Дмитрий Яворницкий - История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3
Русские цари, не скрывая более своих отношений к польскому королю, находили нужным действовать пока в отношении хана путем слова и для того написали новую грамоту в Крым. Повторив в новой своей грамоте прежние доказательства тому, что нарушение мирных договоров произошло не с русской, а с крымской стороны, и поставив на вид то, что об этом писано было и Мурат-Гирею, и Хаджи-Гирею, и самому Селим-Гирею, великие государи объявляют последнему, что если он желает быть с ними в миру, то должен безусловно воспретить татарам делать набеги под украинные русские города, немедленно прекратить войну с польским королем, постараться склонить султаново величество к царской и королевской дружбе и добиться у падишаха, чтобы все завоеванное турками у Польши было возвращено польскому королю. Кроме всего этого, хан должен немедленно царского гонца Никиту Алексеева и гетманского посыльщика Ивана Лисицу отпустить из Очакова в Переволочну, куда уже давно отпущен и мурза Селешов.
Кошевому атаману Федору Иванику и воеводе Григорию Косагову послан был из Москвы приказ, чтобы они, поговоря между собой, без замедления отправили с кем пригоже из Запорожья царскую грамоту к крымскому хану. Такой же приказ послан был в Севск воеводе Леонтию Неплюеву, а одновременно с ними и гетману Ивану Самойловичу. Последнему, кроме того, приказано было сделать у Переволочны на Днепре обмен посланного туда крымского гонца мурзы Селешова на царского гонца Алексеева и гетманского посыльщика Лисицу со всеми находящимися при них невольниками и с их пожитками. А для лучшей безопасности того размена поставить на перевозе сотника переволочанского с товариством и по размене пленных всех русских доставить в Москву[21].
Сносясь такими «любительными» грамотами с ханом, московские цари в это же время, согласно условию заключенного мира между Россией и Польшей, исподволь готовились к походу на Крым. Само собой разумеется, что как польский король, так и московские цари в таком предприятии, как война против басурман, не могли обойтись ни без запорожских, ни без малороссийских казаков. А между тем у запорожских казаков с гетманом обеих сторон Днепра в это время шли сильные пререкания и большой раздор. Гетман Иван Самойлович в пространном письме, писанном в конце октября 1686 года к севскому воеводе Леонтию Романовичу Неплюеву, высказывал в самых резких словах причины своего неудовольствия на запорожское войско.
«Да будет вашей милости известно, что на Запорожье послано от меня запасу 500 бочек, денег 2000 золотых, горелки 5 бочек; только ж я, вследствие их неблагодарности, пожалел утруждать людей и подводы под тот запас, потому что ни при каких из бывших гетманов подводами им запасов не вожено и не только подвод не посылано, но издавна, даже при Хмельницком, запасов совсем не давано. Только Брюховецкий тот обычай ввел, чтоб им давать всякий год запасы, но и при Брюховецком запасов подводами (к ним) не вожено, – сами они, запорожцы, от Кишенки челнами отыскивали запасы вешнею порой. Как тогда, так и теперь подводами им запасов не годится посылать, и впредь им в том следует отказать. А что до того, что я, уже при своем уряде, много раз тот запас подводами посылал, то делал я то для того, чтобы справиться с ними во время их шатости, так как они в прошлые времена не только к полякам, но даже к басурманам обращались со своими обсылками. И то радение мое об их управлении чинил по моей верности к великим государям и потому, что не мог с ними тогда сладить. Ныне же, когда, по мирным договорам, они уже поступили в подданство царского пресветлого величества, гладить их тем не годится. Конечно, давать им запасов я не отказываюсь и как определил приготовлять по 500 бочек оного на каждый год и назначил давать им по 2000 золотых готовых денег, так всегда и будет все то доходить к ним… Таким же способом и в этот год, еще с ранней весны я писал им, что запас уже готов и чтоб они сами для себя отыскивали его. Я обещал им доставить до Кодака, откуда они могли бы уже и сами его забрать, так как и дальше того бегают в Варшаву и в Краков за хлебом, а тут дома почему бы им не взять его? Однако они, упорно став на своем, не захотели отыскивать его. Писал ко мне генерал и воевода Григорий Иванович Косагов о том, что они, запорожцы, негодуют против меня, припоминая, как им в городах нет, по воле их сердец, чести. Но они и сами не хранят чести: приехав в города, они причиняют убытки (и делают) озорничества, старшину побивают и людей всяких бесчестят и хотели бы так делать, как делали при Брюховецком. В какой бы город они ни приезжали, останавливаясь там на дворах, окна в избах вышибали и печи разбивали, питье сами себе насильно у людей забирая, беспрестанно упивались, старшого городового или меньшого, кого хотели, побивали, и за то никогда не несли наказания. Всего этого я, при моем уряде, не допускаю, да и допустить не хочу. В городах приказываю удерживать их и впредь самовольства им не позволю, за что они и гневаются и негодуют на меня, забывая то, что во всем сами виноваты, потому что не хотят быть в настоящем исправлении»[22].
