Н. Копылов - Полководцы Петра I
Б. П. Шереметев на памятнике «Тысячелетие России»
Из завещания Шереметева: «Тело мое грешное отвезти и погребсть в Киево-Печерском монастыре или где воля его величества состоится»
Но в народной памяти Шереметев навсегда остался одним из основных героев той эпохи. Свидетельством могут служить солдатские песни, где он фигурирует только как положительный персонаж. На этот факт, наверное, повлияло и то, что полководец всегда заботился о нуждах рядовых подчиненных, выгодно отличаясь тем самым от большинства других генералов.
В то же время Борис Петрович прекрасно ладил с иностранцами. Достаточно вспомнить, что одним из лучших его приятелей являлся шотландец Яков Брюс. Поэтому европейцы, оставившие письменные свидетельства о России петровского времени, как правило, хорошо отзываются о боярине и относят его к числу наиболее выдающихся царских вельмож. Например, англичанин Уитворт считал, что «Шереметев самый вежливый человек в стране и наиболее культурный» (хотя тот же Уитворт не слишком высоко оценивал полководческие способности боярина: «…Величайшее горе царя — недостаток в хороших генералах. Фельдмаршал Шереметев — человек, несомненно обладающий личной храбростью, счастливо окончивший порученную ему экспедицию против татар, чрезвычайно любимый в своих поместьях и простыми солдатами, но до сих пор не имевший дела с регулярной неприятельской армией…»). Австриец Корб отмечал: «Он много путешествовал, был поэтому образованнее других, одевался по-немецки и носил на груди мальтийский крест». С большой симпатией отзывался о Борисе Петровиче даже противник-швед Эренмальм: «В инфантерии первым из русских по праву может быть назван фельдмаршал Шереметев, из древнего дворянского рода, высокий ростом, с мягкими чертами лица и во всех отношениях похожий на большого генерала. Он несколько толст, с бледным лицом и голубыми глазами, носит белокурые парики и как в одежде, так и в экипажах он таков же, как любой офицер-иностранец…»
Но во второй половине войны, когда Петр все же сколотил крепкий конгломерат из европейских и собственных молодых генералов, он стал все реже доверять фельдмаршалу командование даже небольшими корпусами на главных театрах боевых действий. Поэтому все основные события 1712–1714 гг. — борьба за северную Германию и завоевание Финляндии — обошлись без Шереметева. А в 1717 г. он заболел и вынужден был просить долгосрочный отпуск.
В армию Борис Петрович больше не вернулся. Болел он два года и умер, так и не дожив до победы. Уход из жизни полководца наконец-то окончательно примирил с ним царя. Николай Павленко, один из самых тщательных исследователей петровской эпохи, по данному поводу написал следующее: «Новой столице недоставало своего пантеона. Петр решил создать его. Могила фельдмаршала должна была открыть захоронение знатных персон в Александро-Невской лавре. По велению Петра тело Шереметева было доставлено в Петербург и торжественно захоронено. Смерть Бориса Петровича и его похороны столь же символичны, как и вся жизнь фельдмаршала. Умер он в старой столице, а захоронен в новой. В его жизни старое и новое тоже переплетались, создавая портрет деятеля периода перехода от Московской Руси к европеизированной Российской империи».
Беспалов А. В.,
д. и.н., профессор
Апраксин Федор Михайлович
Один из создателей русского флота, сподвижник Петра I, генерал-адмирал, первый президент Адмиралтейств-коллегии.
На суше Апраксин защитил от шведской армии Санкт-Петербург, который шведы собирались сровнять с землей, а на море нанес им решающее поражение в шхерах при Гангуте.
Федор Матвеевич Апраксин принадлежал к старинному боярскому роду. Его сестра Марфа Матвеевна вышла замуж за старшего (сводного) брата царя Петра I — Федора Алексеевича (1676–1682). Таким образом, он приходился дядей будущему русскому императору. Службу начал стольником при дворе Петра I в 1683 г. Был записан в потешный Семеновский полк, участвовал во всех мероприятиях юного царя, в том числе в строительстве потешной флотилии на Переяславском озере. Сопровождал Петра во время первой поездки в Архангельск в 1692 г.
Был архангельским воеводой в 1692–1693 гг.
Под его руководством был построен первый русский торговый корабль нового образца.
С 1695 г. поручик Семеновского полка.
