Николай Павленко - Екатерина I
Важнейшие события этих лет нашли отражение в посланиях Петра к Екатерине, причем в них сквозит юмор и торжество удачливого полководца. Вместо казенных слов о том, что посаженный на польский трон Карлом XII Станислав Лещинский бежал из Польши, как только получил известие о разгроме шведов под Полтавой, Петр воспользовался запоминающимся образом: Станислав Лещинский «бороду отпустил для того, что корона его умерла».
Зная не понаслышке о превратностях войны и возможной гибели на поле брани, Петр позаботился о будущей судьбе фаворитки и прижитых с нею детей. 5 января 1708 года он составил записку-завещание, правда, не отличавшуюся особой щедростью: в случае своей гибели велел дать «Катерине Василевской [Екатерине Алексеевне] и с девочкою [с дочерью Анной]» три тысячи рублей.
Перемена в обращении к Екатерине, а равно и в содержании «цидулок» царя наступила после венчания, состоявшегося накануне отъезда Петра к армии, двигавшейся к южным границам, чтобы отразить нападение турок. Широкой огласки это венчание не получило. Но приближенные царя о нем конечно же знали. Показательно, что А. Д. Меншиков сразу же изменил форму обращения к Екатерине Алексеевне в своих письмах. Еще 12 марта 1711 года он обращался к ней так: «Катерина Алексеевна! Многолетно, о Господе, здравствуй». А уже 30 апреля 1711 года писал: «Всемилостивейшая государыня царица» — и величал дочерей Екатерины царевнами.
Екатерина Алексеевна сопровождала царя во время Прутского похода и разделила с ним все тяготы изнурительного перехода от Днестра к Пруту по испепеленной солнцем безводной степи. «Царь передавал мне, — записывал позднее датский дипломат, — что сам видел, как у солдат от действия жажды из носу, из глаз и ушей шла кровь, как многие, добравшись до воды, опивались ею и умирали, как иные, томясь жаждою и голодом, лишали себя жизни». Еще 9 июня Петр предложил Екатерине оставить армию и отправиться в Польшу, где можно было в безопасности и не терпя лишений ожидать конца похода. Но та наотрез отказалась это сделать.
Екатерина поддерживала супруга в самые тяжелые минуты пребывания в осажденном турками лагере. Молва приписала именно ей спасение армии от пленения или разгрома. В охватившей всех панике она не растерялась, сняла с себя драгоценности и обратилась к женам, сопровождавшим офицеров в походе, с просьбой ради спасения себя и армии расстаться с бриллиантами и золотом. Все это было преподнесено турецкому сераскиру в качестве взятки. Прутский мир стоил сераскиру жизни, но царская чета и армия были спасены.
Печальные итоги Прутского похода известны. По заключенному с турками договору Россия теряла все, что с таким трудом было добыто во время второго Азовского похода. Это, однако, не помешало Петру отпраздновать 19 февраля 1712 года свадьбу.
Зубов Алексей Федорович. Свадьба Петра I и Екатерины Алексеевны 19 февраля 1712 года в Петербурге
Гравюра, 1712 г. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.
Сочетаться браком с безвестной пленницей и пренебречь при этом невестами боярского рода или принцессами западноевропейских дворов было вызовом обычаям, отказом от освященных веками традиций. Но Петр позволял себе и не такие вещи. Объявляя Екатерину супругой, он думал также о будущем прижитых с нею дочерей — Анны и Елизаветы: «…еже я учинить принужден для безвестного сего пути, дабы, ежели сироты останутця, лутче бы могли свое житие иметь».
Английский посол Витворт в депеше, отправленной сразу же после свадебных торжеств, писал: «Вчера царь публично праздновал свое бракосочетание с царицей Екатериной Алексеевной. Его величество за два часа до своего отъезда прошлою зимою из Москвы пригласил к себе вдовствующую царицу, родную сестру Наталию и двух сводных сестер и объявил им Екатерину Алексеевну царицей. Он им сказал, что они обязаны оказывать ей должное этому сану почтение, и, если бы с ним случилось несчастье во время войны, дать ей титул, почести и содержание, какие обыкновенно присваиваются вдовствующим царицам, потому что она действительно его супруга, хотя он еще не имел времени совершить по обычаю церковный обряд, который будет им исполнен при первом удобном случае».
