Нина Соротокина - Трое из навигацкой школы (Гардемарины, вперед - 1)
- Проснитесь, Василий Федорович! Проснитесь, умоляю вас. Я пришел, чтобы отдать вам в руки судьбу мою и жизнь. Мне надо понять, удача ли прискакала ко мне на арабском коне, или беда стучится в дверь. Да не смотрите так удивленно! Меня вызвал к себе Лесток. Я не могу рассказать, о чем он со мной говорил. "Под страхом смертной казни" - так говорят в Тайной канцелярии. Но мне нужна ваша помощь. Я пешка в чьей-то игре. Но я должен понять, что творится вокруг. В чем обвиняют Лопухиных? За что взяли Бестужеву? Какое отношение к заговору имеет дочь ее Анастасия? Вы знаете все, недаром я встретил вас в доме графа Путятина.
- Тебе Лесток дал поручение?
- Я этого не говорил, - поспешно отозвался Александр.
- А иначе зачем бы ты прибежал ко мне в такую рань? - Лядащев зевнул, поскреб пятерней подбородок и сел, опустив ноги на пол. Только сейчас Александр заметил, что Лядащев спал не раздеваясь. Пышный парик примялся с одной стороны. Скомканный камзол заменял подушку, и на правой щеке отпечатался причудливый узор золотого шитья. -Пили мы вчера у Ягупова. 0-ой! -Лядащев опять глубоко, со стоном зевнул. - Ненавижу это занятие, да отказаться нельзя - обида на всю жизнь. Домой меня чуть живого привезли. Кто - не помню.
- Василий Федорович, выслушайте меня. Я не пришел бы к вам, если бы дело касалось меня одного. Но все складывается так, словно я помогаю следствию поймать ее.
- Кого поймать? Говори толком.
- Вы же читали опросные листы. - Голос Александра прозвучал умоляюще. Ему очень хотелось, чтобы Лядащев сам догадался, о ком идет речь. Но тот ничего не хотел домысливать сам.
- У меня, братец, от этих опросных листов в глазах троится. Вот ведь зевота напала... Посмотри-ка там, в углу, за стулом... Нет ли там бутылки? Если меня привез домой Ягупов, то она непременно должна там стоять. И полная! Есть? Значит, точно Пашенька меня на второй этаж приволок. Возьми бокалы на подоконнике. Налей... Ну вот, теперь рассказывай. И все сначала. Значит, ты был у Лестока.
- Был, Василий Федорович. - Александр помолчал в надежде, что дальше Лядащев начнет говорить сам, но тот молча прихлебывал вино и ждал. Хорошо, я все расскажу вам. Цена этой откровенности - моя жизнь. - Он погрозил кому-то пальцем и продолжал: - Я люблю дочь Анны Гавриловны Бестужевой - Анастасию. Случайно я видел, когда и с кем она бежала из Москвы. Теперь Лесток хочет, чтобы я опознал этого господина.
- Ну и опознай. Я-то здесь при чем?
- Что ей грозит?
- Анастасии Ягужинской? Да ничего. Она такого наговорила, любовь твоя, что ее не наказывать надо, а деньги платить за показания.
- Как - деньги? Она помогла раскрыть заговор?
- Ничего не раскрыла, а просто перепугалась до смерти и подписала все, что от нее хотели. А хотели, чтобы она оговорила мать. Но ее показания ничего не решали. Бестужеву взяли после допроса Ивана Лопухина. Тот постарался, ничего не утаил. Но я, как он, на дыбе не висел, и не мне его судить.
- На дыбе висел... - повторил Александр глухо, а потом, словно поймав на лету подсказку Лядащева, подался вперед. - Так Анна Гавриловна невиновна?
Лядащев рассмеялся невесело.
- Знаешь, как в городе называют дело об отравителях? "Бабий заговор". Лесток всем и каждому говорит: "Как же не быть строгим, если, кроме пустых сплетен да вздорной болтовни, ничего нельзя добиться от упрямых баб? " И этих "упрямых баб" пытают без всяких скидок на их красоту.
- Зачем же их пытать? Может, они и впрямь только сплетницы? Лядащев хмыкнул неопределенно, опять зевнул и перекрестил рот.
- Знать надо, братец, о чем можно сплетничать, а о чем нельзя.
А то больно много сплетников развелось. И посол австрийский Ботта в их числе. Ты на меня так преданно не смотри. Я тебе никаких тайн следственной комиссии не выдаю. Об этом весь Петербург говорит, -Лядащев вдруг подмигнул Белову, -и все "под страхом смертной казни".
- А какую роль во всем этом играет Бергер?
- Дался тебе этот Бергер!
- Так я еду с Бергером.
- Куда? - Лядащев быстро спросил и внимательно посмотрел на Александра. - Зачем тебе ехать с Бергером?
- Я вам уже говорил. Я еду с Бергером для опознания. Куда - не знаю.
- Хорошая компания, ничего не скажешь, - проворчал Лядащев. Посиди-ка один. Пойду умоюсь. Башка раскалывается. - И ушел в другую комнату.