Несмотря на такое негодование против запорожцев, гетман Самойлович при всем том вынужден был отправить к ним в виде вспомогательного отряда на все время зимы 400 человек казаков Гадячского полка с запасами по одному возу на казака и с охраной в числе нескольких человек простых людей, которым, по доставке в Запорожье провианта, велено было препроводить назад из-под фур лошадей[23].
Выражая свое крайнее неудовольствие на запорожцев в письме к воеводе Неплюеву, гетман Самойлович в то же время не поскупился изобразить их в самом непривлекательном виде и в послании к царям. Вследствие этого ноября 10-го числа из Москвы в Запорожскую Сечь послана была на имя кошевого атамана Федора Иваника и всего находившегося при нем посольства царская грамота от царей Иоанна и Петра и царевны Софии Алексеевны.
В этой грамоте государи упрекали запорожцев за то, что они, несмотря на готовившуюся войну России с Крымом, не перестают сноситься с басурманами. Крымский хан, ожидая со дня на день прихода русских ратных людей к его владениям, уже покинул полуостров и вышел в Перекоп; все турки и татары, живущие в Кызыкермене, Тавани и Ослам-городке, почуя беду, находились в большом опасении, а в это время кошевой атаман и все запорожское поспольство, несмотря на такое положение дел, ссылаются с теми кызыкерменцами, ездят к ним по разным своим делам и принимают у себя кызыкерменских купцов, приезжающих для продажи соли в самую Сечь. Осуждая такие поступки запорожского войска, цари предписывали кошевому атаману сделать «крепкий заказ» казаков запорожского войска из Сечи в Крым и турецкие ниже Запорот на реке Днепре городки не пускать, ни с какими товарами и хлебными запасами не ездить и в наставшее военное время неприятелям вспоможения в их хлебной скудности не чинить. «А что ты, кошевой атаман, в листах своих к кызыкерменскому бею и к другим пишеш и не прописывает того, что ты подданный нашего царского величества, то ты делаешь то непристойно, понеже Запорожье и вы обретаетесь в подданстве у нас, великих государей, у нашего царского величества, под нашею царского величества высокодержавною рукою, в чем на верную свою службу и на вечное нам, великим государям, нашему царскому величеству, в подданство и присягу свою учинили. И тебе б, кошевому атаману, впредь в листах своих прописывать подданным нашего царского величества. А что у вас впредь учнется делать, вы бы о том к нам, великим государям, к нашему царскому величеству, и к подданному нашему гетману Ивану Самойловичу, писали»[24].
И строгость приказа, и самое положение дел заставляли запорожцев повиноваться требованиям московского правительства. Торговые сношения с Кызыкерменем запорожцы принуждены были прекратить, взамен того они должны были собрать сведения о подлинных намерениях татар в Крыму. Удобным поводом к последнему представлялась доставка царской грамоты в Бахчисарай. Для отправки царской грамоты назначен был, с общего совета кошевого атамана Федора Иваника и воеводы Григория Косагова, запорожский казак Иван Кириллов Богацкий с казаком сумского полка Григорием Собченком да курским рейтаром Григорием Кичигиным.
