Симон Шноль - Герои, злодеи, конформисты отечественной НАУКИ
Глава 8
Григорий Александрович Кожевников (1866-1933)
Проблема выбора решения в критической ситуации становится особенно трудной, когда это решение противоречит общему мнению. В истории человечества такое противостояние часто полагалось недопустимым, «подрывающим устои». В этом есть смысл — «единство мнений и действий» - условие победы в войне или в борьбе со стихиями. Две формы этого единства — «Тоталитаризм» и «Демократия» — в сущности сходны. Подчинение меньшинства большинству — свойство, выработанное в ходе социальной эволюции. Этот «тоталитаризм» проявляется в разных формах. В обычаях, религиях, законах, программах политиче- «Принцип демократического централизма» — обязательность выполнения всеми членами партии решений, принятых большинством голосов. Само понятие «дисциплина» — основано на необходимости единства действий. Эта готовность подчиняться, «дисциплинированность» — результат естественного отбора. Эта готовность инстинктивна и подкрепляется воспитанием — родителями. ... Зависеть от царя, зависеть от народа — Не все ли нам равно? А. С. Пушкин Нравственное качество поступка совершенно не зависит от того, сколько людей поступает таким же образом. Г. А. Кожевников Общество борется с диссидентами. Оно присуждает к смерти Анаксагора за то, что он «не почитает богов по установленному обычаю и объясняет научным образом небесные явления...» (Анаксагора спасает заступничество Перикла...). Общество, посредством демократического голосования, приговаривает к смерти Сократа за то, что он внушал молодым людям сомнения... (для оправдания Сократа нужен был 251 голос из 500 голосовавших. Голосов в защиту оказалось 221...). Инквизиторы сжигают Дж Бруно... и нет конца этому списку.
Противостояние общему мнению требует героических усилий. Но чем было бы человечество без героев-диссидентов! С. Н. Трубецкой был убежден, что университет не должен быть площадью, на которой происходят митинги и обсуждения политических проблем. Университет создан для самого высокого вида человеческой деятельности — для развития науки. В конце концов, именно развитие науки обеспечивает выживание человечества в изменяющемся мире. «Служенье муз не терпит суеты...» (А. С. Пушкин). В 1905 г. С. Н. Трубецкой, фактически ценой своей жизни, добился принципиальной возможности для такого существования университета — автономии университета, выборности ректора. Однако реализация этой принципиальной возможности была чрезвычайно осложнена революционной ситуацией в стране. Затихшие после подавления революции 1905 г. волнения студентов возобновились в 1911 г. Нарушив университетскую автономию, на территорию университета ворвались жандармы и казаки... Ректор А. А. Мануйлов и его помощники М. А. Мензбир и П. А. Минаков подали протест министру просвещения Л. А. Кассо. Он ответил грубостью. Они подали в отставку. В знак солидарности с ними, в отставку ушло большинство ведущих профессоров университета. Профессор Кожевников в отставку не ушел... Уход в отставку для многих означал личную трагедию. Прекращение любимой деятельности — педагогической и научной, лишение лабораторий, жалования и для многих — еще и казенных квартир! Ясно, что ушедшие сделали высоконравственные и даже героические поступки. А те, кто не ушли... Не поддержали своих коллег... Кто они? А тут еще на освободившиеся места пришли другие... Им, как рассказывал Н.В.Тимофеев-Ресовский, «не подавали руки...». В некотором смысле уйти было легче, чем остаться. Прошло почти 100 лет. Внук Григория Александровича Кожевникова — профессор Дмитрий Александрович Кожевников — и его правнучка — Александра Дмитриевна Кожевникова - опубликовали документ чрезвычайной силы [1, 2]. Это письмо, обращенное Г А. к его коллегам с рассмотрением нравственных мотивов его решения. Письмо не предназначалось тогда для опубликования. Теперь — век спустя — общечеловеческая актуальность затронутых в этом письме вопросов не уменьшилась. С разрешения публикаторов я перепечатываю этот высоконравственный документ. Г.А.Кожевников. «Проклятый вопрос» Noli tangere circulos meos! Изречение, приписываемое Архимеду В литературе существует термин «проклятые вопросы». Университетский вопрос по своей трагической неразрешимости с полным правом может быть отнесен к этой категории. В настоящее время, когда в результате целого ряда действий длинного ряда лиц, начиная со студентов-первокурсников, и кончая Советом Министров, произошло коренное потрясение университетской жизни, когда тяжелый кошмар заступил место науки и ученья, когда душевная жизнь лиц, всецело отдавших себя служению величайшим идеалам знания и просвещения, обратилась в кромешный ад, в настоящее время неудержимо хочется сделать то, на что в обычное время не найдешь в себе решимости: закрепить неизгладимыми печатными строками святая святых своей души, и отдать это на суд окружающих. При этом я думаю, что в настоящее смутное время, когда так многое неясно, откровенное мнение об университетском вопросе человека, двадцать два года прослужившего университету, может хоть кому-либо помочь что-либо выяснить в современной путанице событий и мнений. Я счел за самое удобное напечатать это отдельной брошюрой, во-первых, чтобы быть независимым от редакционных правок или сокращений какого-нибудь печатного органа, а во-вторых, для того, чтобы дать возможность каждому из своих многочисленных личных знакомых правильно судить о моем поведении, что легче всего достигнуть раздачей