Максим Оськин - Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы
В июне 1915 года Главное управление Генерального штаба представило царю доклад о бедственном положении русских пленных. Было сделано предложение оказать продовольственную помощь «хотя бы тем военнопленным, которые попали в плен вследствие ран, контузий и болезней. Эти лица, как исполнившие свой долг перед родиной, казалось бы, заслуживают всяческой заботы о них, которая в данное время могла бы выразиться в облегчении их безотрадного положения в плену путем присылки им съестных припасов». Не желая нарушать принципы равенства и справедливости в отношении к военнопленным, а также брать ответственность лично на себя, император ответил, что «этот вопрос должен быть решен Советом министров». Совмин решил выделить 150 000 рублей.[188] Так как русских пленных насчитывалось уже до полутора миллионов, то выходило — по десять копеек на каждого.
Можно сказать и о финансовой помощи. В июне 1915 года по инициативе вдовствующей императрицы Марии Федоровны и Международного общества Красного Креста между Россией, с одной стороны, и Германией и Австро-Венгрией — с другой стороны, было подписано соглашение о взаимном обмене инспекционными поездками сестер милосердия по лагерям военнопленных для выяснения обстоятельств жизни военнопленных. Германский ученый Р. Нахтигаль справедливо считает, что данное мероприятие было — гуманитарное соглашение, «выходящее за рамки общих определений международного права. Примечательно, что достижение этого соглашения не было возможным ни в ходе предыдущих войн, ни между Центральными державами и западными странами Антанты».[189] Державы Антанты заботились о своих пленных через Красный Крест, тесно «завязанный» на ведущие страны Запада. Поэтому в специальных договоренностях у Великобритании и Франции просто не было нужды.
Сама поездка состоялась в августе 1915 года. С русской стороны в Германию отправились сестры Н. Н. Оржевская, П. Казем-Бек и Е. А. Самсонова — вдова командарма-2 ген. А. В. Самсонова, погибшего в августе 1914 года в Восточной Пруссии. Германская делегация: графиня А. Икскюль, баронесса Э. фон Пассов и баронесса М. фон Вальслебен; австрийская делегация: графиня А. Ревертера де Саландра, баронесса И. Рошти, баронесса К. фон Михалотцы. Российские сестры должны были объехать все концентрационные лагеря в сопровождении датчан, как представителей нейтральной державы, и специально выделенных германских офицеров, сопровождавших их по лагерям. Так вот, денежная сумма, переданная сестрам милосердия для помощи пленным, составила шестьдесят пять тысяч рублей, а к концу поездки, когда поступила информация об ужасном положении русских пленных, было выделено еще сто тысяч рублей — мизерная сумма в целом.
Таким образом, как справедливо отмечается исследователями, русские власти делали все возможное, чтобы плен воспринимался солдатами именно в качестве жесточайшего наказания. Питание русских пленных было таким, что они находились на грани голодной смерти. «Точка зрения официальных властей на возможность оказания помощи русским военнопленным заключалась в том, что содержание пленных {по международным договоренностям} должно производиться из экономических ресурсов Германии, а при таких условиях всякая материальная помощь из России якобы усиливает ресурсы Германии и тем облегчает ей ведение войны. При этом, однако не учитывалось, что при желательном ослаблении экономических ресурсов в первую очередь должны погибнуть миллионы пленных русских солдат».[190] Слова о «гибели миллионов» являются явным преувеличением. Двести тысяч погибших за всю войну — факт, а прочее — лишь эмоциональная характеристика.
Отношение царизма к собственным военнослужащим диктовалось обстановкой на фронтах войны. Если в начале, когда Действующая армия включала в себя кадровые войска и людей, ранее служивших в Вооруженных силах, можно было быть уверенными, что массовых добровольных сдач в плен не будет, то с весны 1915 года ситуация переменилась. Ухудшение качества резервов наряду с катастрофической нехваткой оружия и боеприпасов, что вынуждало вести бои как размен русской крови на австро-германский металл, в широких размерах вызвало к жизни явление сдач в плен. Нередки стали случаи, когда в плен сдавались целые роты, а иногда даже батальоны. Двести тысяч пленных в месяц — это норма лета 1915 года (справедливости ради надо указать, что в начале августа только в крепостях Новогеоргиевск и Ковно в плен попали более ста тысяч русских солдат и офицеров).