В 1697–1699 гг. надзирал за строительством кораблей в Воронеже и принял участие в Керченском морском походе. С 1700 г. пожалован званием адмиралтейца и назначен главой Адмиралтейского приказа. Возвел Таганрог и Азовскую гавань. С 1706 г. — глава Оружейного, Ямского, Адмиралтейского приказа и Монетного двора, с 1708 г. — генерал-адмирал. Отличался высокой работоспособностью, широким диапазоном знаний, неподкупностью.
В 1708 г. шведский флот и армия предприняли попытку захвата Петербурга. Она носила серьезный диверсионный характер и была задумана как часть единого стратегического плана короля Карла перед вторжением в Россию. Как это поняли в России, операция должна была преследовать две цели: а) заставить Петра оттянуть как можно больше сил от обороны линии Смоленск — Можайск — Москва и перебросить их на защиту Петербурга и б) уничтожить только что родившийся русский флот в Балтийском море. Исполнителем предначертаний короля Швеции стал генерал Георг Любикер. Он должен был прогнать русских с берегов Нюэнской реки — так шведы в то время звали Неву, сровнять с землей Петербург, в то время как Карл должен был уничтожить Москву.
Операция против Петербурга, казалось, была задумана неплохо. Шведы решили напасть на захваченные русскими невские земли с двух направлений: с юго-западного, из Эстонии, и с северо-запада, из Финляндии. Но в действиях нападающих отсутствовала синхронность. Сначала выступили полки генерала Стремберга из Эстонии, но они потерпели тяжелое поражение от войск Апраксина. И только после этого было решено нанести комбинированный удар — с моря, со стороны Финского залива, и из Финляндии. Это наступление было скоординировано с вторжением основных сил шведской армии на западной границе России.
Гангутская баталия 27 июля 1714 г. Гравюра М. Бакуа
Шведский корпус генерала Любекера получил приказ короля Карла XII о наступлении на Петербург зимой 1708 г. В распоряжении у Любекера находились солидные силы: около 14 тысяч солдат и 22 военных корабля. Преодолевая распутицу и следуя по абсолютно разоренной местности, шведы лишь 28 августа подошли к реке Тосне.
Действия шведов не застали русских врасплох — их давно ждали. Для противодействия неприятелю на линии реки Невы генерал-адмирал Федор Апраксин приказал выставить заслоны и сильные дозоры. После ряда боев, как пишет Тарле, между противоборствующими армиями возникло равновесие, в котором ни одна из них не отваживалась сделать решающий шаг: у Апраксина не хватало сил и средств, чтобы в полной уверенности напасть на шведов, а у шведского генерала — на разгром русской армии. Шведы заняли весь ораниенбаумский берег, но не знали, что им делать дальше. Русские же успели уничтожить часть провианта, а часть — доставить в Петербург.
Впрочем, край был не освоенный, и провианта не хватало и у русских. В сложившейся оперативной обстановке Апраксин пребывал отнюдь не в самом благодушном настроении. Начальник кавалерии иностранец Фрэйзер стал вызывать его подозрения, и Апраксин написал Петру: «Для того прошу ваше величество прислать в конницу доброго командира, ежели не противно вашему величеству, известного из русских».
Сражение при мысе Гангут
Между тем в отряде Любекера начинался голод, и уже 14 сентября Апраксин, ссылаясь на сведения, полученные от пленного шведского квартирмейстера Врико, доносил Петру, что Любекер намерен покинуть Ингерманландию. Шведская эскадра Анкершерны тоже была изрядно потрепана и взять о. Котлин не смогла. Апраксин, со своей стороны, выбрал тактику мелких укусов шведской армии и делал вылазки небольшими отрядами в районе Копорья. И такая тактика оказалась наиболее действенной в развернувшейся войне.
В итоге Любекер приказал своим пехотинцам подниматься на борт эскадры Анкершерны и отплыть от невских берегов куда-нибудь подальше. Это решение привело шведов к катастрофе. Для совершения посадки Любекер перевел свой лагерь к самому берегу моря. Погрузке войск сильно мешали штормы и шквалистый ветер. Чем меньше шведских пехотинцев оставалось в лагере, тем смелее становились попытки русских прорваться в лагерь.
Во избежание лишнего кровопролития генерал-адмирал Апраксин послал к неприятелю своего ординарца — вахмистра Ингерманландского драгунского полка Страсбурга с барабанщиком с предложением сдаться. Но предложение было отвергнуто. Тогда Апраксин отдал приказ к атаке. Русская пехота атаковала шведов с фронта, а драгуны с флангов. Оборонявшиеся отчаянно сопротивлялись, но были разгромлены наголову. Последние минуты посадки шведов на корабли имели вид и характер панического бегства.
