Владимир Земцов - 1812 год. Пожар Москвы
Дивизионный генерал А.О.Л. Коленкур, обер-шталмейстер императора Наполеона. Литография Бельяра. Середина XIX в.
Между тем прибывающие из Москвы офицеры приносят сообщения о том, что город пуст. Тогда император, обратившись к П.А.Н.Б. Дарю, министру-государственному секретарю, говорит ему: «Москва пуста! Что за невероятное известие! Надо туда проникнуть. Идите и приведите ко мне бояр (les boyards)»[48]. Вероятно чуть позже[49] Наполеон обращается к генерал-адъютанту Дюронелю, которого он назначил военным комендантом Москвы, и приказывает ему: «Поезжайте в город; установите службу (reglez le service) и составьте депутацию, которая принесет мне ключи». Здесь же, обратившись к Деннье, Наполеон говорит: «Вы, Деннье, поезжайте выяснить ситуацию, сообщите сведения о ресурсах и представьте мне отчет». Дюронель и Деннье тотчас же выезжают в город, достигают моста через Москву-реку и, миновав его, видят группу московских иностранцев примерно человек в 20[50]. Эти люди, «гонимые страхом», спешили, как пишет Деннье, «прибегнуть к защите под нашими знаменами». По их словам, губернатор Москвы принял все меры к тому, чтобы население покинуло город и что теперь «Москва не более чем пустыня»[51].
Эта депутация была приведена к императору. Наполеон, сразу поняв, кто перед ним, тем не менее, пожелал поговорить с одним из пришедших. Вызвался некто Ламур (Lamour), француз, оставшийся в Москве в качестве временно управляющего типографией Н.С. Всеволожского вместо высланного Ростопчиным Августа (Огюста) Семена[52]. Ламур, горячий поклонник Наполеона, был чрезвычайно рад чести говорить с императором. Но ему удалось произнести только несколько фраз, а именно сообщить о том, что москвичи, которыми «овладел панический страх при вести о торжественном приближении вашего величества», очистили город в несколько дней, в то время как Ростопчин «решился уехать только 31-го августа…» Здесь Наполеон прервал Ламура восклицанием: «Прежде сражения! Что за сказки!» Затем, повернувшись спиной к типографщику, явственно произнес «Дурак»[53].
Этот диалог оказался чрезвычайно примечательным: Наполеон не только не был в состоянии понять поведение русских жителей Москвы, но и московских французов. Дело в том, что Ламур, уже долго живший в Москве, привык к юлианскому календарю, в то время как Наполеон, возможно и слышавший о разнице между западноевропейским и русским календарями, не считал нужным принимать это во внимание![54]
Известие о полном оставлении Москвы ее жителями, что вновь и вновь подтверждалось прибывающими из города офицерами и москвичами-иностранцами, чрезвычайно взволновало Наполеона. «Я никогда не видел, — вспоминал Коленкур, — чтобы он находился под таким сильным впечатлением. Он был очень озабочен и проявлял нетерпение после двухчасового ожидания у заставы; а новые донесения навели его, очевидно, на весьма серьезные размышления, так как его лицо, обычно столь бесстрастное, на сей раз ярко отражало его разочарование»[55]. Другой очевидец, Корбелецкий, писал о Наполеоне, как «ровные и спокойные шаги его вдруг становятся скоры и беспорядочны. Он оглядывается в разные стороны, оправляет платье, останавливается, вздрагивает, недоумевает, берет себя за нос, снимает с руки перчатку и опять надевает, вынимает из кармана платок, мнет его в руках и как бы ошибкою кладет в другой карман, потом снова вынимает и снова кладет, опять снимает перчатку и торопливо надевает ее, и это повторяется несколько раз»[56].
Полагаем, что, еще находясь у Дорогомиловской заставы, Наполеон, который опасался грабежей в городе со стороны солдат Великой армии, приказал, чтобы две бригады легкой кавалерии растянули посты вдоль западных окраин города и предотвратили проникновение в него жаждавших поживиться солдат. Что же касается войск Богарнэ и Понятовского, то им было приказано остановиться в лье от города[57]. С теми же целями сохранения в городе порядка император приказал войскам маршала А.Э.К.Ж. Мортье, командующего Молодой гвардией, двигавшимся сразу за авангардом Мюрата, занять Кремль и предотвратить его разграбление[58]. 14-го были произведены Наполеоном и важные назначения: Мортье был назначен губернатором Московской провинции, Дюронель — комендантом города, а Ж.Б.Б. Аессепс, бывший поверенный в делах в Петербурге, — интендантом провинции[59]. Была подготовлена и прокламация к жителям русской столицы, в которой предлагалось: 1. Представить коменданту города Дюро нелю рапорты «о всех русских, находящихся у них, как о раненых, так и здоровых». 2. Представить в течение суток рапорты «о всех вещах, принадлежащих казне». 3. Объявить о наличии «мучных, ржаных и питейных запасах». 4. Объявить о наличии и представить «коменданту всё оружие». В заключение провозглашалось, что «спокойные жители Москвы не должны сомневаться в сохранности их имущества»[60].
