И Петров - Четверть века в Большом (Жизнь, Творчество, Размышления)
Так эта мебель и бассейн появились у меня на даче, украшая ее и улучшая настроение.
Второй и третий раз я выступал в Западной Германии вместе с оркестром имени Н. П. Осипова, о чем расскажу дальше.
Снова Париж. Флоренция
В марте 1962 года я вновь получил приглашение из Парижа выступить в трех спектаклях "Бориса Годунова" и два раза спеть в "Фаусте". Мне, конечно, очень приятно было опять встретиться с Жаном Жиродо, который пел Шуйского, с Сюзанной Сорокой, исполнявшей партию Марины Мнишек, Жераром Серкояном - Пименом и молодым Гишем Ове, обладавшим очень хорошим голосом и выступавшим в роли Самозванца. Однако я спросил парижан, почему они не подготовят своего Годунова, а все время приглашают гастролеров - Бориса Христова, Чангаловича, итальянского баса России Лемени. Мне ответили, что во Франции нет соответствующих голосов. И все же мне очень жаль, что опера Мусоргского, пользующаяся во Франции такой любовью, всегда идет с участием гастролеров.
В тот раз я спел Бориса не три, а четыре раза и еще исполнил два раза Мефистофеля. Дирижировал "Фаустом" на сей раз Андре Клюитенс, превосходный мастер и тонкий музыкант. Не успел я спеть несколько фраз во время репетиции, как он остановил пианиста и спросил меня, нуждаюсь ли я в этой спевке. Я сначала удивился, а потом ответил, что свою партию знаю хорошо. Тогда Клюитенс, улыбнувшись, сказал: "Я вас слышал в "Фаусте". Это было прекрасно, поэтому мне спевка тоже не нужна".
И в тот день мы расстались. Но затем я получил большое удовольствие от общения с этим блестящим музыкантом. Он не только помогал певцу, но и вызывал чувство вдохновения.
В этот приезд у меня произошла еще одна интересная встреча. В промежутке между моими выходами на поклоны после окончания первого действия "Бориса" (он шел, как всегда, с антрактом после сцены в тереме) ко мне подходили с поздравлениями многие любители музыки и музыканты. Вдруг, появившись в очередной раз за сценой, я услышал какие-то шипяще-свистящие звуки. Оказывается, это все произносили имя Софи Лорен. Ко мне немного раскачивающейся походкой подошла высокая красивая дама в длинном норковом манто. Мы поздоровались, и Фавр Лебре, главный секретарь французской оперы, познакомил меня с ней. Это оказалась кинозвезда Софи Лорен, которая сказала много теплых слов о моем исполнении и пригласила нас по окончании спектакля приехать к ней в гости. Однако на следующее утро мы должны были уезжать и не могли принять ее приглашение. Тогда Софи Лорен попросила меня подарить ей мою фотографию. Когда я закончил выходы на поклоны, мы зашли в мою гримерную, и я подарил прелестной актрисе фотографию с теплой надписью и спросил:
- А вы свою фотографию можете мне подарить?
- О, с удовольствием. Завтра утром у вас в отеле у портье будет моя фотография.
Теперь эта фотография висит у меня на стене, и мне так приятно читать надпись над ней: "Ивану Петрову со всей симпатией и обожанием".
В Париже я подружился с Жаном Жиродо. Он не только поет в опере, но и является профессором Сорбоннского университета, где преподает вокал. Как-то Жиродо пригласил меня вместе с ним пообедать и повез в алжирский ресторан, где было все так остро приготовлено, что у меня аж слезы из глаз катились, когда я дегустировал алжирские блюда.
- А не отразится ли эта еда на голосе? - заволновался я.
- Нет, для голоса это полезно, я все время тут обедаю,- успокоил он меня.
И действительно, все обошлось благополучно.
После обеда Жиродо повез меня к себе домой пить кофе. Певец хотел показать мне свой новый дом, расположенный в одном из самых фешенебельных районов Парижа - он недавно в него переехал. Мы подъехали к резным железным воротам, и я увидел двухэтажный особняк, а рядом с ним бассейн и еще один маленький домик - рабочий кабинет певца с залом и фонотекой. Мы беседовали, слушали музыку, и я с удовольствием провел у Жиродо пару часов.
