Владлен Сироткин - Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны
Куракин, конечно, не получил ответа. Тогда он выехал из Парижа в одно из его предместий, надеясь припугнуть Маре возможным разрывом отношений. Но тот и не думал бояться. Ровно через месяц, 12 июня, Куракин, наконец, получил ответ. Все предложения русского посла объявлялись ультиматумом, а требования о выдаче паспортов расценивались как объявление войны Франции.
Через десять дней тот же довод был повторен в ноте французского посла Лористона, а 24 июня 1812 г. «Великая армия» Наполеона перешла границу России. Началась Отечественная война 1812 г., на полях которой был подведен окончательный итог дипломатической дуэли двух императоров.
«Война перьев» Наполеона и Александра
Картина дуэли двух императоров перед войной 1812 г. будет неполной, если не затронуть ее пропагандистски-идеологический, религиозный аспект, который современники, в противовес обычной, называли «войной перьев».
При этом Бонапарт, в отличие от царя, сам лично брался за перо, что еще в 1919 г. установил французский исследователь А. Первье в своей небольшой работе «Наполеон – журналист». В частности, в 1800–1803 гг. Бонапарт довольно часто печатал свои публицистические заметки в парижских газетах, особенно, в официозе «Монитер», правда, всегда анонимно или под псевдонимами.
Бонапарт был «сыном века Просвещения» (проф. А. 3. Манфред) и всегда придавал «войне перьев» очень большое значение как инструменту управления общественным мнением в армии, обществе и Европе.
«Первый консул, – писал в своих мемуарах его секретарь Бурьенн, – всегда был врагом печати и держал все журналы в железных руках. Он часто мне говорил: если я сниму с них узду, то через три месяца лишусь власти». Тот же Бурьенн приводит и такую сентенцию Бонапарта: «Типография – это оружейный арсенал, который не может быть доверен каждому встречному. По моему мнению, право пользования им должно быть доверено лишь тем лицам, которые пользуются полным доверием правительства».
Но запрет и цензура – это лишь одна сторона политики «войны перьев» Бонапарта. Вторая сторона – управление печатью.
«Мы должны управлять общественным мнением, – воскликнул Наполеон на заседании Государственного совета в июне 1804 г., – а не рассуждать о нем».
«Управление» началось вскоре после государственного переворота 18 брюмера 1799 г. – уже 27 нивоза VIII года республики (17 января 1800 г.) Бонапарт росчерком пера закрыл 147 газет и журналов (из них свыше 60 – только в Париже), оставив всего 13 периодических изданий (через год из них осталось всего восемь). Но и из этих восьми политическую информацию дозволялось печатать лишь трем газетам – «Moniteur Universe», «Publiciste» и «Gazette de FEmpire».
Ведал всеми этими официозами министр полиции Жозеф Фуше, который реорганизовал и включил в состав своего министерства «Бюро по контролю за общественным мнением», созданное еще Директорией. В России очень скоро окрестили это «бюро» пропагандистским «ведомством Фуше».
Фуше выступил и первым «инструктором» русских сановников, которым еще не была ведома такая тонкая материя, как управление общественным мнением (какое мнение – на конюшню, выпороть холопа кнутом!). Правда, случится это чуть позднее, в разгар Тильзитского союза в 1808 г. с графом Виктором Кочубеем, который, окончательно отставленный царем после Тильзита, отправился как частное лицо набираться у «союзника» ума-разума (в 1819 г. Кочубею это очень пригодится, когда он вновь станет «русским Фуше» – министром внутренних дел).
Кочубей, встретившись с Фуше в Париже, вначале даже не понял сам предмет разговора – какое общественное мнение может быть у поголовно неграмотных русских мужиков, которые никаких газет, а тем более на французском языке, отродясь не читали?
Но Фуше на целом ряде примеров показал, что во Франции (и не только «вверху», но и «внизу») общественное мнение существует. Более того, любое правительство во Франции «вынуждено следовать общественному мнению, если оно желает спать на матрацах, а не на штыках». Но, как разъяснил Фуше, «следовать» – не значит «подчиняться» общественному мнению: его надо контролировать, им надо управлять.
Сам Бонапарт уже давно пользовался «типографиями – оружейными арсеналами». Еще во время итальянского похода он создал первые походные армейские типографии, где уже с 1797 г. печатались его газеты: «Courrier de l’Armée de l’italie» (редактор – тогдашний друг Бонапарта М.-А.Жюльен). Не забыл Наполеон и читателей в Париже – и для них он наладил выпуск собственной газеты – «Jourmal de Bonaparte et des homes vertus».
