Галина Петреченко - Рюрик
Рюрик, внимательно слушавший вдову, вздрогнул и обреченно произнес;
- Значит, надо готовиться к большой и трудной дороге... Но куда?
- Это сегодня ночью узнает Бэрин, - с горестной безысходностью ответила Унжа. Ее высохшее тело, укрытое серым убрусом, как бы растворилось в вечерних сумерках, и князю стало отчего-то жутко.
Олаф удивленно переводил взгляд с матери на Рюрика и обратно, но ничего не понимал. Ему казалось, что мать и князь уже заранее о чем-то договорились и вот теперь разыгрывают его. Но, внимательно вглядевшись в отрешенное лицо князя и в горестную позу матери, он понял, что происходит что-то важное, ужасное, с чем ему, молодому вождю, еще не приходилось сталкиваться.
- А мне почему-то ничего не снится! - Он хотел сказать это весело, но вышло как-то растерянно и не к месту, и юный вождь засмущался своей так некстати прорвавшейся удали.
Ни князь, ни мать ничего ему не ответили... А в это время первая жена князя рарогов Руцина, сидя на ложе в своей одрине, растерянно и сердито вопрошала себя: "Ну что, Руцина?.. Ты - первая жена рарожского князя, ты прежде всего свейка! Как ты растолкуешь все то, что случилось? Пора тебе по всем разобраться! И прежде всего, как тебе, первая, но нелюбимая теперь жена князя, жить дальше?"
Страх за дочь прошел не сразу. Рюриковна давно уже спала, а Руцина, уложив ее, все никак не могла успокоиться. Она понимала, что князь оставил ее в своем доме только из-за дочери. Год уже, как Рюрик женился на Эфанде и убрал стражу от одрины Руцины. Это было немое дозволение жить свободно. Оскорбленная до глубины души, Руцина тогда целую неделю не выходила из своей одрины. Она то проклинала князя, то билась головой о стену, то звала его. Она болела им. Потом она стала молиться - и к ней не сразу, но пришло успокоение. И она примирилась - ей так казалось. Но когда она увидела счастливую улыбку Эфанды, проходящей по двору рядом с Рюриком, то она решила убить ее. И вновь заболела. И только молитва вернула ей спокойствие духа. Однажды она стояла на коленях всю ночь и просила у Бога смерти. И когда глаза ее от слез опухли так, что она не могла уже поднять веки, то вспыхнул яркий свет, и она увидела Его. И Он сказал: "Терпи. Все пройдет. Ты будешь счастлива. Прости и забудь". И Руцина упала и не помнила больше ничего. Очнулась она на ложе. Старый Руги сидел рядом с ее ложем. В изголовье ложа стоял он, Рюрик. И она простила его и простилась с ним. Она сама отослала его к Эфанде. И вот прошел год. И ей уже приятно, что другой мужчина смотрит на нее влюбленными глазами. Она женщина, а он так привязан к ней, и она так нужна ему... Но когда совсем недавно она увидела, как Рюрик вел Эфанду к жреческой обрядовой поляне на откровения с богами, то поняла силу их любви. Эфанда шла своей летящей походкой, слегка опираясь на крепкую руку князя, и что-то тихо говорила ему. Рюрик в ответ улыбнулся ей, и суровое лицо его преобразилось: оно посветлело, помолодело, стало нежным.
"Откуда в этой венетке столько музыки? Она словно сплетена из солнечных лучей!" - изумленно отметила про себя Руцина и поняла, что эту-то солнечность в Эфанде наверняка и приметил Рюрик, ее-то и не хватало Руцине даже в те мгновения, когда Рюрик целиком принадлежал ей. Ее страстность и тянула к ней князя, и отталкивала от нее. Между ними всегда шел спор. И в этом споре побежденной оказалась она, пламенная Руц! Уймись, Руцина, благодари Христа за то счастье, которое дал тебе твой Рюрик! Такого и у него уже не будет ни с одной женщиной. И она вновь и вновь обращалась сердцем к тому изречению, которое так успокаивало ее: "Бог дал, но время шло, и Бог взял..." А роптать на Бога - великий грех... Все происходит с нами только по воле Божьей. Но слезы обиды навертывались ей на глаза, и что-то сжимало грудь. И вновь ей помогала молитва. Ведь уныние - великий грех, и христианка должна бороться с этой своей слабостью. И она была благодарна Дагару за его ненавязчивое внимание; за то, что он оказывался рядом тогда, когда ей это больше всего было нужно. Никогда и никто не сможет сравниться с ее Рюриком, но ее еще любят, и она еще чувствует себя любимой женщиной.