В Париже чрезвычайно увлекаются автографами, и я так быстро раздал все свои фотографии, что потом уже пришлось расписываться на программках. Порой мне приходилось сидеть после спектакля не менее часа в проходной, чтобы подписать программки всем желающим. Однажды, когда я уже удовлетворил всех жаждущих, и мы с женой и переводчицей вышли из театра, во дворе к нам подошла какая-то дама и, обращаясь к Людмиле Петровне, спросила: "Мадам Петрова, вы не будут против, если я поцелую вашего мужа?" Моя жена сначала ахнула от удивления, но потом сказала, что она, конечно, не возражает, и эта дама, поцеловав меня в щеку, вручила подарок - какую-то маленькую коробочку. Так как кругом были люди, то я не стал раскрывать ее, положил в карман пальто и забыл о подарке. А на следующий день мы уезжали в Ниццу. Нам говорили, что в Ницце только пять-семь дней в году бывает холодно, а все остальное время сияет солнце. Но оказалось, что на Лазурном берегу в эти дни было холоднее, чем в Париже. Дул сильный ветер, солнца не было, и все же мы захотели прогуляться. Мы вышли на улицу, я по обыкновению опустил руку в карман и вдруг обнаружил забытый подарок. Раскрыл коробочку и увидел в ней медальон в виде золотой веточки и цепочки, к которой прикреплена старинная золотая монета. Я был очень тронут.
В Ницце специально для меня поставили "Бориса Годунова". Дирижер Жорж Себастьян приехал из Парижа, а режиссером спектакля был сын мэра города Ниццы Пьер Медсен. Конечно, этот театр не имеет таких возможностей, как "Гранд-Опера" или какой-то другой большой театр. И все же опера была оформлена интересно, и спектакль прошел очень хорошо, с должным успехом.
Кроме "Бориса Годунова", я пел и в "Фаусте". В этой опере были заняты хорошие певцы. Но меня удивило и опечалило, что, уделяя много внимания вокалу, они совсем не стремились раскрыть сценический образ, и спектакль превращался в костюмированный концерт.
В Ницце у меня произошла еще одна незабываемая встреча. Однажды ко мне подошла наша переводчица Жанин и сказала:
- Иван Иванович, с вами хочет встретиться один очень интересный человек, и я уверена, что эта встреча доставит вам большое удовольствие.
- А кто же это такой?
- Я пока не хочу вам говорить. Завтра поедем на побережье, там есть музей Фернана Леже - знаменитого французского художника. Он приедет туда и с вами встретится.
На следующее утро мы встали рано, часов в восемь, позавтракали, и я с женой и переводчицей отправился в музей. Леже сам выстроил это красивое здание и украсил его яркими цветными витражами. Пока мы рассматривали их, к нам неожиданно подошли двое молодых людей, блондинов, похожих на наших русских парней, и отрекомендовались. Это были Жан и Поль Торезы - сыновья Мориса Тореза. "Папа просил его извинить, он немного задерживается, сейчас подъедет,- сказал один из них. Он специально прислал нас, чтобы мы пока вас развлекали".
Жан и Поль говорили на чистом русском языке. Они показывали нам музей, а через полчаса приехал и Морис Торез. Он только что перенес инсульт и шел, опираясь на трость.
- Извините, что я опоздал и не был вчера на "Борисе Годунове" в Ницце, сказал он.- Я очень хотел попасть на этот спектакль, но мне ЦК не разрешил пойти.
- Почему?
- Развили свою преступную деятельность оасовцы. Они подкладывают бомбы под автомобили и дома, так что многие люди пострадали. Но я очень хотел с вами встретиться, спасибо, что вы пришли. Пойдемте, посмотрим галерею Леже.
Я уже успел убедиться, что на живопись Леже влияли многие направления современной живописи, кроме реалистического. А я не поклонник такого искусства, и Морис Торез угадал мои мысли.
- Я знаю, что в Советском Союзе этого художника не понимают, а у нас его любят и чтят, тем более что он из рабочего сословия, член коммунистической партии.
Он объяснял мне содержание каждой картины, рассказывал, почему она написана так, а не иначе, а после того, как мы обошли музей и сфотографировались, Морис Торез сказал, что заказал нам в Канне обед. "Сейчас еще рано, мы поедем немного погуляем по побережью - там такой красивый берег Средиземного моря, а потом пообедаем".
Мы осмотрели город Канн, где проходят знаменитые кинофестивали, погуляли по берегу, побросали в воду камушки, пообедали в ресторане и снова сфотографировались. С тех пор у меня хранится снимок, сделанный на память.
"Если я вам еще не надоел,- сказал Торез после обеда,- давайте поедем ко мне. У меня здесь маленькая вилла, где я отдыхаю и работаю. Конечно, я больше работаю, чем отдыхаю, но сегодня я буду очень рад, если вы меня навестите".
Мы приехали в его маленький двухэтажный домик, выпили кофе. Морис Торез рассказал, что он пишет свои труды на нескольких языках: итальянском, испанском, английском, немецком и русском. Он показал нам свои рукописи. Остроумный собеседник, Торез в то же время был таким доброжелательным человеком, такое от него исходило тепло, что мы не заметили, как пролетел вечер, и покинули его гостеприимный дом только в одиннадцать часов.