брошюры. А это поведение, как и поведение всякого профессора в настоящий момент, несомненно, становится предметом общественного обсуждения, хотя обсуждающие не имеют для этого необходимых данных. Чувствуется, что у окружающих готово сорваться или слово незаслуженного, глубоко несправедливого упрека, или (что при некоторых условиях еще обиднее) слово незаслуженной похвалы, чувствуешь, что в вихре происходящей сумятицы, при близоруком, пристрастном и трафаретном отношении многих из окружающих к поступкам других лиц, а в особенности, к мотивам этих поступков (мотивам, в сущности, никому из «судей» неизвестным), складываются мнения и с легким сердцем произносятся приговоры бесконечно несправедливые. Ввиду всего этого и возникает глубокая внутренняя потребность сформулировать свои настоящие, глубоко продуманные и прочувствованные взгляды и убеждения. Чтобы дать понятие о том, насколько поверхностно, легкомысленно, несправедливо и обидно отношение к университетским делам прессы и публики, достаточно указать, что в обществе распространено мнение, будто «подача» или «не подача» в отставку кем-то из профессоров есть признак принадлежности к «левым» или «правым». Будто бы нет на свете людей, одинаково далеких и от «правых», и от «левых», и от «средних» людей, которые живут совершенно в иной плоскости, чем те, к которым можно приклеить какую-либо общепринятую этикетку, точно бы известная «окраска» убеждений непременно выражается определенным актом? Более того, находятся люди, настолько нечуткие и настолько непроницательные, что они решаются, например, «неподачу» в отставку квалифицировать как поступок трусливый, некрасивый, безнравственный и т. п., а другие, вроде пишущих в «Новом Времени» и «Московских Ведомостях», готовы приветствовать этот акт, как знак полного одобрения всех министерских циркуляров... Молчание принято считать знаком согласия, а потому я не хочу молчать. Как создалось современное положение? Попробую изложить его с полной объективностью. Смотря вполне беспристрастно, мы должны придти к выводу, что ни студенты, ни профессура, ни начальство не стояли на практической точке зрения, то есть не стремились к тому, чтобы мирно кончились возникшие трения, чтобы путем взаимных уступок пустить в ход поврежденную машину. Во имя принципов принимались, может быть, вполне последовательные с известных точек зрения, но вполне непрактичные решения, во имя принципов приносилось в жертву мирное течение повседневной трудовой жизни. Не будучи знаком с деятельностью партий и с политическими соображениями, и даже не интересуясь ни тем, ни другим, я, быть может, совершенно не знаю и не понимаю истинного значения и истинных причин происходящих событий. Быть может, лишь через несколько лет в официальных архивах, воспоминаниях и исповедях современных общественных деятелей беспристрастный историк найдет истинное объяснение происходящих событий. Я могу лишь сказать, как они рисуются мне в схематической форме. Мирные демонстрации по случаю смерти Льва Толстого вызвали со стороны администрации некоторые стеснения, наложившие оттенок какого-то «инцидента» на событие, которое при нормальных условиях должно было быть лишь всенародным горем. Так, например, были запрещены некоторые собрания в память Толстого. Учащаяся молодежь, со своей стороны, соединила чествование этой памяти с уличными процессиями и требованиями отмены смертной казни, в чем администрация усмотрела преступное деяние, предусмотренное положением об усиленной охране, и применило к участникам суровые карательные меры. Тяжесть административных взысканий и самая форма их наложения привели в раздражение учащуюся молодежь, но естественный конец семестра и Рождественские каникулы не дали этому раздражению разыграться в осеннем семестре. Однако люди дальновидные предсказывали, что весенний семестр будет бурным. Я лично не верил этому, чем еще раз доказал свою неосведомленность в подобных вопросах. Начало весеннего семестра ознаменовалось неожиданным постановлением Совета Министров, лишившим студентов права их законных, университетской администрацией разрешаемых, собраний. Это вызвало забастовку, блестяще проведенную таким способом (без общей сходки), который показал, что студенчество хорошо организовано и слушается своих вожаков чисто по-солдатски: не рассуждая и не считаясь с личными убеждениями, ибо нельзя допустить, чтобы личным убеждением всех было, что надо сорвать семестр. Пунктуальное применение полицией постановления Совета Министров относительно принятия быстрых и решительных мер к прекращению сходок и выяснению личностей участников вызвало почти непрерывное присутствие полиции в стенах университета, за исключением некоторых отдельных учебно-вспомогательных учреждений. Некоторые из организаторов забастовки позволили себе хулиганские поступки, именуемые «обструкцией». Готовность всего студенчества бастовать по приказу сравнительно небольшой группы активных забастовщиков является, на мой взгляд, одной из коренных и, быть может, наиболее трудно устранимых причин трагизма создавшегося положения. Полиция принимала столь деятельное и непосредственное участие в ходе университетской жизни, что явилось вполне обоснованным квалифицировать создавшееся положение как «двоевластие'», Сознание невозможности исполнять свои административные обязанности в столь ненормальной обстановке вызвало со стороны университетской администрации подачу прошений об освобождении от административных должностей с оставлением в должностях профессорских.
