Жан-Ноэль Робер - Повседневная жизнь Древнего Рима через призму наслаждений
Эта мораль счастья, в общем, носит негативный характер, поскольку наслаждение характеризуется отсутствием телесного страдания и душевного беспокойства. Она довольно плохо согласуется с реальностями римского общества, основанного на труде и семье, сгруппированной вокруг отца и матери. Возможно, из-за этого она была плохо понята римлянами. Но самое вероятное объяснение ее неправильной интерпретации в римском обществе, несомненно, связано с тем, что эта новая мораль слишком рано затронула большое число людей из народа и не прошла обсуждения в школах на уроках ораторского искусства. Отсутствие образования у народа и повальное увлечение эпикурейской моралью объясняют, почему эпикурейство оказалось смешанным с вульгарной моралью наслаждения. Народу, веками подчинявшемуся строгим законам предков, вдруг начали твердить: «Наслаждение есть высочайшее благо», — и постоянно цитировали слова Эпикура: «Наслаждение является началом и концом счастливой жизни. В нем мы по-настоящему обретаем свое примитивное природное благо; именно из него мы выделяем любое предпочтение и неприязнь; к нему мы приходим, судя обо всем хорошем посредством эмоционального состояния, как посредством какого-нибудь правила». Вероятно, также добавляли, вырывая слова из контекста, что корнем и принципом всего наслаждения является желудок, что из наслаждения телесного следует равновесие плоти и что тело мертво, если его лишить наслаждения.
Основным средством, проводившим эту новую мораль в жизнь, являлся народный театр — по крайней мере, внешне, поскольку он делал по этому поводу некоторые оговорки. Плавта и Теренция часто подозревали в проповедовании эпикурейства. Действительно, в латинской комедии находят отражение бесстыдство и гедонизм. Дело в том, что вдохновительницей латинских авторов стала новая греческая комедия, являвшаяся к тому же предвозвестницей эпикурейства и охотно описывавшая легкую жизнь. Хотя латинская комедия описывала картины римской реальности, ее авторы изображали жизнь полной наслаждениями: мы видим юных распутников и старых развратников, предающихся плотской любви. Все это было далеко от морали предков. Вот что заявляет, например, в комедии Плавта «Купец» Демифон, отец семейства:
Мне куплена от сына и жены тайком
Любовница! Решил я окончательно:
Тряхну-ка стариною! Ублажу себя!
Немного жить осталось мне. Так вот — вином,
Любовью позабавлюсь, удовольствием…
Люби и пей: и то тебе уж к выгоде,
Что жив ты[21].
Этот идеал и становится идеалом простого народа и дарит ему радость в эпоху, когда власти с помощью законов борются против роскоши, богатства и распутства. Неизбежным персонажем театральных пьес, предметом вожделения и царицей наслаждений становится куртизанка. Чтобы приобрести ее любовь, необходимо найти деньги и, если придется, продать свое имущество или даже обокрасть собственного отца. Нет ни малейших сомнений, что подобная картина нравов соответствует реальности повседневной жизни: после Второй Пунической войны молодежь требует права на удовольствия. Но не следует забывать, что эти театральные пьесы представляют собой отображение того идеала, к которому стремится отягощенный трудом народ в дни праздников. Таким способом поэты стремятся заставить забыть о своих заботах граждан, жаждущих поскольку это естественно для человека — счастья.
Тем не менее вульгарное эпикурейство не всегда является истинной моралью этих пьес. Тот же Плавт отражает моральный кризис своей эпохи: иногда он изображает старика, помогающего какому-нибудь юноше похитить ту, кого он любит, а в другой раз — старика, подобного Демифону, жаждущего наслаждений, но в конце концов оказывающегося одураченным и наказанным. Судя по всему, подобные разногласия зависели от того, влияние какого философа испытывал в тот момент на себе Плавт. Однако проделки молодых людей, даже если они заканчивались ко всеобщему удовлетворению, всегда представлялись безумствами, пагубными как для чести, так и для кошелька, что извинялось только крайней юностью их участников. Эти излишества осуждались также, когда речь шла о стариках: «Если есть такой закон, чтоб старикам распутничать, / Что же станет с государством нашим?»[22] Страсть представляется опасной для общества. Если некий молодой человек промотает свое добро, попавшись в сети куртизанки, он не сможет создать семью и сохранить свой общественный статус. С другой стороны, страсть в театре Плавта является потребностью наслаждения, лишенного нежности. Нежные словечки куртизанок предназначены лишь для обмана простофиль, а голосок юной девы не имеет значения, особенно, если молодой человек решил на ней жениться. Следовательно, последствия наслаждений пагубны для тех, кто стал их жертвами. В то же время некоторые пьесы представляют гораздо более морализаторскую концепцию наслаждения, полностью согласующуюся с моралью предков. Алкмена в «Амфитрионе» замечает, что жизнь предназначена для наслаждения. Но для нее наслаждение — видеть мужа и оставаться ему верной. Сколько римских женщин краснело в театре, когда Алкмена заявляла супругу:
Целомудрие, стыдливость, страсти укрощенные,
Пред богами страх, согласье в доме с мужниной родней,
Долг любви дочерней, щедрость, помощь всем порядочным
Людям, мужу угожденье — вот мое приданое[23].
