Джек Ландер - Войны Роз
Ретроспектива тех дней показывает несколько попустительское отношение к войне. К концу царствования Ричарда II фортификационная наука была почти неизвестна в Англии, пока Генрих VIII между 1538 и 1540 г. не построил цепь прибрежных артиллерийских фортов в новаторском иностранном стиле. Эпоха Войн Роз не создала ничего сопоставимого с фортификационными сооружениями и земляными укреплениями, возведенными в течение большой гражданской войны в семнадцатом столетии. Замки, подобные Таттершелу, Кайстеру, Эшби-де-ла-Зучу и Хейсменси (первые два имеют высоту, характерную для более поздних замков французского или рейнского стилей), были, несмотря на их обманчивый воинственный вид, скорее великолепными дворцами, чем крепостями.
Частные замки, построенные в течение пятнадцатого столетия, никак не могли иметь того значения в Войне Роз, которое им приписывалось. В действительности это были небольшие здания абсолютно невоенного характера. Когда Джон Норрей (Norreys) в период одной из наиболее острых стадий гражданской войны возводил Оквеллз (Ockwells) — к его смерти в 1465 г. строительство еще не было завершено, — он хотел построить дом, примечательный числом и размером окон, по проекту, основанному на простых, но гармоничных математических пропорциях; все это должно было служить эстетическому восприятию и было весьма далеко от оборонных задач{14}. Из старинных королевских замков только Харлеч (Harlech), в силу ряда причин ныне весьма неприметный, выдержал продолжительную блокаду. Остальная часть уэльских замков и известных цитаделей Северной Англии, которые играли заметную роль в борьбе начала 1460-х гг., никогда не противостояла осаде долее нескольких недель, а зачастую это вовсе был вопрос считанных дней.
Грабежи не были редкостью — без этого не может обойтись ни одна война. Однако жалобы на мародерство были единичны. Война имела очень ограниченное распространение. Любой причиненный ущерб был невелик по сравнению с разрушением, вызванным опустошительными набегами шотландцев и примкнувших к ним английских «мусорщиков» в начале четырнадцатого столетия, когда за годы между сражением при Баннокбуре и смертью Роберта I, короля Шотландии, доход от церквей, принадлежащих монастырю Дарем (Durham), упал с 412 фунтов до 10 фунтов в год{15}. В XV в. беспорядков в Англии было, конечно, меньше, чем на территории ее более бедного соседа, Шотландии. На фоне событий в северном королевстве, где два короля неистовствовали в течение двадцати лет и тянулась бесконечная кровавая вражда Черного и Красного Дугласов, Кричтонов и Ливингстонов, Война Роз кажется менее варварской. В то же время Англия кажется тихой обителью по сравнению с Богемией того времени с ее битвами кланов.
Советник Людовика XI, Филипп де Коммин, однажды заметил: «Англии более других королевств была ниспослана особая благостыня, что ни деревни, ни люди, ни жилища не были разорены, разрушены или уничтожены; но бремя войны легло только на воинов, и, особенно, на знать»{16}. Хотя сам Коммин и признавал, что он был не вполне осведомлен о деталях английской политики, его сопоставления обстановки в различных странах представляются чрезвычайно разумными.
Ущерб англичан не кажется большим по сравнению с тем ущербом, который они причинили многим провинциям Франции в ходе Столетней войны. Укрепленные церкви, почти неизвестные в Англии, снова, как и в более ранние времена, стали во Франции распространенным явлением. Хронист Молине (Molinet) полностью посвятил свою длинную поэму разрушению французских аббатств. Они достигли такого оскудения, какого не знали с Темных веков: монастыри во Франции так и не оправились после разрушения англичанами{17}. Когда наконец англичан выгнали из Гаскони в 1453 г., тридцать процентов деревень было полностью разорено или сильно разрушено{18}. Ничто в английской истории не могло сравниться с судьбой Лиможа (Limoges), где, согласно свидетельствам, в 1435 г. в городе осталось в живых лишь пять человек. Восстановление заняло более двадцати лет. Даже в 1480-х гг. некоторые районы все еще страдали из-за нехватки скота, отобранного во время войны: мужчины, женщины и дети вынуждены были впрягаться в плуги{19}. Разрушения вокруг Амьена были настолько велики, что церкви всего города и большинство культовых сооружений в округе необходимо было отстраивать заново — они были восстановлены приблизительно между 1470 и 1490 г.{20} Потребовалось примерно столько же времени, чтобы ликвидировать другое, более серьезное последствие войны — путаницу и противоречия в правах собственности: во время войны обеим сторонам дарились одни и те же поместья, часто по нескольку раз, что вызвало юридические проблемы и общественные конфликты гораздо более острые, чем любые конфискации и акты лишения прав, наложенные на представителей противоборствующих сторон в течение гражданских войн в Англии{21}.