Субъективно пленные были ни в чем не виноваты. Не они готовили страну к войне, не они не смогли дать войскам оружие, не они бездарно руководили боевыми действиями. Объективно же была права верховная власть, так как массовые сдачи в плен грозили крушением фронта и поражением в войне. Отделить же «агнцев от козлищ» было невозможно в принципе, и потому помощь не оказывалась никому. И тем, кто доблестно дрался до последнего патрона, и тем, кто, не сумев выдержать обстрел позиции тяжелыми гаубицами, поднимал на штыке белый платок. Но разве были они виновны перед своей Родиной: одним не была своевременно оказана помощь, других не могла поддержать собственная артиллерия. А для скольких причиной пленения стал бездарный командир? О практике бессмысленных штыковых атак ради того, чтобы присутствующий в этот момент на командном пункте (то есть в личной безопасности) штабной офицер мог получить Георгиевский крест как якобы участвовавший в атаке и/или «бывший под обстрелом неприятеля», пестрят сообщения участников войны.
В то же время не было секретом психологическое восприятие плена не столько как личной трагедии, сколько как счастливой возможностью уцелеть во время войны. Не все думали так, но — большинство. Кстати сказать, именно так рассуждали и большинство австрийских пленных, что лишний раз говорит о бессмысленности и ненужности участия в Первой мировой войне многонациональных Российской и Австро-Венгерской империй. Данное восприятие играло против обороноспособности страны и победной перспективы, а потому, вне сомнения, российское военно-политическое руководство (и об этом неоднократно сказано в нашей работе) намеренно проводило политику усугубления положения русских военнопленных, дабы трагизм пребывания в плену перевесил кажущуюся выгоду.
Надо помнить, что многонациональный состав страны давал различные результаты в отношении потерь. Например, охотнее прочих сдавались в плен поляки, не испытывавшие, разумеется, особенной симпатии к российской коронной власти и к России вообще. Ведь те же австрийцы создавали национальные польские части — легионы Ю. Пилсудского. В качестве примера можно привести письмо простого солдата: «Кормят нас плохо… работать гоняют каждую минуту, и ночью, и днем… Так что остается никак на свете жить; у нас один в полку удавился, трое в плен ушли к немцу… Эх, пропадешь ни за что… Много жидов, поляков; уходят в плен из наших солдат к немцу».[191] Кормить этих людей — не важно какой национальности — русское правительство не желало.
Русское правительство, умудренное негативным опытом, не могло быть уверено, что плененные русские солдаты и офицеры пытались сопротивляться до последнего. Случаи обратного были слишком нередки. Тот факт, что русские военнопленные составляли более семидесяти процентов всех пленных в Германии, говорит сам за себя. Ведь по количеству задействованных сил в 1914 году немцы две трети своих войск держали на Западном фронте, и только летом 1915 года баланс качнулся почти к паритету — 49 %. Например, зимой 1915 года, во Франции находились семь германских армий, в то время как в России — только три. К осени соотношение изменилось, как семь к семи. Между тем к 10 сентября, по данным Гамбургского отделения Международного Красного Креста, в Германии находились 913 172 русских пленных, в то время как французов — 274 514, англичан — 24 974, бельгийцев — 41 141 чел.
Безусловно, на Восточном фронте боевые действия носили активный характер, в то время как Западный фронт застыл в позиционной борьбе. Бесспорно, что союзники не торопились спасать Россию, сберегая собственные силы и полагая, что в громадной России людей еще надолго хватит. Но что касается общих потерь, то с начала войны по 1 ноября 1915 года русские армии потеряли 4 360 000 чел., а французы потеряли в 1914–1915 гг. 2 385 000 чел. То есть соотношение общих потерь — в 1,8 раза. Пленными же — в 3,3 раза. Это двойное расхождение. Данные по пленным в Австро-Венгрии не рассматриваются, так как французов здесь не было, а русские пленные «делились» между немцами и австрийцами почти поровну.
Непосредственным результатом всех принимаемых российскими властями мероприятий должно было стать сокращение количества пленных. И действительно, в летней кампании 1916 года (следует, конечно, учитывать фактор улучшения ситуации с вооружением) русская Действующая армия потеряла в четыре с половиной раза меньше пленных, нежели за аналогичный срок в 1915 году. Подготовка резервистов, переход стратегической инициативы к державам Антанты, насыщение войск техническими средствами ведения боя и боеприпасами — все это позволило сократить количество пленных при таких же потерях по числу убитыми и ранеными.
