Максим Оськин - Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы
Непосредственным результатом всех принимаемых российскими властями мероприятий должно было стать сокращение количества пленных. И действительно, в летней кампании 1916 года (следует, конечно, учитывать фактор улучшения ситуации с вооружением) русская Действующая армия потеряла в четыре с половиной раза меньше пленных, нежели за аналогичный срок в 1915 году. Подготовка резервистов, переход стратегической инициативы к державам Антанты, насыщение войск техническими средствами ведения боя и боеприпасами — все это позволило сократить количество пленных при таких же потерях по числу убитыми и ранеными.
Существовали и объективные причины невозможности помощи военнопленным, которые, судя по всему, играли ведущую роль в государственной политике по данному вопросу. Главной проблемой снабжения русских пленных стало их громадное количество. В России не голодали и не испытывали проблем с продовольствием, но полтора миллиона пленных к осени 1915 года — это очень большая цифра. Кормить столько здоровых мужчин — слишком накладно, а противник, взявший их в плен, обязан кормить, вот пусть и делает это. А если продснабжение плохое, так тем, кто остался в окопах, еще хуже.
Другая причина — расстояния и транспорт; например, при минимальной норме в пятнадцать фунтов сухарей в месяц на человека требуется их более полумиллиона пудов, что составляет почти тысячу вагонов нагрузки. Минимальная норма сала (жиров) составляла два фунта в месяц. Переправлять такие объемы грузопотоков было тяжело со всех точек зрения, и верховная власть, и без того не желавшая снабжать пленных, отказалась от мысли о широкомасштабной помощи. 6 итоге с марта 1915 года по 14 декабря 1916 года из России было отправлено государственных посылок всего в размере 130 807 ящиков с продовольственными припасами.[192] Это — на более чем два миллиона людей.
Интересно, что русское правительство, нарочито декларируя плохое отношение к военнопленным, исподволь старалось им помогать. Так, долгое время думали, что Бернская секция помощи русским военнопленным действует на пожертвования и благотворительность. Однако выяснилось, что средства в Швейцарию шли из России, в том числе из личных средств самого императора. Правда, в 1916 году, когда пайковые выплаты внутри России (денежная помощь семьям призванных солдат) превысили миллиард рублей — треть госбюджета, — помощь прекратилась. К сожалению, именно в это время наступил период общего ухудшения продовольствования русских военнопленных в Центральных державах, и теперь трагизм пленения стал, несомненно, преобладать над желанием уцелеть в империалистической бойне.
Однако в еще худшем положении, нежели военнопленные, находились интернированные — так называемые гражданские пленные. Помимо военнопленных, в тылах воюющих государств содержалась масса интернированных, заподозренных (практически всегда — необоснованно) в шпионаже и сочувствии к неприятелю. Сюда отправлялись как подданные неприятельских держав, почему-либо оказавшиеся с началом войны на ставшей мгновенно вражеской территории, либо те категории собственного же населения, что могли быть обвиненными в сотрудничестве с врагом.
Количество этих несчастных было громадным. Например, на 10 сентября 1915 года в Германии, по немецким же данным, находились 913 172 русских военнопленных и 73 934 гражданских пленных. Но это далеко не полные данные. Немецким исследователем утверждается, что «в годы Первой мировой войны в плену в Германии находилось 6 млн чел.: солдаты и гражданские лица, женщины и дети. Около 3,8 млн из них были военнопленные и интернированные гражданские лица из России».[193] Неясно, идет ли здесь речь о всех Центральных державах или только о Германии. Но даже и в лучшем случае общее количество русских военнопленных составило около двух с половиной миллионов человек. Следовательно, 1 300 000 — это гражданские пленные. В то же время в России гражданские пленные: 250 000 германских и 80 000 австро-венгерских подданных.[194]
Как делали гражданских военнопленных? Очень просто. Например, в имении А. И. Богданова при селе Богородицкое Барятинской волости Усманского уезда Тамбовской губернии распоряжался управляющий, германский подданный, некий М. Герцог. По обвинениям Главного совета Союза русского народа 8 августа 1914 года полицейские структуры отстраняют управляющего от должности, начиная расследование. Суть обвинения — «открыто восхваляющий немцев и поносящий русских. Пользуясь экономической зависимостью местного населения от имения, он с наступлением войны умышленно угнетает это население, лишая его и заработков, и аренды в имении…».
