Джек Ландер - Войны Роз
Эта книга была начата под знойным солнцем Западной Африки и закончена среди снежных бурь Новой Шотландии, вдали от любых собраний книг по пятнадцатому столетию. Большая часть копий была сделана во время двух поездок в Англию. Я обязан поблагодарить университет Ганы, который предоставил мне дополнительный отпуск для этой цели, и Университет Далхузи, который, насколько это было возможно, свел мои обязанности к минимуму, благодаря чему я смог закончить эту книгу.
Дж. Р. Ландер
Галифакс, Новая Шотландия.
Апрель, 1965
ВВЕДЕНИЕ
События, которые великий писатель, автор сэр Вальтер Скотт назвал «Войной Роз»[1], дабы приукрасить этот назидательный, почти драматический сюжет английской истории пятнадцатого века, впервые отображены итальянским церковником Полидором Вергилием из Урбино. К началу шестнадцатого столетия значение, которое латынь имела для дипломатии и пропаганды, настолько возросло, что монархи Северной Европы предпочитали предъявлять миру доказательства своих родословных в светской прозе итальянских историков. Паоло Эмилиани уже писал такую историю при французском дворе, когда в 1502 г. Полидор, дипломат и сборщик старинного папского налога «пенс в пользу святого Петра», на правах посланника Адриано Кастелли (Adriano Castelli) прибыл в Англию.
Поощряемый Генрихом VII, Полидор вскоре стал собирать материалы для написания истории Англии и к 1513 г. закончил первый вариант своей Anglica Historia. Эта работа, сделавшаяся вскоре хорошо известной, часто становилась образцом для просвещенных историков, писавших в Англии во времена Тюдоров. Летописец Генриха, Эдуард Холл, дополнил, приукрасил, почти канонизировал образ, созданный его итальянским предшественником; таким он и дошел до Шекспира, который, пренебрегая педантичным уважением ученых к «старым, поеденным мышами документам», как называл их сэр Филипп Сидней, с вольностью поэта игнорировал или менял суть неудобных фактов, чтобы драматизировать нравственные аспекты{1}. Полидор Вергилий же изобразил картину мира, где на протяжении веков общественные институты были более или менее стабильны и где, в рамках этой стабильной структуры, личности конкретных королей определяли судьбу их государств. Три устойчивых убеждения довлели над умами поколений, о которых он писал: неотступное присутствие руки Божьей в делах правителей, незыблемый характер родового наследования и святость помазанного короля.
Авторы пятнадцатого и шестнадцатого столетий были щедры на свидетельства вмешательства Бога в дела правителей. Филипп де Коммин изложил свои взгляды, заключавшееся в том, что правители этого мира, слишком могущественные, чтобы быть подконтрольными другим людям, были подчинены в своих деяниях особому вмешательству Всемогущего. Несмотря на то что для решения обычных юридических споров и установления истины в случаях с простыми смертными поединки уже не проводились, в делах правителей они продолжали существование благодаря идее свершения божественной справедливости в битве. Эдуард IV, согласно намекам некоторых авторов, его современников, отложил свою коронацию до знака Господнего благословления — победы в битве при Тоутоне. Иерархия существовала даже в прегрешениях. Поскольку Бог наблюдал за государями более пристально, то и карал их проступки с большей суровостью уже в этом мире, а место в царствии небесном они покупали по расценкам столь отличным от расценок для простых смертных, что это могло вызвать у их подданных лишь зависть.
«Только Бог может назначить наследника». Правители того времени считали лишение наследника его законных прав — хотя это было далеко не редким явлением — одним из тягчайших преступлений. Как пишет Шекспир вслед за Полидором Вергилием и Холлом, Ричард II сначала изгнал Генри Болинброка, затем, после смерти его отца, Джона Гонта, незаконно отобрал его наследное имение, герцогство Ланкастерское. Болинброк вернулся из изгнания, чтобы вернуть себе свои владения при поддержке части родовой знати. Генри Хотспер, по прозвищу Сорвиголова, описывает, каким он видел Болинброка:
Забытый, одинокий, он бежал
На родину из ссылки за границу.
Отец мой ждал его на берегу
И встретил беглеца со всем радушьем.
Когда ж он от него узнал, что тот
Приехал только за своим наследством,
За герцогством Ланкастерским, когда
Услышал клятвы и увидел слезы,
Отец поверил и пообещал
Ему поддержку, что он и исполнил{2}.
