Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)
небольшим, назад, в лагере Яна Замоииекого на Цоцоре, где малочисленное польское
войско отсиделось в окопах от многочисленных азиятцев. Скоро старые окопы были
восстановлены, и каждый отдел войска занял свою позицию. Войско было разделено на
пять частей, под начальством пяти дивизионных полководцев: Фирлея,
Лянцкоронского, Остророга, Вишневецкого и Конецпольского.
Июля 10 (1), в субботу, появился козакотатарский авангард. Ему надобно было
осмотреть неприятельскую позицию и суеверно попытать счастья. Первый удар
предвещал козакам и Татарам удачу и неудачу войны.
Панское войско вышло за окопы и построилось в боевой порядок, В это самое
время к Збаражу приближался небольшой во-
13
зоной табор Вишневецкого, заключавший в себе 200 пехотинцев и 200 легко
вооруженных всадников. Козаки и Татары окружили его, как на Желтых Водах Стефана
Потоцкого. Но здесь не было изменников драгун. На выручку подоспел Вишневецкий и
первый поздоровался с варварами. Козакотатарский авангард охватил его своими
крыльями; но на него ударили гусары; он разлетелся в мелкие купы гарцовников,—и
возовой табор вступил в окопы при громе пушек. „Сам Господь принес к нам этого
человека" (пишет автор осадного дневника о Вишневецком): „он спасал нас й советом и
мужествомъ".
Татары, служившие в это время козацкую службу панам, сражались храбро против
своих соплеменников, помогавших козакам, так что в первом столкновении с
неприятелем под Збаражем легло их на месте более сотни. Оии выходили против
ханских гарцовников, разделившись на мелкие части, сперва втроем, потом вчетвером,
потом вдвоем, а потом уже бросались целою чатою.
Гарцовники, отступая, облетели весь лагерь издали, а между тем наступали новые и
новые массы. они сгущались па горизонте целый день и продолжали наступать по
заходе солнца. Теплая и тихая ночь глухо звучала в ушах осажденных сотнями тысяч
голосов.
Чтоб ободрить войско, князь Вишневецкий задал пир офицерам в замке. Тосты пили
под звуки труб и литавр. Пушки и мортиры гремели в ответ на голоса, долетавшие в
окопы с поля. Вишневецкий вселял во всех бодрость и веселым видом, и своею речью,
которою наставлял младших, как они должны действовать на умы прочих жолнеров...
Увы! он указывал на самое бесчестное и вредоносное для Польши дело Поляков, как па
самое достохвальное и в настоящем случае вдохновительное: он пробуждал в своих
соратниках боевой энтузиазм двухлетним сиденьем польских соотечественников своих
в сердце России, Москве, двухлетним спором за нее с Московским Царством.
Воспитанник иезуитов не нашел в польской истории лучшей страницы и теперь, стоя
мужественно против диких руипников, которые вторгнулись в недра цивилизованного
государства, восхвалял таких же руинников, терзавших соседнее государство по
указанию панских клевретов. Римскою логикой своею, ои побивал соотечественников
своих, в конечном результате больше, чем хищные варвары— огнем и железом.
14
.
Козаки и Татары расположились полукружием, символическим строем
последователей Магомета, намекавшим на священный для них полумесяц. В полдень
следующего дня, загремел наш Хмель ЗОю гарматами своими, и необозримые массы
козако-татарского войска двинулись на приступ, как бы с намерением растоптать
осажденных в один прием. Они подняли страшный крик, которым козаки и Татары
всегда сопровождали свои приступы. Но это была фальшивая атака: Хмельницкому
надобно было только взвесить силу панского отпора. Однакож тех, которые не бывали в
боях с варварами и не знали, что большая часть хмельничан была вооружена дубьем,
дикий крик необозримой толпы поразил ужасом. Участвовавшие в походе ксендзы
вышли с процессией, давали всем желающим опресночный сакрамент и, по
выражению дневника, отрезвили боязливых. Тем не менее густая пальба делала свое
дело.
„В этот день" (говорит автор дневника) „у нас в лагере было больше пуль, нежели
во Львовском повете куриных яиц. Некоторые из регииентарей, видя простреленными
свои палатки и множество падающих людей, пачали было теряться; но князь
Вишневецкий поддержал войско своим примером, гак что Хмельницкий, обещавший
хану ночевать в нашем лагере, должен был отступить со стыдомъ".
