Сергей Семанов - Русский клуб. Почему не победят евреи (сборник)
На Кобзоне остановим эти неприятные подробности. Но добавим все же некий список имен, то есть иных героев книги, чтобы им не показалось обидным, будто мы их забыли. Нет, не забыли.
Для краткости изложения поступим так: называть станем только имена вороватых героев книги, где дана летопись свершенных ими хищений. Итак: В. Шумейко, А. Шохин, Б. Немцов, Я. Уринсон, П. Бородин – ныне знаменитый «Пал Палыч», граф Швейцарский, герцог Минский, друг Глазуновский.
Расстанемся до поры с расхитителями нашего общенародного добра. Но не забудем и, уж конечно, не простим. Как-то одна известная газета опубликовала фотографию, пожилая женщина держит плакат: «Березовский, ворюга, забери свои акции, верни мои деньги». И рядом другой: «Долой оккупационный режим березовских, Гусинских, кохов, Чубайсов и К°. Под суд камарилью». Коротко и ясно.
Заграничный туризм и «еврейский вопрос»
Конец ушедшего уже XX века принес бурный всплеск отечественной мемуаристики, о том шла речь неоднократно. Высказываются политики – бывшие и нынешние, писатели и деятели искусства, проститутки и разведчицы, даже недавние изменники родины и пока еще гуляющие на свободе еврейские «банкиры». Картина пестрая, порой неприятная, но имеет своеобразный интерес.
Многие мемуаристы не понимают по малой своей образованности и невысокой культуре, что мемуары – документ очень коварный, порой прямо-таки разоблачительный. Пример простецкий: плейбой Немцов – бывший троечник, картежник и торговец подержанными автомобилями – такого о себе наговорил, что стыд берет (если у него есть это чувство, что сомнительно). Но обратим внимание на пример совершенно иного рода – даже опытный и пожилой литератор, увы, сам написал про себя такого, что… Впрочем, судите сами.
Александр Михайлович Борщаговский всю свою долгую жизнь оставался плодовитым и преуспевающим писателем, кучу разных книг издал, особым успехом пользовался его роман «Русский флаг» – сочинение столь патриотичное, что его теперь опасно упоминать, угодишь в «красно-коричневые». Однако не гнушался он и сочинениями про «пламенных революционеров», окормляясь непосредственно из кассы ЦК КПСС. Впрочем, главная задача писателя была одна, прямая и твердая, как ствол комиссарского нагана – борьба с «антисемитизмом». Если бы Александр Михайлович ездил верхом, то конь его непременно был бы украшен метлой и собачьей головой – именно с таким рвением писатель выискивал и пытался вымести всех, кто, по его строгой оценке, неодобрительно смотрел в сторону русских иудеев. И неважно, по какой то случалось причине.
Эту свою сверхзадачу он выполнил в своем сочинении (журнал «Знамя», № 8, 1999 г.). Сюжет вроде бы сугубо бытовой, речь идет о туристских путешествиях малой группы советских писателей на рубеже уже давних 1950-1960-х годов. «Пустяки», – подумает читатель, но будет не прав: писатель нарисовал любопытнейшие картинки. Предоставим ему слово.
Борщаговский подал себя и своих спутников (о них потом) как представителей самой возвышенной культурной элиты. Уже на первых страницах все они противопоставляются грубому русскому писателю-стяжателю Алексею Толстому, который, по слухам, привез из-за границы чемодан дамского белья для молодой супруги. Хоть и с чужих слов идет пересказ, но Борщаговский не пожалел ни строк, ни красок: «Он упал массивной графской грудью на распахнувшийся чемодан, в груду кружев, тончайших и светлых, как подвенечное платье. Лицо Толстого светилось блаженством» и т. п.
Обличив Алексея Толстого, наш мемуарист без всякого перехода начинает описывать собственные зарубежные вояжи с такой вот подробности: «Все мы, у кого появились первые западные издания, получив свои 10–12 долларов на полторы недели вояжа, решали головоломную алгебраическую задачу: как поумнее потратить свои гроши». Тут алгебра спутана с арифметикой, но отметим, какое огромное значение придавал строгий мемуарист своим «грошам»…
Сюжет о расходовании этих самых «грошей» занимает в очерке значительное место. Вот целая поэма в прозе: «В группе была славная молодая женщина – театральный критик H., буквально сшибленная с ног витринами магазинов, «распродажами» на каждом шагу, обещанием сумасшедших скидок, слухами о том, что неподалеку, в другой лавочке, тот же флакон одеколона, тюбик помады или кофточка продаются за полцены. Умница, не без чувства юмора, она вся ушла в мучительные подсчеты вариантов.