Англия избежала ужасов вторжения иностранной власти: это склонило историков рассматривать Войну Роз исключительно как инцидент английской истории. Однако, хотя общественные беспорядки и были спровоцированы внутренним кризисом, они, несомненно, затронули не только Англию. Ни Ланкастеры, ни Йорки не решались призвать иностранную помощь, когда они могли бы рассчитывать на нее, и стремительные перемены в английской политике путали все расчеты государственных деятелей таких отдаленных дворов, как Милан, Неаполь и Арагон. Джон Калабрийский, брат Маргариты Анжуйской, основываясь на своем наследном праве, по-прежнему претендовал на трон Неаполя, и его итальянские амбиции отразились на судьбе его сестры в Англии.
В начале 1450-х гг. французы все еще боялись новых вторжений англичан; во второй половине десятилетия ими овладел страх перед Бургундией. Приблизительно с 1456 г. вплоть до смерти Карла Смелого в 1477 г. политика Северо-Западной Европы вертелась вокруг взаимных подозрений Франции и Бургундии. Это ожесточенное противостояние не знало запрещенных приемов. Лицемерие, интриги и жестокость их дипломатии могли бы научить Макиавелли не хуже, чем распри итальянских государств. Как только дипломатия терпела неудачу, война занимала ее место. Обе стороны конкурировали за союз с Англией, и много лет их амбиции усиливали хаос в английской политике.
После 1459 г. мысль объединить Англию и Бургундию для вторжения во Францию, чтобы лишить французской поддержки Джона Калабрийского, претендующего на Геную и Неаполь, захватила миланского герцога Франческо Сфорца. Роль его доверенного лица выполнял папский посол Франческо Коппини, который бессовестно использовал свое положение для поддержки Уорика и его сторонников, когда те предприняли свое наступление из Кале в 1460 г. В 1462 г. король Франции Людовик XI, опасаясь еще одного англо-бургундского союза, отказал в поддержке Маргарите Анжуйской, бросив ее в бедственном положении, хотя в конце года непосредственная опасность миновала его королевство.
Франция и Бургундия продолжали конкурировать между собой за альянс с Англией. Карл Смелый безуспешно пытался убедить Эдуарда присоединиться к Лиге общего блага против Людовика. Позже Франция добилась временного успеха, подтолкнув Карла к браку с Маргаритой Йоркской; согласно едкому замечанию одного летописца, для того, чтобы отомстить королю Франции, он был вынужден жениться на шлюхе. Действуя стремительно, Людовик (вероятно, уже в 1468 г.) стал реализовывать идею примирения королевы Маргариты с Уориком. Этот почти фантастический план привел к успешному вторжению в Англию в 1470 г., но в конечном счете потерпел неудачу, потому что Людовик, зайдя слишком далеко, спровоцировал марионеточное правительство Ланкастеров к агрессии против Бургундии. Тут герцог Карл, который до этого момента не демонстрировал особого сочувствия к горю своего испанского шурина, сразу же поддержал планы Эдуарда по контрнаступлению. Обе противоборствующие группировки — Маргарита и Уорик с одной стороны, Эдуард — с другой — пожертвовали, по крайней мере, частью своего успеха ради интересов чужеземцев, которые поддержали их во имя своих собственных целей. Даже после восстановления Эдуарда на троне в 1471 г. его французский поход, отсроченный до 1475 г., стал реальностью только после длительной чехарды из перемирий, отмены перемирий и противоречащих друг другу переговоров между этими тремя сторонами. Генрих VII вторгся в страну с помощью бретонцев, и в течение многих лет почти во всех дворах Северной Европы считалось целесообразным время от времени поддерживать притязания йоркистского самозванца Перкина Уорбека.
Хотя по континентальным меркам Англия избежала ужасов войны, она была достаточно неспокойной стороной. Задолго до гражданских войн и через много лет после них ее население постоянно горько жаловалось на «недостаток твердой власти и разгул лиходейства». По представлениям людей эпохи Средневековья, главенство справедливых законов всегда было присуще некоему давнему Золотому веку, и условия их собственной жизни, как им казалось, никак не соответствуют этому мифическому эталону{22}. Поскольку история более ранних веков накопила множество свидетельств чудовищных преступлений, наивно полагать, что в середине пятнадцатого столетия произошло масштабное ухудшение общественного устройства. Приведение в исполнение наказаний за уголовные преступления всегда было слабым местом{23}, и список злодеяний любого периода в Англии Средних веков или XVI в. представляет собой мрачную и зловещую картину[2].
