Андрей Буровский - Расправа над СССР – предумышленное убийство
Собственность на землю, разумеется, была для коммунистов абсолютно неприемлема по соображениям идеологии. Они вообще считали сельское хозяйство чем-то почти подозрительным: постоянно порождающим капиталистические отношения или по крайней мере «мелкобуржуазным», то есть связанным с отношениями собственности.
Даже идеологически правильные совхозы, принадлежащие государству, «требовали» слишком много самостоятельности. Ведь и они, ведя хозяйственную деятельность, имели дело с природными сущностями: почвой, климатом, погодой, ветрами, дождями и туманами. А природа – это вообще идейно неграмотное явление во всех своих проявлениях, не подчиняющееся райкомам и даже самому ЦК.
Справедливости ради: в эпоху Брежнева исчезло такое яркое явление «управления», как «толкачи» – специальные посланцы партийных органов, которые во время посевной или сбора урожая едут в район и требуют быстрее выполнить сельскохозяйственные работы. Независимо от погоды, от осмысленности сева и уборки… Даже если день-два выждать выгоднее – «давай-давай»!
Может, с точки зрения идеологии они и были очень полезны, но вот для сельского хозяйства – не очень. При Брежневе «толкачи» как-то исчезли, но продолжалась еще более вредная, притом типично мобилизационная мера в управлении сельским хозяйством: политика «укрупнения деревень» и уничтожения «неперспективных» деревень. «Неперспективная» – это маленькая деревня, к которой слишком трудно и дорого вести хорошую дорогу. «Почему-то» такие деревни и кормили Великороссию веками, но тут оказались «неправильными».
В 1958 году в соответствии с решениями Президиума ЦК КПСС и Совмина РСФСР деревни начали «укрупнять», переселяя жителей в «перспективные» населенные пункты.
Одновременно «осваивали целину»: 45 млн га целинно-залежных земель, из которых минимум 40% стали впоследствии пустыней и полупустыней. И одновременно за те же пять «целинно-кукурузных» лет (1954–1958) свыше 13 млн га – то есть до 35% сельхозземель российского Нечерноземья – было выведено из сельхозоборота. Специалисты, технологии, капиталовложения и даже растениеводческий семенной фонд именно из РСФСР, из Нечерноземья переводили в целинные и «кукурузные» регионы.
Из 140 тысяч нечерноземных сел предполагалось оставить лишь 29 тысяч. К концу же 1970-х, по данным статистики, осталось около 20 тысяч деревень…
Правительственным постановлением 1974 года по вопросам неперспективных деревень в РСФСР предусматривалось, что по российскому Нечерноземью за 1975–1980 годы сселению подлежали 170 тысяч сельских семей. В приложениях к этому документу только 43 тысячи сельских населенных пунктов РСФСР – немногим более 30% – были обозначены как перспективные.
Что характерно, такие меры не предусматривались в отношении сельских регионов других республик… теперь уже бывшего СССР. А в национальных автономиях РСФСР количество «неперспективных» деревень было намного меньше, чем в обычных российских областях… То есть удар был именно в первую очередь по Великороссии. Сознательно ли? Если сознательно, то какая цель преследовалась в первую очередь: уничтожить месторазвитие русского народа, строителя Российской империи, или подтолкнуть русских уходить в города и разъезжаться по СССР, волей-неволей становиться становым хребтом нашей империи – неимперии.
Что здесь правда – не знаю, потому что мотивы принятия решений высшим руководством СССР всегда оставались страшной тайной.
Во всяком случае, ликвидация «неперспективных» деревень заставила уходить до 30 млн человек. Уходить можно было и в другие деревни, и в районные центры. Но очень многие пошли и в города, из-за притока людей снижалась цена рабочей силы в промышленности и других несельскохозяйственных отраслях[101]. А из-за низкой эффективности сельского хозяйства росла цена на сельскохозяйственную продукцию.
При Брежневе вообще завершилась русская урбанизация – массовое переселение людей в города. С 1967 по 1985 год ежегодно деревню покидало в среднем 700 тысяч человек. 15 млн человек, в основном молодежь. С одной стороны, восхищает масштаб строительства жилья в городах и целых городов… Ведь всему этому полчищу людей, многомиллионному населению целой страны, нашлось место!