Мылся Лядащев долго, отфыркивался, старательно полоскал рот, Александр терпеливо ждал. Ему казалось, что Лядащев тянет время, решая для себя, насколько можно быть откровенным с пятидневным знакомым. А Лядащев раскачивался на нетвердых ногах и думал, с ненавистью рассматривая полотенце: "Как этой гадостью можно лицо вытирать? Хозяин Штос - сквалыга и сволочь! Это не полотенце, это - знамя после обстрела и атаки, все в дырах и в дыму пороховом. А может, это портянка? Не буду вытираться. Так обсохну. Еще водичкой покраплюсь и обсохну... "
- Слушай, - сказал он наконец, входя в комнату, - Расскажу я тебе, кто такой Бергер. Начнем с географии. Есть такой город - Соликамск. Знаешь такой город? В нем живет на поселении бывший гоф-маршал Левенвольде, а при нем охрана, а при охране - офицер. У офицера вышел срок службы, и ехать к нему на смену должен был некто... -Лядащев многозначительно поднял палец.
- Бергер, - подсказал неуверенно Александр.
- Вот именно. Соликамск далеко, на Каме. Жить там, хоть ссыльным, хоть конвойным - пытка. Кругом соляные прииски и больше ничего, степи... Я всегда думал, Белов. - экая несправедливость! Считается, что ссылают одного, и никто не пожалеет ни в чем не повинных людей - солдат и двух офицеров, что едут в эту глухую, забытую богом дыру. А? Тебе не жалко конвой, Белов? Они ведь тоже люди!
- Мне очень жалко конвой, Василий Федорович, - твердо сказал Александр, опуская глаза в пол. - И палача жалко. Считается, что наказывают одного, а получается - двух.
- А ты остряк... Так о чем я? Ах, да, Бергер... С Иваном Лопухиным Бергер служил в одном полку и, говорят, был дружен. Про любовь Натальи Лопухиной к ссыльному Левенвольде знал весь двор. Не было этой тайной и для Бергера. И вот прослышала Наталья Лопухина про новое назначение в Соликамск и просит сына своего Ивана, чтоб передал он через Бергера поклон от нее Левенвольде. "Пусть верит, что помнят его в столице и любят", - наказала она передать да еще добавила такую фразу: "Пусть граф не унывает, а надеется на лучшие времена". Слушай, Белов, посмотри-ка в углу под окном. Там кусок обоев оторван. Там должна быть... Есть? Тащи сюда. Наливай. Мне чуток, себе полную. Пей, пей! У тебя уже щеки порозовели. Я когда тебя увидел, ты был на сосульку похож. Я еще подумал, что это Белов на сосульку похож? Лето ведь...
Александр оторопело посмотрел на Лядащева. "Как странно он говорит! Да он пьян, - понял Александр наконец. - Пьян в стельку. То-то он разговорчивый такой! Мне повезло. А то бы я из него лишнего слова не вытянул. Зачем же я, дурак, пьяному про Лестока рассказывал? Нет... Он меня не выдаст. Не такой человек".
- Еще налей, - сказал Лядащев и тряхнул головой. - На чем мы остановились? Ага... "Так надейся на лучшие времена", - передала Наталья Лопухина своему соколу. Дальнейшие события по-разному объясняют. Кто говорит, что Бергер сразу пошел с этой фразой к Лестоку, мол, какие же это такие "лучшие времена" - опять младенца Ивана на трон? Кто рассказывает, что за домом Лопухиных давно слежка была. Все это не суть важно. А важно то, что Лесток усмотрел в этой безобидной фразе скрытый намек, что готовится левенвольдево освобождение, и поручил Бергеру выведать у Ивана Лопухина все, что возможно. А тут случилась пирушка в вольном доме у Берглера.
- У кого? - переспросил Александр.
- Да у курляндца одного, пакостника. Все немцы эти - кто Бергер, кто Берглер. И все пакостники. Какой уважающий себя немец поедет в Россию? У него и дома дел полно.
- Я знал в Москве одного немца - он производил очень хорошее впечатление, -виновато сказал Александр.
- Да? Впрочем, я тоже знал двух. Отличные парни! Один, правда, был французом, а второй - скорее всего эфиопец...
- Ну вот видите... Но мы опять отвлеклись от темы.
- На этой пирушке вызвал каналья Бергер пьяного Лопухина на откровенность. -Лядащев налил еще вина, выпил.
"На что это он намекает? Уж не считает ли он и меня такой же канальей? " - смятенно подумал Александр и заерзал на стуле, но Лядащев утер рот ладонью и, не обращая на смущение Александра ни малейшего внимания, продолжал:
- А Иван и рад поговорить. Мальчишка тщеславный, заносчивый! Наплел таких несообразностей, что дух захватывает. Ныне мол, веселится одна государыня да приближает к себе людей без роду, без племени. Мол, каналья Сивере из матросов, Лялин из кофишенков. И чины им, мол, дали за скверное дело. Государыня, мол, потому простых людей любит, что сама на свет до брака родителей появилась.
- Как можно? - не выдержал Александр.
- Ты дальше слушай. Царица Елизавета, мол, императора Ивана с семейством в Риге держит под караулом, а, того не знает, что рижский караул с ее канальями лейб-гвардейцами потягаться может.
