Александр Стрыгин - Расплата
- Под звездами, на чужой телеге, с чужой бабой, - ответил Карась, сунув мужику пустую бутылку. - Эй, тулиновский! Подь сюда! Дай грибочка на закусь!
- Они у него с червяками! - засмеялся кто-то на соседней телеге.
- Не тот червь страшен, какого ты ешь, а тот, который тебя есть будет, - ответил призывник из Тулиновки. - Иди ешь!
Карась шагнул было за грибами, но заметил подошедшего прапорщика и хрипло гаркнул:
- А-а, Тимофей! Будь здоров! Иди, тяпнем за усопших! - Разглядев погоны, вдруг вытянулся: - Здра-а-жла-а!
- Вольно, господин унтер-офицер! - с улыбкой подал руку Гривцов. Как поживаешь? Такой же отчаянный?
- Еще смирнее стал, - ответил за Карася хозяин телеги, подмигнув прапорщику. - По бутылке из горлышка выпивает, сук-кин сын! Такому и четверть споить не жалко! - И одобрительно хлопнул унтера по плечу: Угощай, Вася, Тимофея Сидорыча!
- Откуда ты меня знаешь, отец? - удивился Гривцов.
- Кого надо - знаем! И нас не мешало бы знать!
А Карась, как завороженный, не отрывал глаз от погон.
- Это как понять, Тимофей Сидорыч?
- Понимай, как лучше. Я тут не один, да и вас хватает. - Он кивнул на толпу.
- Ну и что? - допытывался Карась.
- А вот что. - Гривцов обнял Карася и отвел в сторонку. - Тебе задание: провода телефонные видишь?
- Вижу.
- Оборви их... нечаянно. Мы митинг откроем, а ты в это время... На, закури. Не бойся. Ленин убит. Петроград наш.
Карась осторожно взял белую с золотистыми буквами папироску и, заглянув в глаза прапорщика, согласно кивнул головой:
- Сразу видать - из царских запасов! - Прикурил, затянулся, глуповато хмыкнул: - А вонь-то загранишная!
- Значит, согласен?
- Чего это? А-а, энто... сорву! Вожжами мотну разок да дерну.
- Ну, я не прощаюсь, увидимся.
- Так точно! - отчеканил Карась уже совсем весело и гаркнул хозяину телеги во все горло: - Эй! Прокопыч! Доставай еще бутылку! Р-р-разочтусь! На мой век амбаров хватит!
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Чичканов торопливо возвращался в "Колизей", нехотя отвечая на приветствия. Многие кланяются, лицемеры! А сзади небось плюются и проклинают.
Время обеда, а есть не хочется. Не хочется идти домой - возвращаться к неприятному разговору с набожной матерью. И жаль ее, и зло берет. Зачем с поучениями лезет? "Врагов себе везде нажил. Ведь полгорода тебя еще мальчишкой помнят. Через тебя и я страдаю, сынок. Бирюками на меня в церкви смотрят. Что тебе, больше всех надо?" Эти слова застряли в голове как обида. Но разве можно обижаться на мать? Она не виновата, она просто не понимает, что происходит вокруг. Победа нелегко дается.
Кругом - и в Советах, и в учреждениях - эсеры и меньшевики. Три дня назад губерния объявлена на военном положении, а в городе не чувствуется никаких перемен: по улицам допоздна нагло разгуливают монархисты. А ведь только что подавили мятеж чехословаков на станции, и фронт совсем близко! В горсовете сидит эсер Кочаровский, бывший поручик, и разглагольствует о свободе, о братстве граждан России. И нет причин для ареста, а чует душа - за елейными речами враг прячется. Давно знает Чичканов этого авантюриста. А Евфорицкий? Хитрая лиса!
Возле Уткинской церкви толпа праздношатающихся. Вот он, рубеж двух эпох: на одной и той же площади стоят друг против друга церковь и рабочий дворец "Колизей", в котором разместился Губком партии большевиков. Два непримиримых противника... А уживаться приходится, пока ничего не поделаешь! И Чичканов вдруг невольно вспомнил себя юнцом-реалистом, ожидавшим около Уткинской церкви мать и сестер, которые частенько ходили туда к вечерне. Там, у церкви, остался вихрастый реалист, заядлый охотник Миша Чичканов со всеми своими увлечениями, походами в лес, тайными мальчишескими мечтами о революции, а тут, в "Колизее", работает теперь Михаил Дмитриевич Чичканов, двадцатидевятилетний опытный большевик с подпольным стажем, первый губернский комиссар...
И все это произошло за какие-нибудь десять лет, из которых пять он был студентом Петербургского политехнического института и два года жил в Америке, куда его, как дипломанта, направляло Артиллерийское ведомство.
Но если бы его спросили сейчас, что ярче всего запомнилось ему из тех лет, то он сказал бы: студенческая революционная коммуна и распространение большевистской газеты "Правда". Ведь он специально учился на помощника машиниста в депо, отрывая время от лекций в институте, чтобы развозить "Правду" из Питера в другие города. Рабочие типографии гордились студентом Михаилом, любили его за настойчивость, твердость и смекалку.
