Георгий Шавельский - Воспоминания последнего Протопресвитера Русской Армии и Флота (Том 2)
- Если не веришь мне, спроси других, которых ты знаешь и которым ты веришь! - между прочим сказал великий князь и при этом назвал пять или шесть человек. В том числе меня и вас, - добавил Петрово-Соловово.
Какое впечатление произвела на Государя беседа с великим князем, генералы не могли сказать: Государь не имел обыкновения делиться с лицами свиты подобными впечатлениями.
Не ограничившись устной беседой, Николай Михайлович вручил Государю письмо. И беседа, и письмо вызвали взрыв возмущения в Императрице.
В мое же отсутствие, - сказали мне генералы, - Государь два дня провел в Киеве. Там старалась повлиять на него Императрица Мария Федоровна, много говорившая с ним о внутреннем положении государства. С неменьшим возмущением Императрица Александра Федоровна реагировала и на беседу Императрицы-матери. Чего именно добивалась Императрица-мать и великий князь Николай Михайлович - смены ли отдельных лиц в правительстве или назначения нового ответственного министерства, - этого генералы не объяснили. Судя же по тому, что доселе никаких новых решений Государем не было принято, генералы предполагали, что натиск Императрицы-матери и великого князя оказался бесплодным.
- Теперь вся наша надежда на вас. Может быть, вы сможете повлиять на Государя, - обратился ко мне гр. Граббе.
- Я готов говорить с Государем, чего бы это ни {217} стоило. И чем скорее, тем лучше. Вы, наверное, поедете сегодня с ним на прогулку? Попросите, чтобы он принял меня! - ответил я Граббе. Граббе обещал.
В пять часов вечера мне позвонили по телефону из дворца, что Государь примет меня сегодня в 7 ч. 20 м. вечера. Мне, таким образом, давалось всего десять минут: в 7 ч. 30 м. начинался обед.
Решаясь на беседу с Государем, я сознавал, что делаю насколько ответственный, настолько же лично для себя опасный шаг. Но сознание необыкновенной остроты данного момента и массы соединенных с ним переживаний сделали меня совершенно бесчувственным и безразличным в отношении собственного благополучия. "Выгонит, - и слава Богу!". Так тогда я думал.
Никакой программы, никаких определенных требований я не собирался навязывать. Своей задачей я считал: раскрыть глаза царю на ничтожества, которым он отдал свое сердце и которые правят страной и заставить его задуматься над внутренним состоянием государства, грозящим катастрофой прежде всего ему и его семейству. Что надо было дальше предпринять, чем и как исправить дело, - это должны были решить другие.
В 7 ч. 15 м. вечера я стоял в зале дворца, а равно в 7 ч. 20 м. камердинер Государя пригласил меня в кабинет его величества.
Государь встретил меня стоя, почти у самых дверей.
На нем был мундир царскосельских гусар, который очень молодил его.
- Как вы съездили в Петроград? - обратился он ко мне и сейчас же пригласил меня сесть. - Вот сюда садитесь, по-архиерейски! - сказал он, улыбаясь и показал рукой на стоявший налево от входных дверей диван.
Я попросил разрешения сесть в стоявшее около {218} дивана кресло. Государь сел в другое кресло, лицом ко мне. Не более шагу разделяло нас.
- Ваше величество! - начал я, - я четыре дня пробыл в Петрограде и за это время виделся со многими общественными и государственными деятелями. Одни, узнав о моем приезде, сами ко мне поспешили, к другим я заезжал. Всё это - честные, любящие вас и Родину люди.
- Верю! Иные к вам не поехали бы, - заметил Государь.
- Так вот, все эти люди,-продолжал я, - обвиняют нас, приближенных ваших, называя нас подлыми и лживыми рабами, скрывающими от вас истину.
- Какие глупости! - воскликнул Государь.
- Нет, это верно! - возразил я. - Не стану говорить о других, - скажу о себе. В докладах о поездках по фронту и вообще в беседах с вами приятное я всегда вам докладывал, а о неприятном и печальном часто умалчивал. Дальше я не хочу навлекать на себя справедливое обвинение и, как бы ни отнеслись вы к моему докладу, я изложу вам голую правду. Знаете ли вы, ваше величество, что происходит в стране, в армии, в Думе? Изволите ли прочитывать думские отчеты?
- Да, я читаю их, - ответил Государь.
- В "Новом времени"? - спросил я.
- Нет, более подробные, - сказал он.
- Изволили вы читать речи Милюкова, Шульгина?
- Да, - ответил он.