Да, нынешнее предзнаменование... Она вспомнила, как нежно прижал к себе Дагар маленькую Рюриковну, и сердце ее наполнилось благодарностью к суровому меченосцу. Сказать ему, что вход в ее одрину уже целый год не охраняется? Нет! Он должен об этом узнать сам! Но как?.. Не посылать же к нему девку-служанку! Господи, спаси и сохрани меня! О чем я? Ведь то, о чем я сейчас подумала, это грешно?! Но разве грешно быте любимой и любить? Оставь все до завтра, Руцина! Будет новый день, со светом уйдут ночные страхи. Все прояснится!..
* * *
А еще через три дня дозорные принесли князю весть:
- Прибыли купцы от ильменских словен. Хотят видеть вождя. Рюрик распорядился:
- Оповестите вождя и главного жреца. Встречать гостей будем в моем доме после полудня...
Длинные столы в княжеской гридне обильно заставлены блюдами с едой. В высоких глиняных кувшинах, украшенных синими и белыми полосками и нехитрым орнаментом, настойки медовые и ягодные. Рароги в обычной своей одежде, только черные узкие повязки вокруг головы и черные сустуги говорят о смерти Олега и других воинов-дружинников.
После полудня распахнулись тяжелые двери гридни, и старый Руги. стоявший справа от двери, торжественно назвал первого гостя:
- Князь ильменских словен Вадим!
В гридню вошел лет тридцати пяти, среднего роста, крупноголовый, бородатый витязь и, оглядев хозяев, поклонился им поясным поклоном. Одет он был в теплую домотканую с длинными рукавами серую рубаху, подпоясанную узорным кушаком, украшенную возле шеи металлическими пластинками. Коричневые порты его были заправлены в высокие кожаные сапоги. По виду и не скажешь, что князь. Но уверенность, с какой держался он, и его повелительный взгляд выдавали в нем знатного воина.
Рюрик, Эфанда, Олаф, Бэрин, Ромул, Эбон и Дагар, встречавшие в гридне гостей, молча ответили ему поклоном. Гость подошел ближе к Эфанде и еще раз ей поклонился, сказав:
- Как солнце, прекрасна молодая жена князя рарогов! - Он перевел взгляд на князя, стоящего рядом с княгиней, задержал его на черной головной повязке и сочувственно произнес: - Чту память погибшего смертию храбрых брата князя рарогов Олега! Чту память погибших дружинников!
Хозяева опять склонили Головы, а старый слуга хриплым от волнения голосом объявил нового гостя:
- Посол ильменских словен купец Домослав. Домослав оказался высоким седоголовым человеком с умным, добрым лицом. Одет он был в коричневую корзну и такого же цвета порты, заправленные в сапоги. Он поклонился хозяевам, дал им разглядеть себя, а затем молча встал возле Вадима.
- Посол ильменских словен купец Полюда. Новый гость тоже был высок и седоголов, но гораздо уже в плечах, чем Домослав. Одет он был так же, как и другие словене.
Полюда поклонился хозяевам, задержал свой проницательный взгляд на князе рарогов, словно пытаясь решить что-то важное для себя, и вдруг улыбнулся Рюрику так светло и открыто, что в гридне сразу стало уютнее.
- Передаю рарогам-русичам низкий поклон от старейшины ильменских словен Гостомысла! - сказал Полюда, с затаенным интересом глянул на князя рарогов и тут же перевел взгляд на верховного жреца племени. Бэрин поймал этот взгляд, но не дал послу втянуть себя в опасную игру - отвел свой взор в сторону. Послы еще раз поклонились. Хозяева ответили им также поясным поклоном. Разговор дальше пошел на словенском языке, и повел его самый знатный из русичей;
- На земле рарогов вас приветствуют: верховный жрец племени Бэрин, вождь племени Олаф, наши послы Ромульд и Эбон, военачальник Дагар... - А когда Рюрик назвал имя своей младшей жены, все радостно улыбнулись. Ответив сдержанной улыбкой гостям, Рюрик продолжил:
- Мы рады принять поклон от гордого Гостомысла. Он не в первый раз посылает к нам своих послов, вот только не знаем, что мы ответим им нынче...
Вадим, Домослав и Полюда поняли намек князя рарогов на изгнание Геторикса, но промолчали.
Рюрик, убедившись, что гости все поняли, но вызова не приняли, указал рукой на кадь и священный серебряный котелок.
- Прошу дорогих гостей совершить омовение. Первым подошел к кади с водой Бэрин. Он омыл в ней руки, вытер их льняным полотенцем и торжественно направился к котелку, что неизменно стоял на серебряной треноге в правом почетном углу княжеской гридни. Гости последовали примеру жреца. Когда все оказали честь священному котелку как символу тепла, семейного очага и хлебосольства, Бэрин взмахнул длинными рукавами своей рубахи и торжественно молвил:
- Да согреют животворные лучи солнца встречу родственных племен! Гостям явно понравилось такое доброе начало.
- Прошу всех за стол, отведать пищу нашего народа, - сдержанно пригласил Рюрик и первым подошел к столу.