Он и в Америку сумел провезти в чемодане несколько газет для русских эмигрантов, которые жаждали правды о России.
Февральская революция вернула его в Тамбов. От тайной пропаганды - к активной, открытой борьбе с врагами. Никакой институт не учит ведению политической борьбы. Учит сама жизнь. Хорошо, что рядом живет и борется Борис Васильев - земляк, вернувшийся из Франции, где вместе с женой "отбывал" эмиграцию. Вон и сейчас он стоит у "Колизея", - видно, поджидает товарища по борьбе. Стриженный наголо, в старенькой вельветке, подпоясанной узким ремешком, Борис выглядит так, будто вчера вернулся из ссылки.
- Что, профсоюзный оратор, щуришься? От солнца свои голосовые аккумуляторы заряжаешь? - Чичканов всегда подшучивал над своим ровесником и другом, но сейчас шутка вышла невеселой. Он оглядел на ногах Бориса рваные ботинки и обмотки, тяжело вздохнул. - Изоляционная лента положена умелыми руками, а вот контакты порвались, вся солнечная энергия в землю уходит. - Положил руку на плечо: - Зря большой семьей обзаводился!
Борис Васильев с улыбкой посмотрел в глаза Чичканова:
- А настроение прятать ты еще не научился. Издали заметил твое бледное лицо. Подожду, думаю, взбодрю артиллерийский дух губернского комиссара.
- Спасибо за заботу! Осенью матёрку тебе привезу.
- Как бы раньше на матерых охотиться не пришлось. Ты знаешь, кто мобилизованных обрабатывает?
- Знаю, потому и пришел пораньше. Надо сказать Рогозинскому, чтобы совещание отменил. К мобилизованным надо всему активу идти.
- Правильно, и я шел за этим. Тогда иди к Рогозинскому один, а я прямо к военкомату. - И Борис Васильев быстро зашагал по площади в сторону Студенца.
2
Председатель Губкома партии большевиков Николай Рогозинский разговаривал по телефону, нетерпеливо постукивая карандашом по столу.
- А где губвоенком Волобуев?..
Заметив Чичканова, Рогозинский указал на стул.
- Что? - Рогозинский оторвал трубку от уха, дав знак Чичканову слушать. Тот привстал и наклонился к трубке.
Словно из подземелья испуганно-громкий голос: "Тут какой-то прапорщик давеча митинг открыл... против большевиков. Унтеров много собрал возле себя. Волобуев пошел туда сам..." В трубке затрещало.
- Алло! Барышня! Почему пропал военкомат?
Через несколько секунд невозмутимо-спокойный голос: "Не отвечает. Наверное, оборвана линия. Пошлем исправлять".
Рогозинский бросил трубку.
- Митингуют, сволочи! А у нас некому с массами работать! Придется отменить совещание. Как думаешь?
- А я за этим и пришел. Надо исправлять положение. Волобуев доверился спецам. - Чичканов говорил тихо, разглядывая собеседника из-под насупленных черных бровей. - А ведь эсеры готовились поднять мятеж еще недели две назад, когда из Моршанска в Тамбов шла по селам процессия с иконой Вышинской божьей матери. С иконой шли старушки и монашки, а тут сотни бывалых солдат, унтер-офицеров! Почему Волобуев сам не занялся подготовкой к приему мобилизованных? Подписал приказ о военном положении и успокоился!
- Не надо, Михаил Дмитриевич, настраивать себя на худшее. Все еще обойдется!
- Нет, товарищ Рогозинский, вы с Волобуевым просто не знаете, сколько в Тамбове явных и скрытых врагов нашей власти. Конечно, вам простительно: вы еще трех месяцев у нас не живете. А я коренной тамбовец, всех в лицо знаю.
- Да, среди тамбовских военных мало надежных людей. Наших мало! Наших! Но не будем терять времени. Вот познакомься с отчетом спасской фракции, а я пойду скажу секретарю, чтоб направлял людей к военкомату.
Чичканов остался один. Пробежал глазами по бумаге: "Имеется Спасско-городская организация... сельских, волостных и заводских ячеек нет... в городской организации членов партии нет... Записавшиеся члены являются только как сочувствующие..." Нетерпеливо положил на стол, увидел телеграмму из Кирсанова: "1-й Кирсановский уездный съезд бедноты... от трехтысячной организованной бедноты приветствует губернский руководительный орган в лице Губернского комитета РКП, которому по первому зову съезд отдается в его распоряжение для беспощадной борьбы с черной сворой. Черной своре - красная смерть!.."
- Да, черная свора... - Чичканов встал и прошел к окну. За сквером, перед ширшоринским магазином, очередь извозчичьих пролеток. Всё, всё кругом старое... Всё, от колокольного звона по утрам до вот этого пузатого крендельщика, что садится в пролетку. Как хочется смести все это с лица земли одним ударом!