- Тогда вы, ваше величество, знаете, что творится в Государственной Думе. Там в отношении правительства нет теперь ни левых, ни правых партий, - все правые и левые объединились в одну партию, недовольную правительством, враждебную ему. Пока вас, ваше величество, отделяют от вашего правительства, но {219} кто поручится, что вскоре не изменится и в этом отношении дело. Вы, конечно, знаете, против кого именно главным образом направлено возмущение Думы. Вы знаете, что в Думе открыто назвали председателя Совета Министров вором, изменником и выгнали его вон.
- Какие гадости! - с возмущением воскликнул Государь.
- Почему же он не оправдывался, если он прав? - возразил я.
- Да как будешь оправдываться против таких несуразностей! - сказал Государь.
- Если бы кто-либо меня назвал вором или изменником, я не только перед Думой, я перед целым светом закричал бы, что это ложь, - опять возразил я.
- Я давно знаю Штюрмера, знал его, когда он еще был Ярославским губернатором, - сказал Государь.
- Его, ваше величество, обвиняют и за то время... Затем. Министр внутренних дел Протопопов... Его ближайшие сотрудники с ужасом уверяют, что он сумасшедший.
- Я об этом слышал. С какого же времени Протопопов стал сумасшедшим? С того, - как я его назначил министром?
Ведь, в Государственную Думу выбирал его не я, а губерния. В губернские Симбирские предводители дворянства его избрало Симбирское дворянство; товарищем председателя Думы, а затем председателем посылавшейся в Лондон комиссии его избрала Дума. Тогда он не был сумасшедшим? А как только я выбрал Протопопова, все закричали, что он с ума сошел, - несколько волнуясь, возразил Государь.
- Но, ваше величество, действия Протопопова говорят об его ненормальности, - ответил я. Государь молчал.
{220} - Дальше. Обер-прокурор Раев, - продолжал я, - Разве может он делать что-либо путное для Церкви.
- Он всего два месяца обер-прокурором, - разве мог он сделать что-либо за это время? - возразил Государь.
- А я решаюсь уверять вас, что, если он и двадцать лет пробудет в этой должности, он ничего не сделает, ибо он не способен что-либо серьезное в этой области сделать, - ответил я. - Но самое ужасное в том, что на Петроградском митрополичьем престоле сидит негодный Питирим...
- Как негодный? У вас есть доказательства для этого? - почти вскрикнул, подпрыгнув в кресле, Государь.
- Так точно, ваше величество. Есть и сколько угодно, - спокойно ответил я. - Я более года заседаю с ним в Синоде и пока еще ни разу не слышал от него честного, правдивого слова. Окружают его лжецы, льстецы и обманщики. Он сам, ваше величество, лжец и обманщик. Когда трудно будет вам, он первый отвернется от вас.
- Но ведь любили же его в Грузии? - спросил Государь.
- Да, известные круги любили, - ответил я. - Но за что? За то, что он обещал Грузии автокефалию церковную, автономию государственную, на что едва ли он был вами уполномочен, ваше величество! Гроза надвигается! - продолжал я. - Если начнутся народные волнения, - кто поможет вам подавить их? Армия? На армию не надейтесь! Я знаю ее настроение, - она может не поддержать вас. Я не хотел этого говорить, но теперь скажу: в гвардии идут серьезные разговоры о государственном перевороте, даже о смене династии. Вам может показаться, что я сгущаю краски. Спросите {221} тогда других, хорошо знакомых с настроением страны и армии людей!
И я назвал имена кн. Волконского и ген. Никольского.
- Пора, ваше величество, теперь страшная. Если разразится революционная буря, она может всё смести: и династию и, может быть, даже Россию. Если вы не жалеете России, пожалейте себя и свою семью. На вас и на вашу семью ведь прежде всего обрушится народный гнев. Страшно сказать: вас с семьей могут разорвать на клочки...
- Ужель вы думаете, что Россия для меня не дорога? - нервно спросил меня Государь.
- Я не смею этого думать, - ответил я, - я знаю вашу любовь к Родине, но осмеливаюсь сказать вам, что вы не оцениваете должным образом страшной обстановки, складывающейся около вас, которая может погубить и вас, и Родину. Пока от вас требуется немного: приставьте к делу людей честных, серьезных, государственных, знающих нужды народные и готовых самоотверженно пойти на удовлетворение их!
Затем я попросил у Государя прощения, что осмелился резким и неприятным разговором обеспокоить его.
- Верьте, ваше величество, что только любовь к вам и Родине заставили меня сделать это, - закончил я.
- Вы совершенно правильно поняли свой долг и впредь так поступайте! Помните, что двери моего кабинета всегда для вас открыты, - ласково сказал мне Государь, протягивая руку.
Ген. Н. И. Иванов рассказывал мне, со слов фрейлины А. А. Вырубовой, что по приезде Императрицы в Ставку Государь передал ей весь разговор.