Но село-то в результате просто оставалось без работников. В 1980 году средний возраст колхозника составил 52 года, да и тех не хватало, а обеспеченного аграрного класса, подобного западным фермерам, не возникло (его у нас и сейчас нет). То есть не было и тех, кто работает эффективно, с помощью качественной техники. А работа велась неэффективно; чудовищная бесхозяйственность в СССР – не легенда, а факт. В начале 1990-х сдавать черные металлы было очень легко: возле каждой деревни, на околице, валялись ржавеющие детали механизмов и чуть ли не целые машины… С трактора снимали двигатель, а основную часть металла просто бросали. Эти «кладбища техники» были очень типичным элементом сельского ландшафта.
В годы восьмой пятилетки, до начала 1970-х, мобилизационные методы еще давали эффект. Вполне сносный набор продуктов присутствовал в магазинах даже малых и средних городов.
Потом начался уже полный развал, но проблему продолжали решать методами мобилизационной экономики.
В 1980 году в сельском хозяйстве СССР было занято до 20% населения. Это очень мало для страны «третьего мира» и очень много для Запада. В сельском хозяйстве СССР производился примерно такой же объем продукции, как в сельском хозяйстве США, но производительность труда в нем составляла, по разным оценкам, от 20 до 25% производительности труда в сельском хозяйстве США.
Во всем мире горожане «помогают» убирать урожай: приходят как временные рабочие.
В СССР, конечно же, сеяли, а особенно убирали урожай «мобилизованные». Для студентов «выезд в колхоз» был нормой. Зачислили на первый курс – и в сентябре не за парты, а «в колхоз». Убирать урожай. Мобилизовали солдат. Отправляли целые автоколонны с крупных предприятий. Направляли сотрудников учреждений и заводов. В сентябре – октябре в деревнях становилось людно, шумно и весело, а 30–40% уже выращенного урожая все равно терялось.
В 1990 году масса людей прокормилась тем, что собрали на недоубранных советских полях. Я лично знал людей, которые на машинах вывозили буквально центнеры и зерна, и кукурузы, и овощей. Этим реально можно было жить.
Еще одна чисто «мобилизационная» мера: ввоз продовольствия из-за рубежа. Хорошее дело – пусть мы продаем готовую продукцию, а «они» путь снабжают нас продовольствием. Так, Британская империя ввозила хлеб и говядину из Аргентины, баранину из Австралии, фрукты из тропических стран, а платила машинами и изделиями фабрик и заводов. Только у нас-то продавали в основном сырье, а покупали то, что СССР вполне мог бы произвести и сам. Одно Причерноморье, Дон и Северный Кавказ – это же 55% мирового чернозема!
За 18 лет «застоя» импорт мяса, рыбы, масла, сахара, зерна вырос в денежном отношении более чем в 10 раз. Если в 1973 году импорт зерна составил 13,2% от всего его количества, производимого в стране, то в 1975 году – 23,9%, в 1981-м – 41,4%.
Эта мера, помимо всего прочего, подрывала отечественный сельскохозяйственный рынок. Он становился как бы и не очень нужен.
Тем удивительнее, что даже в условиях заведомо гиблой экономической модели в годы «застоя» страну удалось накормить! Всю, до последнего человека. Весь XIX век в «России, которую мы потеряли», время от времени происходили страшные голодовки. В 1890-е годы голод унес до 200 тысяч жизней. Крестьянам охваченных голодом районов официально разрешили заниматься нищенством и просить подаяние. Некоторым это занятие так понравилось, что они и потом не хотели опять садиться на землю, а стали профессиональными нищими.
В СССР уже во время Гражданской войны голод вспыхивал везде, где власть переходила к большевикам. Мрачный призрак «голодомора» не уходил до конца все время правления Сталина.
Во время голода 1946–1947 годов Косыгин руководил оказанием продовольственной помощи наиболее пострадавшим районам. В большинстве случаев запросы местных властей оставались без ответа, оказываемая помощь поступала к голодающим в сокращенном объеме и с большой задержкой:
В феврале 1947-го председатель Костромского облисполкома Куртов умолял Косыгина в виде исключения выделить для 12 тысяч человек стариков и детей спецпоселенцев, находившихся в сельской местности, хотя бы 100-граммовые пайки хлеба, но получил категорический отказ[102].
Еще в 1963 году сельские жители в Белоруссии если не голодали, то недоедали. При Брежневе не было ничего даже похожего.
Помнят ли в современной России про чекушки молока? Бутылочки в четверть литра, но не с водкой, а с молоком? Еще в начале 1960-х такие чекушки были, я их очень хорошо помню. Тогда, ребенком, я не знал, что чекушка молока покупается специально для меня. Так же как не замечал, что конфеты ем только я. Ребенок раздавал конфеты, приучался делиться. Но родители складывали свои конфеты обратно, в конфетницу, и назавтра эти же конфеты подавались на стол.
