Валерий Замыслов - Горький хлеб (Часть 4)
Спустились со сруба двое плотников с топорами. Подошел к Капусте и Семейка Назарьев, недобро блеснув на господина глазами.
- Пошто кнутом человека увечишь? Неправедное дело вершишь.
- Кнут не бог, а правду сыщет. Не встревай!
Семейка насупился, широким плечом повел и топор к рыжеватой бороде вскинул.
"Ишь какие у князя мужички крамольные. Нешто с кнутом не свычны?" пронеслось в голове Капусты. Однако второй раз Карпушку не ударил. Еще ноги протянет мужичонка. А с мертвого ни пожилого, ни оброка не вытянешь.
Митрий Флегонтыч приметил возле сруба веревку, поднял ее с земли и молча привязал Карпушку к конскому седлу.
- Указывай, чертов сын, где остальные мужики прячутся.
Карпушка жалостливо заморгал глазами, затряс бороденкой.
- Не пытай, батюшка Митрий Флегонтыч. Уж лучше разом меня пристукни. Деньжонок у меня все едино за пожилое нету.
- Умел брать - умей и долги отдать, сатана, - строго произнес Капуста и тронул коня.
Карпушка качнулся всем телом и, низко опустив голову, потащился за наездником.
- Худо дело, братцы. Нелегко придется подушкинским мужикам, - хмуро проронил Семейка и, воткнув топор в комель бревна, добавил: - Надо Исая кликать. Мужик он разумный, может, дельный совет даст. Иначе пропадут новопорядчики.
Глава 40
БРАЖНЫЙ КОВШ
Исая Болотникова страдник разыскал возле двора, где он на деревянном обрубке с железной бабкой отбивал косу-горбушу кузнечным рушником. Возле него расположились Пахом Аверьянов и Афоня Шмоток. Захарыч месил в корыте глину, а бобыль, вытянув босые ноги под телегу, чинил хомут, без умолку рассказывая мужикам свои затейливые побасенки.
- Капуста на селе, Исай Парфеныч, - поздоровавшись с односельчанами, зачал Семейка и поведал старожильцу о нахлынувшей беде на подушкинских крестьян.
Исай отложил в сторону косу, задумался, как всегда не спеша с ответом. Новоподрядчикам мудрено помочь. Митрий Капуста по цареву указу прав: заповедные лета на Руси. Мужик должен возле господина сидеть без выходу, покуда государь Федор Иванович про Юрьев день не вспомнит. С беглым людом у господ разговор короткий. Вначале кнутом исполосуют, затем как должников на вечную кабалу посадят. Так и замучат, покуда вовсе ноги не протянешь. Нет, понапрасну беглые мужики в наше село подались. Уж лучше бы на вольные земли шли. У нас свои-то страдники от княжьих неправд и тягот бегут. За два года до трех десятков из Богородского ушли... А про Митрия Капусту на селе наслышаны. Ратник он отменный, а в земле ничего не смыслит, да и пропойца, каких свет не видел...
Болотников поднялся с кряжа и заходил вдоль повети.
- Ну, так что, Исай Парфеныч? - неторопливо переминался Семейка Назарьев.
- А вот что, мужики, - теребя бороду, заговорил, посмеиваясь, Болотников. - Митрий Капуста лютует, но и на такого лиходея есть капкан. Винцо любого зверя укрощает. Выручай, Афоня.
- Чего прикажешь, Исаюшка? - закинув хомут под телегу, встрепенулся бобыль.
- Поскоморошничать тебе малость придется. А ну, пойдем в избу.
Возле одной захудалой избушки Митрий Флегонтыч увидел взъерошенного мужичонку, который лихо отплясывал вокруг телеги и весело напевал:
- Ходи изба, ходи печь,
Хозяину негде лечь!
Заметив на телеге пузатую ендову и бражный ковш, Капуста остановил коня, окликнул загулявшегося питуха:
- Чего село булгачишь?
- Загорелась душа до винного ковша, батюшка. Откушай со мной, милок. Наливочка у меня добрая, - пошатываясь, заплетающимся языком приветливо проговорил Афоня.
Митрий Флегонтыч покосился на привязанного Карпушку и хотел было уже проехать мимо искушения. Но Афоня нацедил в ковш вина и так смачно крякнул, что Капуста не устоял и сошел с лошади.
- Что за праздник, братец?
- И-ех, батюшка. Сколько дней у бога в году, столько святых в раю, а мы, грешные, их празднуем.
Митрий Флегонтыч подошел к телеге, и Шмоток угодливо протянул ему ковш.
- Пей досуха, чтоб не болело брюхо, батюшка.
- И впрямь, братец. Рада бы душа посту, да тело бунтует.
- Истину сказываешь, голуба. Не пить, так и на свете не жить, ворковал Афоня и снова ударился в пляс, озорно выкрикивая:
- Ходи в кабак, вино пей, нищих бей, будешь архирей!
Капуста гулко захохотал. Экий лихой мужичонка - плясать горазд и на язычок востер. Митрий Флегонтыч потянулся ко второму ковшу. Афоня протянул ему ядреный огурец из миски.
- Где огурцы, тут и пьяница, голуба.
