Ольга Гурьян - Ивашка бежит за конём
- Посмотри, Ярмошка, красиво как! - Нет, - говорит Ярмошка. - На кой они? Из них портянки нарвать, пожалуй, ногу сотрёшь, жёстко будет. Мудрила купил жене платок, мальчишкам по коняшке - по прянику. Ивашка спрашивает: - Дяденька Мудрила, когда начнём Аннушку искать? Мудрила отвечает: - Надо на Смядынь идти. На Смядыни - княжеский двор. Хоромы двухъярусные, башни и переходы - всё каменное, каменным кружевом оторочено, и какой мастер-камнерезец его из цельного камня высек. Великая церковь Бориса и Глеба, с трёх сторон окружённая галереей. - Эх, - говорит Ярмошка, - все паши Лодейницы бы здесь уместились, вечерком выходили бы люди в галерею посидеть, посудачить. Ивашка думает: "Ой, в каком богатстве Аннушка живёт! Она на нас, может, и смотреть не захочет... Да нет, обрадуется". Однако ж Мудрила в княжьи хоромы не идёт. Он присел на камушек против княжьих ворот, Ивашке с Ярмошкой велел рядом примоститься. Сидят-ждут. А чего ждать-то? Пойти бы туда поскорей! А Мудрила сидит, и им сидеть приходится. Вот выходит из ворот какой-то человек. Пожилой человек, одет просто: должно быть, из слуг кто-нибудь. Он прислонился к столбу, стоит, соломинку жуёт, о чём-то о своём думает. Мудрила снимает шапку, подходит к нему, низко кланяется, говорит: - Мы девушку ищем. Ваши дружинники её украли. Этот человек жуёт соломинку, конец выплюнул и не смотрит на них оловянными своими глазами, говорит: - Ничего не знаю. Мудрила ещё ниже кланяется, просит: - Будь добрый, скажи. Я тебя отблагодарю, за мной не пропадёт. Недели две тому назад, в селе Малом, девушка по пятнадцатому году, косы длинные. Этот человек соломинку вынул изо рта, посмотрел на неё, понюхал, опять сунул в рот, говорит: - Опоздали. - Чего так? - Были у нас девушки из этого села, да третьего дня наши молодцы их варяжскому купцу выменяли. - Может, одна осталась? - спрашивает Ивашка. - Тьфу! Сказано - всех променяли. Их варяг в Киев увёз. Больше я ничего не знаю. - И протягивает Мудриле руку ладонью кверху. Мудрила порылся в кошеле, достал денежку помельче, сунул ему и прочь пошёл. Ивашка с Ярмошкой следом бредут. - Больше искать негде, - говорит Мудрила. "В Киев увезли, - думает Ивашка. - Далеко до Киева. Не добраться туда". Вот они идут по улице - Мудрила-то впереди, Ивашка с Ярмошкой позади. И Ярмошка то и дело через плечо оглядывается. Ивашка спрашивает: - Чего там? Ярмошка в ответ шёпотом пищит: - Какой-то дядька от самых от ворот идёт за нами следом, не отстаёт. Ты глянь потихоньку. Ивашка оглянулся. В самом деле идёт человек. Не старый и не молодой, щёки румяные, борода завитая и одежда хоть тёмная, да, видать, дорогая. На поясе у него меч и малые весы. Он заметил, что Ивашка на него смотрит, улыбнулся, палец крючком согнул, поманил его. Ярмошка как закричит: - Дяденька Мудрила! Дяденька Мудрила! Мудрила уж было за угол повернул, а тут остановился, обернулся, смотрит на этого человека. А тот улыбается, подходит и говорит: - Я слышал, будто вы девушку ищете, а её в Киев увезли. И я тоже завтра утром в Киев отплываю. Не по пути ли нам? Мудрила, он зря слов не теряет, он молчит, ждёт, что дальше будет. Этот человек улыбается, говорит: - Я купец и в Киев тороплюсь с товаром. Мне здесь задерживаться никак нельзя. Мудриле надоело. Он бурчит: - Мне-то что? - Скатертью дорога, - пищит Ярмошка. А тот улыбается, говорит: - У меня слуга заболел, приходится его здесь оставить. А я без слуги непривычный. Мне нового слугу незнакомого нанимать не приходится - я везу дорогой товар, как бы меня не зарезали, не ограбили. Мне бы нужен подросточек, чтобы был тихий и послушный, и долго такого искать нет у меня времени. Мудрила повернулся, хочет прочь идти, а тот не отстаёт, идёт следом, говорит: - Может быть, тебе деньги нужны, я