это был центр зла, и его носителям – Гоцу, Гершуни, Чернову – Азеф понравился. Его привлекают к обсуждению покушений на Плеве и Зубатова. Азеф пишет в Петербург:
«Нам необходимо лично повидаться для переговоров относительно моей дальнейшей практики. Моё положение несколько опасно. Я занял активную роль в партии социалистов-революционеров. Отступать теперь уже невыгодно для дела, но действовать тоже необходимо весьма и весьма осмотрительно».
Азеф сообщает о планах покушения на Плеве, Зубатова, но молчит о подготовке убийства Оболенского. Он сознательно вводит полицию в заблуждение, характеризуя Гершуни как второстепенного эсера.
Азеф начинает темнить. Он становится двойным агентом.
На Азефа большое впечатление оказал апрельский кишинёвский погром 1903 года. Все еврейские магазины были разгромлены, мужчины-евреи попрятались. Либералы считали ответственным за это министра внутренних дел Плеве. По этим ли соображениям, по другим ли причинам, но Азеф прилагал все усилия к осуществлению убийства министра. Полиции он попросту в этом деле лгал.
В 1903 году Азеф занимает место арестованного Гершуни. Теперь он – глава «Боевой организации». Если от Департамента полиции Азеф получает 500 рублей в месяц, то поступления из партийной кассы воистину громадны. Азеф теперь обедает и ужинает в ресторанах, с шампанским; в роскошной шубе катается с танцовщицами… В донесениях «охранке» он ограничивается самыми общими фактами… Лишь иногда он сообщает о готовящихся покушениях на министра юстиции Акимова, полковника Римана…
Один из эсеров вспоминал:
«В глазах правящих сфер партии Азеф вырос в человека незаменимого, провиденциального, который один только и может осуществить террор… отношение к Азефу носило характер своего рода коллективного гипноза, выросшего на почве той идеи, что террористическая борьба должна быть не только неотъемлемой, но и господствующей отраслью в партийной деятельности».
Азеф выдаёт полиции Савинкова, Слетова, Селюк. Но он же в числе организаторов убийства великого князя Сергея Александровича, генерал-губернатора Трепова.
Сведения о том, что Азеф – секретный агент, просочились в эсеровскую партию. Случилось это, по всей видимости, все из-за того же чиновника политической полиции Л. Меньшиков а, которого Рачковский за дружбу с Зубатовым отправил в отставку.
И вот в купе поезда, отошедшего от кёльнского вокзала, вошёл В. Бурцев – редактор исторического журнала «Былое». В купе сидел бывший директор Департамента полиции Лопухин.
– Позвольте мне, – обратился к нему Бурцев, – рассказать вам все, что я знаю об агенте-провокаторе, о его деятельности как среди революционеров, так и среди охранников. Я приведу доказательства его двойной роли… Я долго и упорно работал над его разоблачением и могу с уверенностью сказать: я с ним уже покончил. Он окончательно разоблачён мною…
Лопухин внимательно выслушал Бурцева. Дочь Лопухина на днях была похищена в Лондоне, и Бурцев предложил возвратить её в обмен на имя агента. Лопухин назвал Азефа.
Бурцев написал обращение ко всем членам партии эсеров и разослал его. Решено было организовать революционный суд, но судить не Азефа, а Бурцева – за клевету.
«Надо принять меры и усмирить Бурцева, который направо и налево распространяет слух, что Азеф провокатор!» – восклицал член ЦК Натансон.
Но Бурцев убедил явиться в суд Лопухина. Тут уж крыть было нечем.
Азеф бросился к Герасимову: тот дал ему несколько паспортов, и провокатор скрылся. Бросив без средств семью, он отправился с любовницей путешествовать: Италия, Греция, Египет, Швеция… Часто меняли паспорта, опасались нежелательных встреч. Наконец Азеф под видом немецкого купца осел в Берлине и занялся биржевой игрой. Значительную часть своих денег он держал в русских ценных бумагах, и с началом войны 1914 года и запрещением котировать эти документы на берлинской бирже потерял почти все. На остаток он открыл модную корсетную мастерскую. Сохранились его письменные указания выпускать корсеты малых размеров, ибо в войну из-за недостатка питания женщины будут худеть.
Туповатая немецкая полиция, толком не разобравшись, арестовала Азефа как анархиста. Ему грозил лагерь гражданских пленных. Азеф умолял, чтобы его не помещали в русский лагерь. В тюрьме он пробыл два с половиной года и был освобождён в 1917-м на основании соглашения по обмену гражданскими пленными. У Азефа обострилась болезнь почек, и в апреле 1918-го он умер. Его имя стало нарицательным в русской истории.
Лопухин же за разглашение служебной тайны особым присутствием Сената был присуждён к пяти годам каторги, заменённой ссылкой в Сибирь. После четырех лет ссылки его в 1912 году помиловали по царскому указу.
Максим Горький даже хотел написать роман «Провокатор» – об Азефе. Он отвечал Екатерине Пешковой, написавшей ему об этой истории: «Письмо твоё – точно камень в лоб, у меня даже ноги затряслись и такая тоска, такая злоба охватила – невыразимо словами… впечатление оглушающее. Что же делать с такими людьми? Ведь они гаже палачей».
Филеры докладывают
Начальник Московского охранного отделения С.В.Зубатов не смотрел на сотрудничество как на простую куплю и продажу, а видел в нем дело идейное и старался это внушить офицерам. Учил он также относиться к сотрудникам бережно.
"Вы, господа, – говорил он, – должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите её, как зеницу ока. Один неосторожный ваш шаг, и вы её опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я вам советую, и они поймут вас, доверятся вам и будут работать с вами честно и самоотверженно. Штучников гоните прочь, это не работники, это продажные шкуры. С ними нельзя работать. Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму.
Помните, что в работе сотрудника, как бы он ни был вам предан, и как бы честно ни работал, наступит момент психологического перелома. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда вы должны расстаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпускайте его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему.
Помните, что перестав работать в революционной среде, сделавшись мирным членом общества, он будет полезен и дальше для государства, хотя и не сотрудником, будет полезен уже в новом положении. Вы лишаетесь сотрудника, но вы приобретаете в обществе друга для правительства, полезного человека для государства".
Благодаря таким взглядам Зубатова, работа по розыску приобретала интересный характер. Проводя эти взгляды в жизнь, Зубатов сумел поставить внутреннюю агентуру на редкую высоту. Осведомлённость отделения была изумительной. Заниматься революционной работой в Москве считалось безнадёжным делом.
Красиво и убедительно говорил Зубатов, готовя из офицеров будущих руководителей политического розыска, но воспринять сразу эту государственную точку зрения на внутреннюю агентуру им было трудно. Они принимали, как бесспорные, все советы относительно сотрудника, и все-таки последние в глазах офицеров были предателями по отношению к своим товарищам.