- Но, но! Меру знай у меня, братец. Не мужика - дворянина честишь, погрозил бобылю кулачищем Капуста.
"Ну, слава богу. Дело сделано. После второго ковша Митрию не устоять. Дурману в ендову многонько подлил", - довольно подумал бобыль.
- Бог любит троицу, - деловито проронил Митрий Флегонтыч, нацеживая из ендовы третий ковш.
- Испей, испей, батюшка. Сделай милость да вот блинком закуси. Правда, не обессудь: на худом жите да на воде он замешан. Ну да блин - не клин, брюха не расколет, - усердствовал Афоня.
После очередного ковша Капуста качнулся возле телеги и, слабея, забурчал в бороду:
- Однако пьянею я, братец. Вовек такого крепкого винца не пивал, голова пошла кругом...
- Да разве ты пьян, батюшка? На ногах, как Еруслан, крепко держишься, государь мой.
Выслушав хвалебную речь, Митрий Флегонтыч хватил на диво бобылю еще один ковш и сразу же повалился под телегу.
Развязывая Карпушку, Шмоток изумленно ахал:
- На Руси таких питухов не сыщешь. В мой ковш добрых десять чарок входит. Ну и ну!
А за плетнем столпились крестьяне. Пахом Аверьянов схватился за живот и, давясь от смеха, произнес:
- Много я в Диком поле мужиков перевидал. Народ все бедовый, отчаянный. И каждому завируху сказать - что под лапоть плюнуть. У казака и сабля и слово острое. Но ты, Афанасий, мне в диковинку. Отколь в твоей козлиной бороде мудреные слова берутся? Говоришь, ровно в стену горохом сыплешь.
- Рот не ворота, запором не запрешь. А без языка и колокол нем, посмеиваясь, ответил Афоня.
К Карпушке подошел Исай Болотников, положил руку на плечо, вздохнул участливо и проговорил:
- Не робей, брат. Собирай своих мужиков и в лесу покуда укроетесь. Там вас Капуста не сыщет.
- Ох, ты господи, горюшко наше. Куда же нам с ребятенками? - угрюмо вымолвил Карпушка.
- Ребятишки пущай здесь на селе останутся. Присмотрим за ними, не дадим пропасть. А когда господин ваш из вотчины уберется - знак подадим. Идите с богом.
- Так-то оно так, милостивец. А ежели Митрий Флегонтыч сызнова возвернется? - колебался новопорядчик.
- Пожалуй, и возвернется, но здесь я так смыслю. Не сегодня-завтра должон из Москвы приказчик приехать. Он вас переманивал, ему и ответ держать. Деваться некуда: придется Калистрату и за пожилое и оброчные деньги дворянину вернуть. Вот Капуста и утихомирится.
- Дай бы бог, милостивец, - перекрестился Карпушка и побежал оповещать беглых мужиков.
- Поди, жаль, Исаюшка, винца-то? На Вознесенье господне чать настоечку сготовил?
- Для доброго дела вина не жалеют, - немногословно отозвался Болотников и не спеша побрел на свой двор. Скоро сенокос - надо косы ладить.
Возле телеги сгрудились мужики, бабы и девки, пришедшие взглянуть на пьяного дворянина. Подъехали челядинцы с самопалами. Разузнав, в чем дело, холопы взвалили Митрия Флегонтыча на телегу и повезли назад в Подушкино.
Глава 41
КАБАЛУ - В ОГОНЬ
Ночь.
Горят яркие звезды в черном небе. Тихо внизу, дремотно, но над бором ветер погуливает, шелестит хвоей.
Возле избушки, обхватывая жарким пламенем смолевые пни и сухие сучья, полыхает костер, поднимая к сонным вершинам огненные искры и густые черные клубы дыма.
- Обрадовал ты меня, парень. Великое дело для ватаги сотворил. Ото всех мужиков тебе поклон низкий, - радушно обнимая Болотникова, произнес Федька Берсень.
- Ну, приступим благословясь, родимые, - вымолвил бортник, выбрасывая из сундучка грамотки страдного люда.
Иванка, Федька и Василиса поднялись с земли, обступили костер, а Матвей, истово перекрестившись, взял в охапку столбцы, проронил:
- Полезай, кабала, в огонь. Прости, осподи, нас грешных.
Старик швырнул грамотки в костер и кряхтя опустился на деревянный обрубок. Затряс бородой, ладонью глаза заслонил от едкого дыма.
К бортнику подошел Берсень. Радостно облобызал деда, молвил весело:
- По такому случаю и пир затеять не грех. Чай, найдется у тебя, Семеныч, медовуха?
- Вначале сундучок спрячьте, а затем и вечерять можно, - проговорил Матвей и принес Федьке заступ.
Болотников и Берсень отнесли сундучок в заросли, зарыли в землю, забросали бурьяном и вернулись в избу.
Матрена подала на стол ендову с хмельной медовухой, краюху хлеба, лепешки и миску душистого свежего меда.
Василиса вышла было в горницу, но ее воротил Берсень.
- Присядь с нами, Василиса. Чего гостей чураешься? В последний раз, должно, тебя вижу.
