Михаил Кром - Стародубская война (1534—1537). Из истории русско-литовских отношений
На фоне таких событий литовское правительство, естественно, не могло питать особых иллюзий относительно прочности перемирия с Москвой. «А што ся дотычеть того неприятеля нашого Московского, — писал Сигизмунд упомянутому выше В. Б. Чижу первого апреля 1531 г., — он здавна звык не бачачы (невзирая. — М. К.) на Бога и на прысягу свою, нас зражати (предавать. — М. К.) и перемиръе з нами зрушивати»61. И тем не менее король всячески стремился сохранить это шаткое перемирие. Причина такого миролюбия заключалась в том, что Сигизмунд и его советники отдавали себе отчет в полной неготовности Великого княжества к войне с Россией. В 1531 г. литовские паны, напомнив господарю о скором окончании срока перемирия с Москвой, запросили его мнение по вопросу: «валку з ним (Василием III. — М. К.) вести, або станье (перемирие. — М. К.) на колько лет взяти», — на что Сигизмунд ответил (через послов), что «естли бы его милость хотел напротивку его (Василия III. — М. К.) валку почати, тогды его милость тых часов ку валце ся не зготовил»62. Однако король чувствовал себя неготовым не только к наступательной, но и к оборонительной войне против Москвы и поэтому приказывал панам-раде снарядить посольство в Москву, которое должно было заявить там протест по поводу умаления королевского титула и заключить на несколько лет перемирие63.
Посольство И. Б. Сапеги и М. В. Яновича прибыло в Москву в марте 1532 г. с полномочиями на заключение «вечного мира». Однако об условиях мира стороны не смогли договориться: «Шигона и диаки звали русские городы великого князя вотчиною, а послы звали городы русский королевою вотчиною»64. Тогда послы предложили заключить перемирие «на колко лет пригоже». Но великий князь встретил это предложение без особого энтузиазма; послам было заявлено: «нам перемирье которого для дела с ним имати? заньже было межи нас с ним (королем. — М. К.) перемирьа много, и в том прибытка нам мало»65. Московская сторона предложила заключить мир, уступив королю «волостей и сел, которые ему пришли с рубежа», но послы даже для перемирия требовали уступки Чернигова, Гомеля и иных городов, на что получили решительный отказ. В конце концов Василий III согласился лишь продлить перемирие с 25 декабря 1532 г. (когда истекал срок прежнего соглашения) еще на год66. Показательно, что послы, попросившие было пятилетнего перемирия, услышав от великого князя, что «боле того нам перемирье взяти нелзе», заявили: «государева воля, и мы и на то делаем»67. Из этого диалога хорошо видно, кто больше нуждался в перемирии. Единственным утешением для литовской стороны могло быть то, что в составленной 10 апреля 1532 г. записи о продлении перемирия на год королевский титул был написан полностью68.
Однако продление перемирия не принесло спокойствия на литовскую границу: как уже говорилось, именно во второй половине 1532 г. ходили упорные слухи о намерении Василия III захватить Киев. Нападения опасались и в других пограничных городах: в конце того же 1532 г. канцлер Литвы Ольбрахт Гаштольд со слов могилевского державцы В. И. Соломирицкого сообщал королю об «умысле» «неприятеля московского», задумавшего «под замъки нашы украинныи подтегнути и шкоду им учынити»69. В этой связи представляется ошибочным утверждение А. А. Зимина, что с момента продления в апреле 1532 г. перемирия и до смерти Василия III «отношения с Литвой ничем не омрачались»70.
Известия о воинственных намерениях московского государя подтверждались его явной незаинтересованностью в дальнейшем сохранении перемирия. Последнее при жизни Василия III посольство в Литву — В. Нащокина и подьячего Т. Дубровина, отправленное из Москвы 8 октября 1532 г., — везло только длинный перечень обид, причиненных литовскими подданными людям великого князя у Гомеля и Стародуба; в январе 1533 г. послы вернулись с ответным списком «шкод», представленным литовской стороной71. Миссия Нащокина вызвала в Великом княжестве крайне настороженную реакцию: литовские паны опасались даже, что это посольство преследовало разведывательные цели и, как только оно вернется в Москву, «тогды тыи слухи суть, ижбы он (Василий III. — М. К.) валку з нами почати мел»72.
Между тем король всячески старался сохранить драгоценное перемирие: в июле 1532 г., узнав о задержании сандомирским воеводой шедших в Турцию московских купцов, он послал ему приказ немедленно освободить купцов и оправдаться тем, что воевода не знал условий заключенного с великим князем московским перемирия73. Так и не дождавшись от Василия III предложения о заключении мира или продлении перемирия, Сигизмунд 27 июля 1533 г. послал в Москву Ивана Боговитиновича. В основной части посольства отводились протесты московского князя на пограничные обиды, а вина за то, что между их подданными «справедливость не стала», возлагалась на Василия III. Инструкция И. Боговитиновичу предусматривала также поднятие вопроса о перемирии без ущерба для королевского престижа: литовский посланник должен был дожидаться, пока московская сторона сама заговорит о перемирии, окончание срока которого уже приближалось, и тогда как бы от себя предложить великому князю прислать по этому вопросу своих послов к королю (поскольку-де с королевскими послами Василий III ни мира, ни перемирия заключать не захотел), но если бы посланник увидел, что великий князь не хочет слать в Литву послов, то он должен был тогда уже от королевского имени попросить охранную грамоту на приезд в Москву литовского посольства74.
