Александр Каждан - Два дня из жизни Константинополя
Из Римской империи христианство распространилось в соседние страны: на восток и на юго-восток — в Иран, в некоторые арабские княжества, в Аксум; на запад и северо-запад — в германо-кельтский мир. Несколько позднее оно утверждается среди славян.
Исторически сложилось так, что уже в Средние века христианство разделилось на несколько ветвей, из которых вплоть до XVI в. две были наиболее влиятельными: католичество, распространившееся в Западной и Центральной Европе, и православие, утвердившееся в Византии и сопредельных с ней странах. Разделение церквей, схизму, относят обычно к 1054 г., когда константинопольский патриарх Михаил Кируларий и папский легат кардинал Гумберт отлучили друг друга от церкви. Может быть, это событие не имело того радикального значения, которое ему долгое время приписывали, — может быть, окончательное разделение произошло лишь после 1204 г., после захвата Константинополя латинянами. Как бы то ни было, противоположность — и социальная, и идейная, и обрядовая — обеих церквей обнаружилась задолго до 1054 г.
Западная церковь к IX в. стала в полном смысле слова феодальной церковью: ее отличала от церкви в Византии большая экономическая независимость, большая аристократичность и корпоративность. К тому же обе церкви опирались на разные традиции. С одной стороны, эллинистическая политическая доктрина утвердилась на Востоке гораздо прочнее, чем в Риме, с другой — идейные влияния античной культуры шли там и здесь по разным руслам: западное христианство впитало прежде всего достижения римского юридического мышления, восточное — греческую идеалистическую философию Платона и логику Аристотеля. Наконец, различие политических судеб обеих частей Римской империи привело к тому, что влияние «варварской» культуры сказалось на западной системе мировоззрения гораздо заметнее, чем на византийской, ибо роль варварского мира в западноевропейской истории была куда более значительной.
До сих пор мы говорили о Византии как о некотором социокультурном единстве, отличающемся (в самом общем виде) от античных и западноевропейских обществ. Представление о Византии как о единстве справедливо лишь при очень большой степени обобщения, хотя традиционный тезис о византийском консерватизме (опирающийся на собственные суждения византийцев) много способствовало распространению и в науке, и у читающей публики иллюзии, будто византийское общество и его культура действительно оставались неизменными на протяжении столетий. На самом деле византийское общество скорее мыслило себя неизменным, чем таковым являлось, и в его истории можно выделить несколько периодов, отличающихся не только степенью политического влияния Византии в Среднеземноморье, но также характером общественных отношений и тенденциями культурного развития. В рамках византийского мировоззрения, византийской культуры вообще можно и нужно выделять исторически определенные особенности.
Так вырастает перед нами двоякая и в какой-то степени внутренне противоречивая задача: нам предстоит выделить и то общее, что характерно для «византийского феномена», и то специфическое, что отличало Византию в относительно короткий момент ее существования — в конце XII в.
Византия как особое средневековое государство достигло классически-завершенных форм в IX — середине XI в. С середины XI в. она входит в полосу своего рода кризисной ситуации.
Внешнеполитический аспект этой ситуации кажется предельно очевидным: на восточных границах империи появились воинственные племена турок-сельджуков, с севера угрожали печенеги, итальянские владения Византии подверглись натиску норманнов, или нормандцев. Правда, давление соседей не было новостью для Византийской империи: выросшее на юго-востоке Европы, это государство издавна играло роль передового бастиона против вторжений всевозможных народов — от аваров и хазар до арабов и венгров. Внешнеполитический кризис середины XI столетия, однако, совпал с внутренним кризисом.
Византийская империя была централизованным, бюрократическим государством. До какого-то этапа византийская централизация способствовала если не экономическому и культурному прогрессу, то во всяком случае сохранению известного уровня экономики и образованности. Слабое ремесло раннего Средневековья находило поддержку константинопольского двора с его постоянными заказами, с его потребностью в роскоши, с его неугасавшей строительной деятельностью. Императорская власть охраняла монополию византийских рынков, поддерживала школу и книжное дело в ту пору, когда Западная Европа едва вылезала из овчины. В IX и в X вв. Византия была первым государством Европы — первым по уровню экономического развития, по богатству, по образованности.