В канун отъезда – мы улетали из Стокгольма в Хельсинки – ее волнение достигло предела. Не хватало чуть больше двух крон для покупки чего-то чертовски желанного. А отъезд ранний – на рассвете автобус унесет нас от желанной витрины, и тогда уже ничего не поправишь. Выход нашелся простейший. Крон уже не оставалось ни у кого, но мелочь, копейки, точнее, эре задержались у многих. Каждый из нас ничего не мог купить на жалкий грош, но, собрав в пригоршню все эти эре, мы смогли осчастливить уже пошатывающуюся от слабости H.».
Когда-то бранили в советской печати группу театральных критиков, низкопоклонствующих перед Западом, в том числе и Борщаговского (о чем он и тут напомнил). А может, правильно ругали? Смотрите, «умная и славная» Н. прямо-таки в обморок падает, не купив шведской «кофточки». А ее спутники-интеллектуалы каковы! Граф Алексей Толстой небось шапку сбросил бы, а то и шубу под ноги милой страдающей даме, а эти… гроши собрали, причем уже никому не нужные. А рубли (кроны) давно и загодя потратили на свои нужды. Истые джентльмены.
Это, так сказать, страсти магазинные, то есть материальные. Но столичная элита не чуждалась и страстей духовных. Об этом следует подробнейший, с милыми деталями, рассказ. Вот он вкратце.
Французский друг приезжих по фамилии Познер, парижский старожил, предложил свои услуги гида (бесплатно! – отметим это ввиду пристрастия наших путешественников к покупкам). Он развлекал московских писателей «великими именами, историческими реликвиями острова Ситэ, улицами и домами, связанными с жизнью энциклопедистов, с именами Кондорсе, Дидро, Вольтера. Юз (это театральный критик Иосиф Юзовский. – С. С.) вскидывал в ажиотаже руки:
– Не то! Все не то! Все это древности, университетские премудрости, этакий навязший в зубах кусок истории. А нам бы ощутить жизнь. Биение жизни, понимаешь?
Познер не понимал…
И Юзовский не утерпел… Он воскликнул:
– Хорошо! Ладно! Ну, например, «Фолибержер». Да, да, «Фолибержер»! Почему бы нам не посетить «Фолибержер»?
– «Фолибержер»? – повторил пораженный Познер. – Не знаю, не знаю… Я, видимо, мало прожил в Париже, почти полвека, но не успел заглянуть в «Фолибержер». Говорят, пошлость, дурацкий аттракцион для богатых американцев».
И столичная «элита» с восторгом обменяла причитавшиеся ей билеты в Парижскую оперу на кафешантан. Казалось, вспоминая о тех давних шалостях, Борщаговский должен был бы оценить вкусы своих коллег – ну, хотя бы в шутку, всерьез тут и говорить нечего. Так нет. И тогда, и сейчас пожилой писатель почитает тот скромный поход к полуголым девкам как борьбу прогрессивной интеллигенции за свободу и демократию. Не верится? Тогда прочтем запоздалое признание:
«И как было объяснить, что вольностью выбора, прихотью свободы определялось желание пойти в полуканкан – не в великолепие Гранд опера! И как непросто было даже свободомыслящему Юзу набраться духу и объяснить туристской фирме, что не кто-нибудь, а мы, московская группа, хотим посмотреть зрелище, которое вызвало у господина Познера брезгливую гримасу. Парижская фирма охотно пошла нам навстречу. Места, забронированные нами в партере Гранд опера, стоили куда дороже билетов в варьете». Еще бы! Куда уж дешевле….
И невольно подумаешь о том, что на нашем еврейском телике работают пламенные наследники Борщаговского и Юзовского. Не Большой театр, а срамные балаганы неистовствуют там. За что они боролись, на то мы, русские, напоролись. И поделом нам. Таким, какие мы есть ныне.
Естественно, что в туристических мемуарах присутствует и главная тема автора, о которой мы уже заявили. Он вспоминает «разбойный 1949 год», «труднейшие годы жизни», связанные, как и у некоторых его друзей-путешественников, с кампанией против космополитов. Но из кого же состояла тургруппа в заповедных Париже, Лондоне и Стокгольме? Борщаговский называет двенадцать имен, включая себя и супругу. Поскольку большинство – люди литературные и поэтому легко определимы, то получается, что семеро – евреи, бесспорно русский один – трижды лауреат Семен Бабаевский, трое в справочниках не числятся, о супруге Борщаговского имеется целый генеалогический этюд, который разбирать не станем. Итак, среди названных загрантуристов евреи составляли, по крайней мере, пятьдесят восемь процентов. Большинство. Добавим, что по переписи 1959 года евреи составляли около одного процента населения страны. Это к вопросу о «государственном антисемитизме» в Советском Союзе…