бы тебе взаймы дал. А твой бы парнишка за долг отработал. Мне бы только до Киева доехать, а там он мне не нужен будет. Я его в Киеве отпущу, и мы с тобой в расчёте. Мудрила говорит: - Не надо мне твоих денег. Пошёл прочь. А Ивашка дёргает его за рукав, шепчет: - Дяденька Мудрила, отпусти меня в Киев, Аннушку искать. Купец ещё шире улыбается, подступает ближе, говорит: - Вот и парнишке желательно в Киев ехать. Отпусти его. - А сам достаёт из кошеля монету, вертит её, она блестит. Мудрила упёрся ему пятернёй в грудь, отодвинул его, говорит: - Надо обдумать. Он стоит, думает. А они стоят кругом, ждут, как он надумает. Вот Мудрила подумал и говорит: - Я денег у тебя не беру. Спрячь монету-то, не лукавь. Кабы взял я у тебя в долг, а отдать мне будет нечем, станет парнишка закабалённый, закуп, вроде бы раб. Закупа и бить можно не про дело, а жаловаться ему нельзя. И никуда от тебя уйти он не имеет права, а этому парнишке, как в Киев прибудет, обязательно надо уйти. Так ты помни, я денег не брал. Он свободный человек, не купленный; как приедете в Киев, ты его отпустишь и устроишь, чтобы ему в Смоленск обратно вернуться. Поклянись, что по-честному всё выполнишь. Купец поднял меч - рукоятка у меча крестовидная. Купец целует крест, клянётся, руку за Ивашкой протягивает. Тут Ярмошка взмолился: - И меня возьми! Мы с ним неразлучные. Я тебе хорошо буду служить. Станет у тебя не один слуга, а двое. Чего лучше? А купец уже не улыбается. Зубы ощерил, сквозь зубы говорит: - Мне тебя даром не надобно. Ивашка прощается с Ярмошкой, у того слезы на глазах. С Мудрилой прощается, обещает скоро вернуться. Тут купец взял его за руку, уводит прочь. Ярмошка бежит следом, кричит: - Такой-сякой! Купец обернулся, грозится: - Ты ещё и ругаться! - поднял с земли камень, швырнул в Ярмошку. Тот увернулся, ещё пуще бранится. Да словами делу не поможешь. Увели Ивашку.
Глава шестая
ВАРЯЖСКАЯ КРОВАТЬ
У этого купца, Данилы Богатого, ладья была рублена в Новгороде, а на варяжский лад. Крутые бока высоко взведены по-звериному. На носу, на корме настланы палубы. Под теми палубами - по каморке. В каморке на корме Данила Богатый живет. Каморка и без того не велика, а ещё в ней устроена варяжская кровать. По бокам кровати дощатые стенки, впереди она закрывается двустворчатой дверью, на ночь изнутри замыкается засовом. Будто в каморке ещё каморка, а что в той каморке внутри? А внутри у Данилы высокая постель, медвежьим пышным мехом застлана, дорогим покрывалом покрыта. В этой постели в изголовье укладка, резанная из кости. Что в укладке, никому, кроме Данилы, не ведомо. Ночью он двери притворит, засовы задвинет, замкнётся изнутри, спит. А снаружи к той кровати ведут три ступеньки. Вот привёл Данила Богатый Ивашку к себе на ладью, в свою каморку, сел на ступеньку, ногу вытянул, говорит: - Весь день ходивши, я пятки натёр, пальцы намял. Снимай, новый слуга, с меня сапоги. Ивашка нагнулся, тянет за голенище. Сапожок щегольской, сидит, как влитой, не лезет с ноги. Ивашка говорит: - Не лезет сапог. - Он пыхтит, старается, бормочет: - Не случалось мне людей разувать. Не знаю, с какого боку взяться. - Дурень, - говорит Данила. - Не так берёшься. Становись на колени, ухватись за носок, за каблук и тяни. Ивашка стал на колени, за носок, за каблук ухватился, тянет-потянет, стянуть не может. От натуги кровь к лицу прилила, на глазах слезы. Он ещё понатужился, рванул сапог. Тут сапог с ноги сорвался, Ивашка на спину опрокинулся. Встал, встряхнулся, приноровился, второй сапог с хозяйской ноги стащил. Данила Богатый сидит на ступеньке, босыми пальцами шевелит, приказывает: - А сними с меня, дурень, плащ фряжского сукна. Не порви, не помни, сложи по складочкам. О заколку палец не наколи, кровью сукна не испачкай. От тебя, дурня, всего станется.