Однако Василий III в просимой охранной грамоте на королевских послов отказал, потребовав, чтобы в состав посольства вошли указанные им лица, а в самой охранной грамоте чтобы было ясно сказано, что она выдана по просьбе короля75. Петр Томицкий, подканцлер Польши, в письме одному из своих корреспондентов сетовал на то, что охранный лист на послов не получен и дело, похоже, идет к войне, к которой литовские паны в настоящее время не готовы76. Нуждаясь в мире, паны предприняли еще одну попытку, на этот раз как бы полуофициальным путем, склонить русское правительство к продлению перемирия: литовская рада отправила от своего имени гонца Ю. Клиновского с посланием от 8 ноября 1533 г. к боярам кн. Д. Ф. Вельскому и М. Ю. Захарьину. В послании паны просили, чтобы бояре великого князя «на то… приводили», дабы он прислал своих послов к их господарю или выдал опасную грамоту на приезд литовских послов в Москву77. Упомянутый выше П. Томицкий с одобрением отнесся к известию об этой миссии и выразил надежду на продление перемирия, поскольку литовские паны, которым, по его мнению, недостает согласия между собой, «в настоящее время не готовы к войне с таким упорным и превосходящим по силе противником»78.
Ю. Клиновский прибыл к первому декабря на русскую границу, но был задержан в Вязьме: через несколько дней из Москвы пришло известие о смерти великого князя79. Василий III умер в ночь с третьего на четвертое декабря 1533 г.80
Суммируя сделанные выше наблюдения, можно сделать вывод о том, что в русско-литовских отношениях второй половины 20-х — начала 30-х гг. XVI в. сохранялась постоянная напряженность, а временами (как в 1528 или 1532 г.) оба государства балансировали на грани войны. Чувствуя свою неготовность к ней, власти Великого княжества Литовского прилагали большие усилия к поддержанию шаткого перемирия. И хотя Василий III, занятый казанскими и крымскими делами, так и не начал тогда открытого вооруженного конфликта с Литвой, но пограничная война тлела все эти годы без передышки, причем очагом наиболее ожесточенных столкновений оказалась Северщина: именно ей суждено было стать главным районом боевых действий в предстоящей Стародубской войне.
Глава 2
ЛИТВА ГОТОВИТСЯ К РЕВАНШУ. КОНЕЦ 1533-го — ЛЕТО 1534 ГОДА
Со смертью Василия III перед правительством его преемника Ивана IV встала задача перезаключения всех существовавших дотоле соглашений с другими государствами: по меткому выражению И. И. Полосина, «всякая перемена главы правительства, по понятиям… той поры, влекла за собою естественную смерть дотоле существовавших международных отношений»81. В первую очередь была сделана попытка определить отношения с Литвой.
18 декабря 1533 г. посланник Ю. Клиновский был принят теми лицами, к которым был направлен: боярами кн. Д. Ф. Вельским и М. Ю. Захарьиным. 21 декабря он был отпущен обратно, а 27-го числа того же месяца к литовской раде с ответным посланием бояр отправился слуга Д. Ф. Вельского Юшка Звягин. Вельский и Захарьин сообщали панам, что великий князь Иван хочет с королем «миру и добрые смолвы», пусть паны-рада «наводят» короля на то, чтобы он с великим князем «потому ж похотел миру и добрые смолвы» и для переговоров о мире прислал в Москву своих «великих послов», для приезда которых с Ю. Звягиным высылалась опасная грамота82. Вместе со Звягиным 27 декабря из Москвы выехал посланник великого князя Тимофей Бражников-Заболоцкий: от имени Ивана IV он должен был сообщить королю о смерти Василия III и занятии престола его сыном, а также сказать «от своего государя королю, чтобы король с государем нашим был в дружбе и в братстве»83. Одновременная отправка посланников к раде и к королю была обусловлена требованиями тогдашнего посольского обычая: дипломатические сношения могли вестись только между равными по статусу сторонами: между панами-радой и боярами, между великим князем и королем84. Итак, после смерти Василия III русское правительство заняло миролюбивую позицию по отношению к Великому княжеству Литовскому. А как отнеслись в Вильне к перемене на московском престоле? Первое известие о смерти Василия III пришло в литовскую столицу из Полоцка и других пограничных мест 24 декабря 1533 г.; в том же сообщении говорилось о том, что братья покойного хотят лишить власти его малолетнего сына-наследника85. Сначала слухам о кончине Василия III при виленском дворе не поверили86, но затем с границы стали приходить сообщения, подтверждавшие это известие, а заодно — и новые слухи о борьбе за власть при московском дворе87. Эти известия пробудили в Литве надежду на возвращение утраченных при Василии III земель. Канцлер Великого княжества Ольбрахт Гаштольд писал 13 января 1534 г. князю Пруссии Альбрехту, что Василий «многие крепости господаря нашего захватил обманом», теперь же, после его смерти, эти «крепости и владения, им захваченные, с Божьей ласки, могут быть возвращены, к чему сейчас самое подходящее время»88. Другой виленский корреспондент Альбрехта, Николай Нипшиц, сообщал ему в письме от 14 января, что в случае, если в Москве вспыхнет междоусобная война, литовцы попытаются вновь овладеть Смоленском89.