По проведенному расследованию обвинения не подтвердились, однако тем не менее 23 августа М. Герцог по распоряжению тамбовского губернатора был выслан в Кострому «в качестве военнопленного».[195] Очевидно, что местные крестьяне, жаждавшие улучшения условий аренды, просто-напросто донесли на несговорчивого управляющего.
Мы говорим «очевидно», потому что фонд департамента полиции периода Первой мировой войны пестрит доносами с мест, сообщавшими в полицию о тех или «предательских» проступках отдельных лиц. С 1915 года, когда неприятельские подданные «закончились», будучи отправленными в глубь страны в качестве «гражданских пленных», в измене стали обвинять и русских дворян. Почти всегда завуалированной целью этих доносов выступали экономические интересы: в годы войны крестьяне уже начинали сводить свои счеты с помещиками, чтобы закончить этот процесс во время аграрной революции 1917–1918 гг.
Однако и здесь в числе «застрельщиков» оказалась Ставка. Верховный главнокомандующий уже осенью 1914 года напутствовал премьер-министра И. Л. Горемыкина: «Считаю необходимым просить вас о безотлагательном принятии самых суровых и решительных мер относительно подданных воюющих с нами государств без различия общественного положения на всем пространстве империи, приравняв их к военнопленным».[196] Отнюдь не советская власть первой обозначила проблему «немцев Поволжья». Масон, франкофил и покорный исполнитель воли союзного командования, великий князь Николай Николаевич спешил довести русско-германское противоборство до ненавистничества. Очень скоро Верховный главнокомандующий распорядится отправлять в ссылку фронтовиков, имевших несчастье приехать в Россию после определенного срока, установленного свыше. К сожалению, эта практика шпиономании, заложенная Ставкой первого состава, продолжится и в дальнейшем, с августа 1915 года, когда пост Верховного главнокомандующего займет сам император Николай II, пусть и в меньших масштабах.
В любом случае цифры между гражданскими пленными в России и неприятельских странах чрезмерно не соответствуют. До войны существовало только понятие «военный плен». С началом войны появилось — «гражданский плен». Этот последний только расширялся по мере выяснения значимости для победы экономического фактора.
Таким образом, в ходе войны плен был распространен на мирное население оккупированных областей: «Во время Первой мировой войны понятие плена было чрезвычайно расширено и фактически распространилось на всех подданных, оказавшихся во власти враждебного государства, свободная деятельность которых признавалась правительствами государств пленения опасной с точки зрения военных задач».[197] Такой подход имел массу преимуществ. Первое и основное из них — возможность эксплуатации любых масштабов. И не только на Востоке. Известно, что ограбление немцами Бельгии приняло столь необоснованные масштабы, что угрозу поголовного голодомора бельгийского населения смогло предотвратить лишь вмешательство тогда еще нейтральных США в лице американских организаций Красного Креста.
Отсюда — и громадное расхождение в цифрах, так как, во-первых, в 1915 году русские сдали западные губернии, где противник мог проводить соответствующие репрессии. Во-вторых, австро-венгерское руководство, раздосадованное поражениями, резко обозначившейся зависимостью от поддержки германского оружия и добровольной сдачей в русский плен военнослужащих-славян, в 1915–1916 гг. провело массовые репрессии (отдельные репрессалии начались уже в августе 1914 года) на территории собственной Галиции, освобожденной от русских.
Репрессии, как правило, проводились по двум признакам. Либо принадлежность к православному населению, что автоматически переводило человека в категорию «сочувствующих русским». Либо — по доносу. А о причинах доносов мы уже говорили на примере России. В Австро-Венгрии ситуация с доносительством была гораздо худшей, так как в России низы доносили на вышестоящих, что делало масштабы доносительства достаточно ограниченными. В Австро-Венгрии доносы являлись по преимуществу горизонтальными, то есть соседскими, что вовлекало в их орбиту большие массы украинского населения.