С XI в. положение изменяется. Причины этого надо искать в разных сферах. С XI в. западноевропейское средневековое общество вступает в период подъема; его выражения были многообразными — от роста городов до расцвета схоластики. Здесь не место исследовать причины столь сложного явления — для нас достаточно его констатировать. Как бы то ни было, на Западе росли силы, способные эффективно соперничать с Византией.
Но Византия стала отставать не только потому, что Западная Европа ушла вперед. Видимо, византийская цивилизация исчерпала заложенные в ней возможности. В новых условиях византийская государственность с ее традиционностью, возведенной в принцип, с ее негибким административным аппаратом оказалась не в состоянии противостоять натиску с запада и с востока. Ее слабость проявилась в XI в., когда бюрократическая организация управления достигла максимального расцвета.
Правда, под поверхностью византийского централизма постепенно вырастали новые силы. С одной стороны, это были феодальные элементы, с другой — провинциальные города. Земельные собственники предпочитали эксплуатировать крестьян в своих поместьях, а не получать от государственной власти известную долю государственных налогов. Укрепившиеся провинциальные города оспаривали торгово-ремесленную монополию Константинополя. Но и та и другая сила оказались недостаточно эффективными. Их действие было лишь негативным, подтачивающим государственный аппарат, оно не приводило к какой-либо конструктивной перестройке. События XI столетия знаменовали крах византийской бюрократической централизации. Нормандцы и сельджуки били византийскую армию на всех полях сражений.
Битва
1071 год оказался катастрофическим. В Италии византийцы потеряли последний опорный пункт — Бари. На востоке, у Манцикерта, византийские войска были разбиты сельджукским султаном, а император Роман IV Диоген (1068–1071) оказался в плену. Десятилетие между 1071 и 1081 гг., когда на престол вступил Алексей I Комнин (1081–1118), было периодом глубочайшего внешнеполитического упадка, сопровождавшегося острой борьбой за власть самых разных честолюбцев и политических «этерий». Константинопольский престол, который никогда не был столь шатким, казался вместе с тем донельзя доступным. Страна стояла на грани гибели, а узурпаторы один за другим рвались к власти над гибнущим государством.
Алексей I сумел остановить натиск врагов и упрочить государство. Он, его сын и его внук — три императора — занимали престол почти сто лет, до 1180 г. Прочность династии Комнинов — невиданная для Византии. Страна расширила свои пределы: если внутренние области Малой Азии не удалось вернуть, то на побережье империя почти повсюду чувствовала себя уверенно. Северные области Балканского полуострова признавали византийский суверенитет: не только Болгария, завоеванная еще в начале XI в., но также Сербия и Венгрия. Византийские войска сражались в Египте и в Италии — пусть неудачно, но самый размах операций показателен.
Комнины строили города. Улучшалось сельское хозяйство. Развивалась торговля. По-видимому, в этот период не было ни одной серьезной голодовки, сопоставимой с бедствиями X или XI вв. Благосостояние ремесленников возрастало. Культурный подъем был заметным — и не только в столице, но и в провинции.
Чем это было вызвано? Конечно, о причинах подъема в XII в. можно только гадать. У нас слишком мало источников, чтобы высказать о них определенное суждение. По-видимому, Византии коснулся тот общий подъем, который охватил феодальное общество с конца XI столетия. Сознательное сближение с Западом, осуществлявшееся Комнинами, видимо, тоже приносило благоприятные плоды. Хотя Византия отнюдь не порвала со старыми традициями, но некоторые шаги к перестройке наиболее вопиющих пороков общественной и политической системы были сделаны.
В 1180 г. умер Мануил I, внук Алексея Комнина. После его смерти наступил упадок — может быть, не такой неожиданный, каким он показался современникам, может быть, подготовленный уже в царствование Мануила. Как бы то ни было, при его преемниках империя быстро растеряла все то, что было приобретено за сто лет упорной борьбы. Алексей II, поздний сын Мануила, вступил на престол мальчиком, и царствование его оказалось недолгим. Он был оттеснен, а потом и убит двоюродным дядей Андроником I Комниным (1183–1185), правление которого ознаменовалось возвратом к старому политическому порядку, основанному на бюрократической централизации. За периодом «комниновских реформ» последовало отступление. Оно сопровождалось демагогией и террором — прежде всего по отношению к византийской аристократии. Тот социальный слой, который выдвинул и поддержал Комнинов, подвергся беспощадной расправе. Жестокий удар был нанесен и провинциальным городам. Противостояние новаторства и консерватизма обнаружилось в трагической обнаженности.