С тех пор в обозах армий Бонапарта за границей неизменно следовали «походные типографии», начиная с египетского похода – и там некоторое время выходил его бюллетень «Courier de l’Egipte». Проследовали такие типографии за «Великой армией» в Россию и в 1812 г. Именно в них печатались знаменитые наполеоновские «бюллетени».
Со времен революционных войн 1792–1799 гг. не только Бонапарт, но и все остальные французские генералы уделяли большое внимание «войне перьев» на театре боевых действий, в ближайшем тылу противника. Туда забрасывали тысячи прокламаций, армейские разведки засылали специальных «слухачей» (слушали и распространяли ложные слухи), подкупали местных издателей.
* * *В России якобинские пропагандисты начали действовать уже в последние годы царствования Екатерины II.
После победы при Аустерлиц в 1805 г. и при подготовке в первой «польской кампании» 1806–1807 гг. Наполеон значительно расширил эту старую, еще достаточно кустарную (якобинцы забрасывали в русские деревни листовки… на французском языке, не догадываясь, что мужик-то и по-русски читать не умеет) антикрепостническую пропаганду.
Целый ряд фактов указывает, что эти усилия наполеоновской пропаганды не проходили бесследно. Об этом, в частности, свидетельствуют протоколы допросов в Комитете общей безопасности, учрежденном Александром I в январе 1807 г. В задачи Комитета входило выявление тайных французских агентов в России, а также рассмотрение дел «об измене, нарушении спокойствия и безопасности государства». Специальным поручением Комитета было расследование источников слухов об освобождении крепостных крестьян.
И уже через месяц после своего создания Комитет допрашивал «дворового человека» некоего Ивана Спирина по обвинению о распространении слухов о близком освобождении, как только «Бонапарт придет в Россию».
Даже в достаточно просвещенных столичных кругах в 1806–1807 гг. всерьез опасались, что в случае поражения русской и вторжения французских армий в
Россию Наполеон может декретом отменить на оккупированных русских территориях крепостное право, как он сделал это в 1806 г. в Пруссии и в 1807 г. в герцогстве Варшавском.
Один из близких к будущим декабристским кругам братьев Тургеневых – Александр Иванович, – записал в декабре 1806 г. в своем «дневнике» «Мне кажется все, что Бонапарте придет в Россию; я воображаю санкюлотов, скачущих и бегающих по длинным улицам московским…»
Запаниковали и некоторые крупные царские сановники, в частности, граф Ф. В. Ростопчин, написавший царю тревожное письмо о «подрывной деятельности» французов, постоянно проживающих в России.
Александр I не отмахнулся от «сигнала», а ответил 2/14 января 1807 г. графу не менее озабоченным письмом: «Я желаю, чтобы вы яснее представили мне, в чем состоят те нелепые разглашения, своевольство, презрение к министерству и неуважение законов, которые, по словам вашим, погашают преданность и любовь ко мне народа. Опасения ваши о толках мнимой вольности… были уже предусмотрены, и принимаются, сколь возможно, такие меры, которые предупредить могут вредные оных действия. Я желал бы только знать, какой повод имели вы к заключению о внушениях слухам о вольности, которые делаются здешними французами и заставляют ожидать их Бонапарте».
«Опасения о толках мнимой вольности» в России будут волновать историков последующие два века. Во Франции некоторое распространение получила концепция полковника Ж. Шабанье (1963 г.) о том, что стратегическая ошибка Наполеона в России в 1812 г. – это отказ отменить крепостное право, особенно, в Прибалтике. (Кстати, в 1817–1819 гг. эту «ошибку» исправит Александр I – он отменит в Латвии и Эстонии крепостное право).
Схожие идеи еще раньше (в 1940 г.) и позднее (в 1976 г.) высказывал литовский историк Б. И. Дундулис, однако подавляющее большинство исследователей в СССР считало все эти пропагандистские наполеоновские листовки 1806–1807 и 1812 г. лишь действительно «слухами о вольности» и «антикрепостническими диверсиями», разделяя категорическую оценку акад. Е. В. Тарле (1938 г.): Наполеон «ни в малейшей степени не помышлял об освобождении крестьян от крепостной неволи».
* * *В 1981 г. я осторожно попытался уточнить категорическую оценку своего студенческого преподавателя в МГИМО (Е. В. Тарле) относительно «антикрепостнических диверсий» Наполеона, ссылаясь на только что вышедшую в издательстве МГУ работу своей «подшефной» аспирантки Елены Федосовой (по просьбе ее научного руководителя проф. А. В. Адо я консультировал ее по теме кандидатской диссертации, которую затем она выпустила отдельной книгой).