Ивашка снял плащ, сложил, положил в ногах кровати. Данила приказывает: - Отстегни мне с пояса мои мелкие неверные весы, которыми я монету взвешиваю. Положи под подушку. Отстегни мне с пояса мой широкий верный меч, которым я от грабителей обороняюсь. Положи с краю постели. Ивашка и это исполнил. Вот раздел он своего хозяина, Данилу Богатого. Взобрался Данила на постель, на медвежью шкуру лег, покрывалом покрылся, зевает, приказывает: - А подай мне чашу хмельного вина. Я весь день дела обделывал, думы обдумывал, мне без вина не заснуть. Ивашка достал из поставца серебряную чашу, тёмным пахучим вином по края налил, подаёт. Данила выпил вино и говорит: - А теперь пошёл, дурень, отсюдова вон. По ту сторону двери ложись на пол и спи. Ивашка вышел из кровати, а Данила за ним дверь затворяет, засовы задвигает. Примостился Ивашка на ступеньках, в клубок свернулся, руку под щёку подложил, закрыл глаза. Умаялся за день, а сон не идёт, так ему одиноко, неуютно. Он слезы льёт, на ступеньках лужица. "Хоть бы Ярмошка был тут!" Только он это подумал, слышит, будто мышь скребётся. Что такое? Шуршит что-то, будто ползёт по полу. Не змея ли выползает Ивашкину кровь сосать? Кто его знает, что там купец в варяжской кровати прячет, засовами замыкает. Приподнял Ивашка голову, прислушивается. Ничего не слыхать, только сердце громко стучит. И там будто всё замерло. Только Данила храпит, слушать мешает. Вдруг легонько звякнули запоры, изнутри из кровати засов сдвинулся. Створки двери приоткрываются, в узкую щель что-то белое просунулось. Пятипалое что-то шевелится, путь нащупывает. Ивашка от страха глаза вылупил. Что такое? В полумраке-то плохо видать. Не разберёшь в полумраке-то. За пятипалым ещё что-то бледное хвостом ползёт. Ивашка открыл рот, хотел крикнуть, а это что-то на него навалилось, одной рукой зажимает ему рот, другой за шею обнимает, на ухо жарко шепчет: - Тише, тише, Ярмошка я! Я за тобой пошёл. Загодя под кровать спрятался. Там душно, а жить можно. Только есть хочу - помираю. Достань мне поесть. Они потихоньку двери кровати опять прикрыли, не проснулся бы купец Данила Богатый. Да заморское вино хмельное - он спит-храпит, ничего не слышит. Ивашка достаёт из поставца пряники, а хлебушка там нет. Хлебушко, видно, в другом месте хранится. Ярмошка пожевал пряники, ещё пригоршню за пазуху сунул - завтра день долог, опять есть захочется. Насытился он, губы рукавом рубахи обтёр, крошки со ступеньки собрал, в рот ссыпал, шепчет: - Я так порешил: с тобой в Киев плыть. У моего дядьки, такого-сякого, я лишний рот. Каждым куском меня попрекает, без дела дерётся. Очень надо! Уж я как-нибудь доберусь до Киева, под кроватью едучи. Довезёт меня купец-собака, не заметит ли? - Не заметит, - говорит Ивашка. - Он днём и не ходит сюда. А я тебе завтра постараюсь мясца достать. - А ну его, - говорит Ярмошка. - И без мясца люди живы. Главное хлебушко. А то от этих, таких-сяких, пряников во рту сладко и слюны много, а настоящей сытости нет. - Будет тебе хлебушко, - обещает Ивашка. - Завтра непременно добуду. Ярмошка опять залез под кровать, засовы за собой задвинул.