Иван Кириллов Богацкий, выехав из Сечи ноября 2-го дня на Кызыкермень и Перекоп, ноября 12-го дня прибыл с четырьмя кызыкерменскими провожатыми в город Бахчисарай. Не доезжая до Крыма, в пути, запорожские посланцы видели какого-то польского полоняника, которого татары везли в Крым; от этого полоняника они узнали, что польский король возле города Белограда разбил ханского сына Нурредин-султана, с которым было 10 000 крымских татар, 10 000 янычар да несколько тысяч белогородских татар, самого ханского сына пленил и после того к городу Яссам отступил. По приезде в самый Бахчисарай запорожские гонцы самого хана в нем не нашли и были отведены к ближнему ханову человеку Батырь-аге. Тот ближний человек, Батырь, или Батырча-ага, взял у запорожских посланцев царскую грамоту, распечатав, прочел ее и сказал, что великие государи все доброе пишут в Крым, а потом в тот же день отправил грамоту к хану в город Козлов, запорожским же гонцам велел ханова приказа в Бахчисарае ожидать. В Бахчисарае гонцы прожили четыре дня и тут, то объясняясь с Батырь-агой, то беседуя с разными другими лицами, успели собрать очень важные сведения о намерениях татар. Прежде всего они узнали то, что все татары очень мало верят мирным заявлениям московских царей: воевода Григорий Косагов, говорил Батырь-ага, затем и прислан в Запороги от царей, чтобы готовиться на татар войной. Но если от войск русских царей будет какой-нибудь промысл на татар, то и татары не будут терпеть, и к дружбе, и к недружбе приготовят себя вполне. На такое заявление запорожские гонцы отвечали Батырь-аге, что воевода Косагов прислан в Запорожье с тем, чтобы защищать царские города от наездов татар, а не с тем, чтобы воинский промысл против них чинить. Затем Батырь-ага в разговоре объявил, чтобы великие государи отпустили мурзу Селешова в Крым, потому что ханово величество царского посла Алексеева и гетманского посыльщика Лисицу уже отправил в Москву. Запорожские гонцы и на это нашли у себя ответ: великие государи, говорили они, уже давно отпустили от себя мурзу, и тот мурза находится у гетмана на пути в Крым. При объяснении с гонцами Батырь-ага, между прочим, спросил их и о том, будут ли московские цари присылать хану казну, то есть попросту сказать, давать дань за все прошлые годы, когда они не отпускали ее в Крым. На такой запрос гонцы дали уклончивый ответ, ссылаясь на то, что они о таком деле не знают ничего. Живя в Бахчисарае, запорожские гонцы узнали и о том, что когда в Сечи появился с русской ратью воевода Григорий Косагов, то сам хан со своей ордой вышел за пять верст от Перекопа на Каланчак и стоял там, опасаясь московских ратных людей, до Петрова дня; узнав же, что воевода Косагов, стоя возле Сечи, делает город, а войной в Крым не думает идти, оставил у Перекопа султан-калгу, а сам ушел в Крым. Оставленный султан-калга стоял у Перекопа до приезда запорожских гонцов и потом, войдя в Крым, в ту же ночь послал на подворье к казакам толмача с запросом, зачем они присланы в Крым. Казаки тому толмачу ответили так, что пришли они с царской грамотой в Крым, а что в той грамоте – не ведают ничего. После этого султан-калга распустил свое войско по домам, а сам совсем ушел в Крым. Хотел было султан-калга из Перекопа идти в Белогородчину на выручку ханского сына, высланного против польского короля; но, услыхав о разгроме татар королем, свой поход отложил. Когда же польский король ханского сына взял в полон, тогда крымцы отпустили от себя польского ксендза, который прислан был для чего-то королем в Бахчисарай, но был закован там в кандалы и ходил целое лето в тех кандалах. Теперь того ксендза хан приказал расковать и ради мира с королем велел «с великою честью» в Польшу отпустить, дав ему на дорогу рыдван о двуконь; такой же рыдван дал тому ксендзу и Батырь-ага.