В понедельник 12 (2) июля подошли остальные козацкие полки с возовым табором
и распожились в четверти мили от панского лагеря, заняв целую милю своим
становищем.
Ночью насыпали козаки три шанца, вооруженные 40 пушками, и открыли пальбу на
рассвете. Но козацкие пушкари больше гремели, нежели вредили своему неприятелю.
Хмель не успел навербовать пушкарей, которых бы стоило, по примеру Царя Наливая,
приковывать к пушкам.
Во вторник 13 (3) июля начался общий приступ, один из самых страшных: Правое
крыло, где стоял Вишневецкий, отразило нападающих скоро. Но левое, напротив
стоянок Фирлея, колебалось между гибелью и спасением. По словам дневника,
региментари совещались уже о бегстве в замок (consilia jqz byiy uciekac do zamku), и
войско спаслось от паники только благодаря тому, что Вишневецкий, отразив у себя
нападение, подкрепил вб-время Фирлея, С величайшими усилиями удалось павам
сбить хмельничан с валов. В это время Марк Собеский выскочил за валы с отрядом
конницы и ударил на бегущих сбоку. Множество коза-
15
ков потонуло в озере; но кому посчастливилось выбраться на сушу, те снова лезли
на валы в слепой завзятости.
Наконец Хмельницкий велел трубить отступление. Панские хоругви преследовали
бегущих, взяли один из козацких шанцев и овладели несколькими прикметами, как
называли козаки свои знамена и бунчуки.
Между тем со стороны восточного озера грозила панам великая опасность. Были
там еще недоконченные окопы с весьма слабым прикрытием. Ударил на них полковник
Бурлий, обойдя незаметно во время приступа правое крыло. Венгерская пехота,
оборонявшая то' место, начала бежать, и Бурлий мог бы оттуда вторгнуться в
становище Фирлея. Но опасность была замечена вб-время. Пршиемский убил
собственноручно венгерского знаменщика, выхватил у вего знамя и повел пехоту на
Бурлия. Козаки, вторгнувшиеся в лагерь, были истреблены, и Бурлий отступил. Он
отступил в порядке, но ему было теперь трудно обойти целое крыло панского лагеря,
чтобы соединиться с козацкими полками. Хмельницкий послал ему на выручку
Морозенка с козацкою конницей; но едва они сошлись, как заступила им дорогу
дивизия Конецпольского. Здесь Александр Конецпольский смыл с себя пятно бегства
изпод Пилявцев. Бешено бились козаки с паном, на которого Батько их взваливал вину
всего замешательства. Наконец Бурлий, знаменитый морскими походами своими, пал
вместе со множеством товарищей своего покушения; а Морозенка выручили Татары.
Дорого стоили козакам их завзятые приступы. В озере потонуло их столько, что
осажденные не могли больше пользоваться речной водою, и рыли себе колодцы.
Козацкий труп лежал местами высотой в человеческий рост.
Героем этого страшного для панов дня был Вишневецкий: без него здесь
повторилась бы Кореунщина. С самого появления своего под Збаражем и до конца
грозной осады, он подвизался с тем уменьем возбуждать в своих соратниках чувство
чести или ярости, которое делало невозможное возможным и сверхчеловеческое—
обыкновенным. За ним шли в огонь те хоругви, которые поворачивали уже к бегству.
При нем не страшно было умереть. Его слова, его движения действовали на
изнемогших и отчаявшихся в успехе, как волшебство. Геройское бесстрашие и козацкая
выносчивость знаменитого колонизатора отдаленнейших малорусских пустынь делали
смелыми воинами шляхетных трусов и превращали в спартанцев изнеженных нанят.
Теперь козаки переменили свое
16
.
мнение о Ляхах, которые „умирают от страха® цри виде их побратимов, Татар; а
Татары переменили мнение о „козацком счастье® и о фортунности Козацкого Батька,—
тем более, что в это время над Припетью, между знаменитою по Наливайку, Речицею и
Петриковичами, литовское войско разбило полковника Кричевского, перебило и
потопило в Припети 28.000 Козаков, а остальных 5.000 держало в тесной осаде.
Но в опасных боях 13 июля паны удостоверились, что в таком обширном лагере
нельзя им оборониться. Опять принялись они за ремесло могильников поголовно,
помогая в работе рядовым жолнерам, пахолкам и сидевшим в Збараже мужикам. С