Венчался Петр не по царскому чину, но как контр-адмирал. Поэтому все почетные должности исполняли не гражданские сановники, а морские офицеры и их жены.
* * *Какими же свойствами натуры Екатерина сумела завоевать любовь и глубокое уважение незаурядного человека? Скорее всего, не внешностью — красавицей ее назвать затруднительно. И не высоким интеллектом — выше упоминалось, что она до своей кончины оставалась неграмотной и, оказавшись на троне, не проявила качеств, свойственных государственному деятелю. В годы ее царствования указы от ее имени подписывала ее младшая дочь, цесаревна Елизавета. Правда, сказать, что Екатерина была совсем лишена способностей, по-видимому, нельзя. По свидетельству Вильбуа, «не умея ни читать, ни писать ни на одном языке, она говорила свободно на четырех, а именно на русском, немецком, шведском, польском, и к этому можно добавить еще, что она понимала немного по-французски».
Неизвестный художник. Портрет Екатерины I
Первая четверть XVIII в. Холст, масло. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.
Объяснение привязанности Петра, вероятнее всего, надобно искать в ее душевных качествах. Природой она была наделена внутренним тактом, тонким пониманием характера своего вспыльчивого и сурового супруга, добротой и снисходительностью к порокам других, одним словом, свойствами, которыми был отчасти обделен ее царственный супруг.
Когда царь находился в состоянии ярости, что с ним нередко случалось, никто, кроме нее, не отваживался его успокоить. Кажется, она одна имела влияние на своего супруга, могла без страха смотреть на его искаженное гневом лицо.
Владевший пером граф Бассевич описал способность Екатерины внушать спокойствие раздраженному супругу: «…она имела власть и над его чувствами, власть, которая производила почти чудеса. У него бывали иногда припадки меланхолии, когда им овладевала мрачная мысль, что хотят посягнуть на его особу. Самые приближенные к нему люди должны были трепетать тогда от гнева. Припадки эти были нечастым следствием яда, которым хотела отравить его властолюбивая сестра София. Появления их узнавали у него по известным судорожным движениям рта. Императрицу немедленно извещали о том.
Она начинала говорить с ним, и звук ее голоса тотчас успокаивал его; потом сажала его и брала, лаская за голову, которую слегка почесывала. Это производило на него магическое действие, и он засыпал в несколько минут. Чтобы не нарушать его сна, она держала его голову на своей груди, сидя неподвижно в продолжение двух или трех часов. После этого он просыпался совершенно свежим и бодрым».
Блеск двора не затмил в ее памяти воспоминаний о происхождении. Это, однако, не мешало ей без особых усилий, легко и непринужденно справляться с ролью супруги великого человека, пользовавшегося в Европе репутацией блестящего знатока артиллерии, кораблестроения, астрономии и других наук, а также выдающегося полководца и государственного деятеля. Казалось, будто к этой роли ее готовили с младых ногтей. «Царь, — писал современник, — не мог надивиться ее способности и умению превращаться, как он выражался, в императрицу, не забывая, что она не родилась ею. Они часто путешествовали вместе, но всегда в отдельных поездах, отличавшихся — один величественностью своей простоты, другой — своей роскошью. Он любил видеть ее всюду. Не было военного смотра, спуска корабля, церемонии или праздника, при которых бы она не являлась». Другой иностранный дипломат тоже отметил внимательность и нежность царя к супруге: «После обеда царь и царица открыли бал, который продолжался около трех часов; царь танцевал с царицей и маленькими царевнами и много раз целовал их; при этом случае он обнаружил большую нежность к царице и, можно сказать, по справедливости, что, несмотря на неизвестность ее рода, она вполне достойна на милости такого монарха». Далее дипломат описывает внешность Екатерины. Его описание совпадает с портретным изображением царицы. «В настоящую минуту (имеется в виду 1715 год. — Н. П.) она имеет приятную полноту, цвет лица ее весьма бел с примесью природного, несколько яркого румянца, глаза у нее черные, маленькие, волосы такого же цвета длинные и густые, шея и руки красивые, выражение лица кроткое и весьма приятное»[9].
Существует, однако, и диаметрально противоположная оценка внешности царицы. Она принадлежит маркграфине Байрейтской и относится, видимо, к 1716 году: «У нее наружность вульгарна и цвет лица смуглый, талия толстая; разряженная безвкусно, она была увешана ожерельями, драгоценностями и образками, звенящими, когда она идет»[10].