Сам Болинброк возвратился в Англию без намерения узурпировать корону. Волею случая он получил высокий сан — и поплатился долгими несчастьями:
Бог ведает, какими, милый сын,
Извилистыми, темными путями
Достал корону я, как весь мой век
Она мне лоб заботой тяжелила{3}.
Отобрать у человека его владения было великим грехом, вызывающим гнев Господень. Убить короля было грехом смертельным и несоизмеримо больший — «гнусным, черным, грязным», — слова не могли в полной мере выразить того ужаса, который порождало подобное прегрешение. В помазаннике Божьем есть часть тайны Господней. На нем лежит божественная благодать, и он не может быть умерщвлен без неминуемой Божьей кары. Даже на одну только мысль подданных о свержении Ричарда II епископ Карлейльский ответил предостережением о грядущем гневе:
Так можно ли судить вам государя,
Носителя небесного величья,
Избранника, наместника господня,
Венчанного, помазанного Богом,
И приговор заочно выносить{4}?
Если же подобное случится,
Кровь павших англичан удобрит землю,
И многие грядущие века
Оплачут горько это злое дело;
К язычникам переселится мир,
А здесь междоусобья разгорятся,
Восстанет брат на брата, род на род.
Насилье, страх, разруха и мятеж
Здесь будут жить, и край наш будет зваться
Голгофой и страною мертвецов{5}.
Наводящая ужас тема вины поднимается снова и снова. Даже в ночь перед Азенкуром Генриха V терзали думы о грехе и искуплении:
О, не сегодня, Боже, позабудь
Про грех отца — как он добыл корону!
Прах Ричарда я царственно почтил
И больше горьких слез над ним пролил,
Чем крови вытекло из жил его.
Пять сотен бедняков я призреваю,
Что воздевают руки дважды в день,
Моля прощения за кровь{6}.
Генрих V избежал проклятия. Ему наследовал его сын, Генрих VI, чья слабость и неспособность контролировать вздорную аристократию дала Ричарду Йоркскому благоприятную возможность более решительно возобновить свои легитимистские притязания на трон. Одна трагедия перерастала в другую. Каждое новое преступление порождало очередную волну бесчинств. Убийство двух принцев — сыновей Эдуарда IV в Тауэре — плата за вероломство, совершенное им по возвращении из изгнания в 1471 г.: чтобы получить поддержку, он сразу заявил, что прибыл, дабы вернуть себе только герцогство Йоркское, свое фамильное владение, а не корону! В конце концов Босуортское сражение потопило в крови чудовищное воплощение злодейства в лице Ричарда III и объединило династии Йорков и Ланкастеров браком Генриха VII и Елизаветы Плантагенет:
Нет больше распрей, кончена вражда.
Да будет мир на долгие года.
Все было готово для спокойствия и процветания Англии Тюдоров.
Законы жанра вынуждали Шекспира вмещать все события в определенные временные рамки. Он свел унылое описание политической жизни и войн к неисторическому, но трагическому единству, потрясающему нас своим напряжением и ужасом: вслед за Маргаритой Анжуйской мы представляем это царствование «пристанищем жестоких убийств». Начиная с призыва герцогини Глостер отомстить за Ричарда II, через шокирующее хвастовство принца Генриха, что он мог бы похоронить его легкомыслие в кровавых одеждах, через сцену при Тоутоне, где отец убивает сына и сын отца, зловоние смерти и ужаса достигает своего апогея в последних ядовитых издевках королевы Маргариты, обращенных к герцогине Йоркской:
Твоя утроба вытолкнула в мир
Чудовище, которое нас губит.
Тот пес, что, быв еще слепым щенком,
Имел уж зубы, чтоб терзать ягнят
И лакомиться их невинной кровью,
Тот изверг, исказивший образ божий,
Тот на земле невиданный тиран,
В чьем королевстве стон стоит и плач, —
Твоим был чревом порожден на свет
Затем лишь, чтоб нас всех загнать в могилу{7}.
Однако столь кровожадную моралистическую стилистику нельзя считать полностью восходящей к традиции Полидора Вергилия и летописцев династии Тюдоров. Истоки такого подхода могут быть найдены в пропаганде Йорков. Проблема обоснованности притязаний дома Йорков не была столь простой, как заставляет нас поверить эта отредактированная всеми сторонами история.