Дорогомиловская застава в Москве. 1754 г.
К 14 сентября относится и ряд приказов, отданных Наполеоном в отношении задержанных и плененных русских солдат, в тот день основному источнику беспорядков и мародерства в Москве. Их предписывалось передавать войскам Даву[61]. Это было тем более важно, что Дюронель беспрестанно сообщал из Москвы о том, что все дома полны отставших русских солдат, и что император не должен пока въезжать в город. Дюронель настаивал на необходимости введения в город дополнительных сил с тем, чтобы эффективно организовать патрулирование. В ответ на эти просьбы император предложил коменданту обратиться к Мортье[62].
Наконец, около 5 вечера Наполеон сел на лошадь и в сопровождении Даву, находившегося недалеко от заставы, объехал деревню, которая раскинулась перед городом (le village qui est pres de la ville). Возвратившись к заставе, император в 5 часов вечера въехал в предместье. Он проехал до полуразрушенного моста через Москву-реку, перешел ее вброд, доехал до конца улицы, затем вернулся к мосту. Здесь император оставался до наступления ночи. Он торопил с починкой моста, продолжал получать сообщения о положении дел в городе и о движениях своей и русской армии[63].
Что же происходило в эти часы в самом городе?
Двигаясь от Поклонной горы дальше, цепь французского авангарда шла уже теперь по пятам за русскими казаками. Время от времени, русские и французы смешивались между собой, при этом не только не проявляя вражды друг к другу, но и всячески демонстрируя приязнь и уважение.
Возле Дорогомиловской заставы к французской цепи подъехал штабс-ротмистр Акинфов. Он вновь хотел видеть Мюрата, чтобы передать ему новое предложение Милорадовича[64]. Мюрат принял Акинфова, как утверждал последний, «очень ласково» и «беспрекословно согласился» на новое предложение продлить перемирие до 7 часов следующего утра, но потребовал, чтобы всё, не принадлежавшее армии, было оставлено в Москве. Озабоченный тем, чтобы в Москве не было беспорядков и жители не покинули город, Неаполитанский король осведомился, сообщил ли Акинфов московским жителям, как он того требовал часа 2 назад, что они будут в совершенной безопасности. Офицер, хотя и не имевший возможности с кем-либо говорить об этом в Москве, уверил, что это поручение было исполнено.
Головные части авангарда Мюрата вступили в Дорогомиловское предместье в два — начале третьего часа пополудни[65]. Впереди шла кавалерия 2-го кавалерийского корпуса под командованием Себастьяни. Раньше всех в город вступил 10-й польский гусарский полк, за которым шёл прусский 1-й сводный уланский полк, затем вюртембергский 3-й конно-егерский полк, после — четыре французских гусарских и егерских полка 2-й дивизии лёгкой кавалерии. Вместе с кавалерией двигалась конная артиллерия[66]. За ними шла тяжелая кавалерия 2-го кавалерийского корпуса (2-я и 4-я дивизии тяжелой кавалерии), затем — 4-й кавалерийский корпус[67]. В составе авангарда была пехотная дивизия генерала М.М. Клапареда (Легион Вислы), приписанная к Молодой гвардии, и 2-я пехотная дивизия под командованием генерала Ф.М. Дюфура из 1-го армейского корпуса.
Вступление французской армии в Москву 14 сентября 1812 г. (фрагмент). Гоавюра Бовине по оригиналу Куше-сына. 1-я четверть XIX в.
Кавалеристам был отдан строжайший приказ не слезать с коней и не выезжать из строя[68]. Хирург Г. Роос, который ехал со своим вюртембергским 3-м конноегерским полком сразу вслед за передовым 10-м польским гусарским, вспоминал: «Пока мы ехали по улице до реки Москвы, не было видно ни одной обывательской души. Мост был разобран, мы поехали вброд; пушки ушли в воду до оси, а лошади — до колен»[69]. О том же пишет и Солтык, оказавшийся в составе авангарда. Он видел прямо впереди французского авангарда казаков, «которые служили своего рода гидами»; «они двигались медленно, без опаски, и, переходя через реку, напоили своих лошадей в реке; Неаполитанский король сделал то же самое, как и его свита»[70].