Плавт выражает здесь вполне традиционную мораль.
Следовательно, нельзя сказать, что Плавт становится апостолом новой морали наслаждений, вытекающей из эпикурейства, и отрицает традиционные римские ценности. Однако он вносит свой вклад в моральную эволюцию римского общества, поворачивающего в сторону поиска наслаждений. События его эпохи лучше помогают понять эту эволюцию. Плавт живет в эпоху перемен. Рим становится международной столицей, и в римском обществе зарождаются новые ценности. Такова расплата за победу. Сельская цивилизация, основанная на труде и простоте, сменяется цивилизацией городской, соблазняющей граждан наслаждениями. II век до н. э. на самом деле является периодом массового переселения из деревень в город, но город не способен обеспечить работой всех своих жителей. Грядут безработица, бесплатная раздача хлеба (хлебный закон), обеспечивающая самых бедных, о которой Цицерон скажет позднее, что «это отвлечет плебс от труда и склонит его к праздности»[24]. Воцаряется праздность, и это изменение в социальной жизни ведет к изменению моральных ценностей: жажда наслаждений приходит на смену духу самопожертвования. Низшие слои общества еще больше разоряются, в то время как богатые познают избыток роскоши, являющийся следствием военной добычи и налогов с покоренных народов. А вместе с этими богатствами с Востока в Рим приходит новый образ жизни. Бедное существование Рима эпохи Республики лучше чего бы то ни было охраняло его мораль, а военная угроза вынуждала римлян объединяться ради победы. Однако доходы от восточных завоеваний и возмещение убытков за войну с Карфагеном не только позволили упразднить прямой налог, но и благоприятствовали зарождению индивидуализма и жажды роскоши как средства достижения власти. Разумеется, во времена Пунических войн Рим уже был мощной державой, но во время Первой Пунической войны военачальники, вывозя из завоеванных городов произведения искусства, приносили их в дар государству, в то время как в эпоху Плавта серебряная посуда, украшения, ковры, восточные статуи скупались уже для собственной выгоды, чтобы украсить ими свою виллу. В это же время, чтобы удовлетворять честолюбие богатых граждан, в Рим начинают стекаться ремесленники. Жизнь богачей становится театральной пьесой, в которой мельчайшее действие требует особых декораций и мизансцен, а самые зажиточные граждане живут жизнью настоящих восточных властителей.
Тит Ливий писал: «Возвращение войск из Азии в 187 году до н. э. послужило началом появления эллинистической роскоши». Мы еще увидим, что все законы, принятые для борьбы с распространением роскоши, так ни к чему и не приведут. Ни один закон не сможет помешать детской проституции или воспрепятствовать появлению в комиции пьяных[25]. Начиная с середины II века до н. э. стыдливость приносится в жертву безудержным наслаждениям: старики женятся на совсем молоденьких девушках, случается, что отец и сын женятся на сестрах! Рождаемость падает, особенно в знатных семьях, то ли потому, что берут в жены двенадцатилетних девочек, что приводит к большой женской и детской смертности, то ли потому, что предпочитают оставаться холостяками, чтобы наслаждаться радостями свободной любви. Философы, пришедшие из Греции, например Карнеад в 155 году до н. э., сеют сомнения в умах и способствуют деморализации римлян. Появление некоторых религиозных сект (например, скандал с вакханалиями 186 года до н. э[26].) окончательно ввергает Рим в процесс коренных перемен и распада традиционных ценностей.
